Путешествие за смертью. Книга 2. Визитёр из Сан-Франциско - Иван Иванович Любенко

буркнул он. «А не расскажете?», – попросили его, наполнив стакан доверху. «Хорошо. Когда я был молод, кстати, в те времена я был дьявольски привлекателен, я построил хижину в Сиерро, на правом берегу ручья, впадавшего в реку. Проснувшись как-то рано утром, я понял, что мне хочется полакомиться парой жирных перепёлок. Я взял ружьё и зарядил его патроном с мелкой дробью. На всякий случай, бросил в карман патрон, с пулей. В надежде спугнуть перепёлок и выстрелить в них на взлёте, я тыкал стволом под каждый можжевеловый куст. И вдруг, услышал дикий рёв! От меня убегал гризли! Видимо, хищник спал под можжевельником, когда я сунул туда ствол. Как последний идиот, я выстрелил ему вслед мелкой дробью. От боли чёртово животное припустило ещё быстрее. Мне тоже пришлось ускорить бег, и вскоре я почти настиг его. И что вы думаете? Медведь юркнул в небольшой каньон. Вокруг меня были густые заросли непроходимого кустарника, и стрелять было бессмысленно. Я принялся кричать и хлопать в ладоши. В конце концов, свои шумом я загнал гризли в пещерный тупик. Соваться внутрь было опасно, да и кусты не давали возможности точно прицелиться. В трёх шагах от меня возвышалась вертикальная стена пещеры. И тут меня осенило. Это был мой шанс», – старый ковбой опрокинул в себя виски и крякнул от удовольствия. Подождав, пока ему вновь нальют, он продолжил: «Я понял, что, если я выстрелю в стену, пуля отразится от её полированной ветром поверхности и убьёт медведя. Чтобы определить силу и направление ветра, я послюнил палец и, поднял над головой. Дул слабый зюйд-вест. Затем, я зарядил ружье, тщательно прицелился и, задержав дыхание, стал медленно-медленно нажимать на спусковой крючок и… раздался выстрел!», – ковбой выпил виски. Стакан опять наполнили. Напряжение слушателей достигло апогея. Рассказчик молчал. Наконец, кто-то не выдержал и прошептал: «Вы убили его?». Старик покачал головой, осушил последний стакан и виновато признался: «Я не попал в стену».

Ардашев рассмеялся:

– А вы замечательный рассказчик.

– Спасибо. – Баркли допил поднялся. – Простите, что надымил.

– Ничего страшного. Проветрю.

– Письмо оставляю. Я не пойду на завтрак, а закажу еду в номер. После этого послания совершенно не хочется высовывать нос из гостиницы. Так что до самого отъезда буду валяться в кровати. На девять вечера Лилли заказала два таксомотора. Поезд отходит поздно. Зато в Голландию въедем по светлому. Говорят, удивительная страна и счастливый народ. – Он указал на путеводитель, и спросил: – Там так и пишут?

– Почти.

– Вам оставить виски?

– Нет, благодарю.

– Как знаете, – опустил глаза банкир, забирая бутылку.

Баркли скрылся за дверью. Клим Пантелеевич отворил окно.

Солнце поднималось над уже проснувшимся городом. Берлинцы спешили на фабрики, заводы, в ателье и лавки, в школы и университеты. Тысячи автомобилей гудели клаксонами, над ними проносились поезда городской железной дороги, звенели колокольчиками трамваи и по старой мостовой мимо станций метро катили двуконные экипажи с дутыми шинами. Частный детектив вспомнил популярное в германии высказывание: Нью-Йорк весел, как современная, целеустремлённая молодая девушка, не признающая сентиментальностей. Париж чудесен, как избалованная красавица. Лондон мудр, как сорокалетняя дама. А Берлин и весел, и красив, и мудр. «Начался новый день, – подумал Ардашев. – Что принесёт он в этот мир?».

В холле гостиницы, перед отъездом, Клим Пантелеевич вновь направился к стойке регистрации. Портье, с которым частный детектив разговаривал о проживающих в отеле американцах, так больше и не появился. Его сменщик сказал, что он занедужил.

Глава 21

Исчезновение

Поезд на Роттердам отходил с Лертского вокзала. Огромное здание, смотревшееся снаружи весьма величественно, изнутри изысками не отличалось. Две платформы по краям, одна – посередине. По стенам – электрические фонари. Подняв голову вверх, пассажир видел лишь бесконечные полукруглые железные фермы.

Состав был уже сформирован и готовился к отправлению. Провожающие суетились у вагонов, как всегда, мешая носильщикам. Наконец, людей на платформе почти не осталось, и обер-кондуктор крикнул в рупор обычное: «abfort!»[50]. Затем прозвучала последняя команда для машиниста: «fertig!»[51], и раздался гудок паровоза. Локомотив пошёл. Сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее.

Свинцовое небо висело так низко над пожелтевшим берёзовым лесом, что, казалось, вот-вот оно опустится и сломает верхушки деревьев. По остроконечным крышам ферм, добротным железным мостам и коптящим фабричным трубам было понятно, что поезд ещё бежал по территории Пруссии. Проносились тихие, почти стоячие речки. Постепенно исчезали леса и холмы. На смену им пришла равнина. Мелькали лишь кучки деревьев, да заливные луга с пятнистыми коровами, внимательно смотрящими на уже привычное им шумное железнодорожное чудовище, извергающие копоть и дым.

Клим Пантелеевич и Эдгар Сноу с удовольствием проводили время за шахматами. Американец оказался довольно сильным игроком, и Ардашеву приходилось непросто. Эдгар прекрасно знал не только теорию дебюта, но и миттельшпиля[52]. В его памяти, как в шахматном учебнике, хранились сотни комбинаций уже сыгранных партий, и выиграть у него Ардашеву было чрезвычайно трудно. Не помогал даже ландрин. Но после третьей, победной для Эдгара партии, он неожиданно совершил ошибку и потерял ферзя, что привело к проигрышу. Поражение настолько расстроило шахматиста, что его психика не выдержала. Он то теребил нижнюю губу, то кашлял в кулак, то пил воду, но обыграть соперника теперь ему не удавалось. Не хватало силы воли, чтобы настроиться на игру.

Частный детектив смотрел на доску, а в голове крутилась одна и та же мысль: может ли Эдгар Сноу быть Морлоком или нет? Он пытался взвешивать все «за» и «против» и не находил ответа. Безусловно, Эдгар лучше всех был осведомлён обо всех делах Джозефа Баркли, который, ни к его чести будет сказано, часто обижал подчинённых, сам того не замечая. Если попробовать допустить, что Эдгар мог отважиться на отравление шефа, то представить, что руками верующего было совершено убийство Алана Перкинса было сложно.

Ардашев покусал нижнюю губу и подумал: «Хотя, кто его знает? Каких только странностей и пороков не бывает у преступников?»

Клим Пантелеевич не стал огорчать соперника и свёл последнюю партию в ничью. И общий счёт по шахматным партиям тоже остался ничейным: три-три.

Пора было спать. Клим Пантелеевич перед сном справился у Лилли Флетчер, всё ли спокойно, и, получив утвердительный ответ, решил навестить купе спального вагона Баркли и Войты. Проходить из вагона в вагон было проще, чем в России. Пространство между вагонами закрывалось кожаными гармошками. Не был страшен ни ветер, ни дождь.

На стук в дверь первым откликнулся Вацлав.

– Заходите, шеф! – пригласил он Ардашева.

Сигарный дым,