Ритуальные услуги - Василий Казаринов

— Я же говорю, она не твоего...

Я взял его за подбородок, резко развернул лицо к себе.

— Ну все, все! — Он примирительно поднял ладони. — Хм, Валерия... В общем-то это было шапочное знакомство. Я тут недавно смог вырваться в отпуск, смотался на недельку на Лазурный Берег...

— Куда-куда? У меня плохо с географией.

— Ну, это французское побережье.— Откинувшись на спинку кресла, Малек прикрыл глаза, сложил рот трубочкой и шумно втянул в себя воздух, а потом на выдохе пошевелил губами, словно дегустируя воспоминания об отпускной неделе на степень сочности их букета. — В общем-то это не слишком дорогое удовольствие, и средний человек вполне может его себе позволить. — Он саркастически покосился на меня. —Так вот, о чем это я... Ах да, Валерия. Я встретил ее в винном магазине. Ей нужно было хорошее, неординарное красное вино, но она не знала, как объясниться с продавцом. Я ей помог выбрать то, что надо. Думаю, она осталась довольна, в хорошем вине я кое-что смыслю. Слово за слово, познакомились, обменялись координатами. — Он повертел кистью у лица, привстал, залез в задний карман шортов, извлек из него портмоне из черной кожи. — Где-то у меня должна быть ее визитка... Ах да, вот... Она там на обороте черкнула на всякий случай номера своих мобильников. Эй, ты что?

Я выдернул кусочек плотного картона из его пальцев и опустил его в карман куртки.

— Дальше что?

— Ну что... Потрепались у прилавка о том о сем. Когда вышли из магазина, подкатил черный "сааб", из него вылез мужик, помахал нам рукой. Как выяснилось, это был ее муж.

— Что за мужик?

Малек прикрыл глаза.

— Мужик и мужик... Средних лет. Одет стильно. Темный пиджак, светлые брюки, белая майка... Внешне как будто очень простенький гардероб, но на самом деле очень импозантен и явно недешев. Вроде бы обрадовался, что встретил соотечественника, предложил прокатиться по набережным. Мы прокатились, потом закусили в рыбном ресторанчике. Вот, собственно, и все.

Он умолк, постукивая пальцами по рулевому колесу.

— Это очень богатые люди, — тихо произнес он после долгой паузы.

— С чего ты взял?

— С того, что из ресторанчика мы поехали в их резиденцию.

Малек пустился в описание роскошного особняка из белого мрамора, старинного, выполненного в испанском стиле, — внешне строгом и даже несколько суровом — он ослепительно белел на пологом холме в окружении пышной субтропической зелени, и к нему вела мраморная же лесенка, взбирающаяся вверх через несколько белокаменных террас, украшенных цветниками, а в ее оснований на двух приземистых тумбах сонно дремала парочка меланхоличных мраморных львов... Изваяния эти настолько, видимо, врезались в память Малька, что он начал живописать их в деталях, и мне пришлось его оборвать.

— Ты уверен, что это их дом?

— Не их. Какого-то делового партнера ее мужа. Точнее сказать, его патрона. — Он многозначительно глянул на меня. — Если твой патрон имеет возможность покупать такие белокаменные особняки на Лазурном Берегу, значит, ты сам далеко не бедствуешь.

— Ну хорошо, давай вернемся в наши пенаты. Вы с ней о чем-то переговаривались, там, в пивной.

— Ах это... Все вышло случайно. Она остановилась взять бутылку минералки, узнала меня. Мы немного потрепались.

— О чем?

— О тебе.

Некоторое время я соображал, что бы этот интерес роскошной мадам к отдыхающему в дрянной забегаловке Харону мог означать.

— Она спросила, кто ты такой, — пояснил Малек. — Ну я ей и рассказал.

— Догадываюсь, в каких выражениях ты меня описал.

— В тех самых — уж извини за откровенность, — каких ты заслуживаешь. — Он осекся на полуслове и покосился на меня.

Я дружески похлопал его по колену:

— Давай-давай, колись... Я питаю слабость к комплиментам.

— Ну что... — надув губы, раздумчиво произнес Малек. — Сказал, что ты форменный раздолбай. Что любишь поддать.

Я кивнул: да, после возвращения из госпиталя я здорово пил.

— Что у тебя, в сущности, нет ни кола ни двора, — продолжал монотонно перебирать мои достоинства Малек. — Что по теперешним меркам ты человек почти конченый — в том смысле, что в этой жизни, где нужно сутками вкалывать, у тебя нет никакого будущего. Что если ты от бомжа чем-то и отличаешься, то разве от тебя пока не воняет псиной. Что ты, наверное, по-своему счастливый человек, потому что живешь, как сорняк под забором, и тебя такой образ жизни вполне устраивает. — Он помолчал и, прищурившись, метнул на меня быстрый взгляд. — Я не прав?

— Ну отчего же, — пожал я плечами. — На мой вкус, ты даже польстил мне... И вот твоя приятельница, расчувствовавшись, решила угостить меня пивом, так?

— Ага. Чем-то ты ее задел. Помнится, она перед уходом что-то пробормотала себе под нос, прежде чем попросить меня отнести тебе бокал.

— И что же?

— Что-то странное. — Малек потер кончик носа. — Ах да. Сказала: черт, а ведь это идея! И ушла.

— Ладно, попробую разыскать эту голубоглазую Валерию, — сказал я, возвращая Мальку ключи от машины.

Он встряхнул их на ладони и закусил губу.

— С чего ты взял, что она голубоглазая?

Я уже вышагивал из "опеля", когда тихая реплика Малька догнала меня. Тряхнув головой, я вернулся на место.

— Не понял.

Я не страдаю дальтонизмом и на зрительную память не жалуюсь — прекрасно помню, как она, приподняв полу шляпы, опустила темные очки на кончик носа и глядела поверх оправы, пока я переносил бокал с пивом на столик жаждущего пенсионера: тогда еще изумил поразительный тон ее голубых глаз — удивительно густой и сочный, почти невсамделишный.

— Я так думаю, это были контактные линзы, — сказал Малек. — Когда мы виделись на Лазурном Берегу, глаза у нее были карие. И волосы совсем другие — темные, коротко стриженные. Я бы и не узнал ее в этом светлом парике, если б она просто прошла мимо и не окликнула меня. Сказать по правде, этот имидж голубоглазой блондинки ей, на мой вкус, не подходит. В оригинале она выглядит куда привлекательней.

— Слушай, Дима, — сказал я, дружески обнимая Малька, и отметил про себя, что впервые обращаюсь к нему по имени. — Ты меня очень и очень обяжешь, если подробнее опишешь оригинал.

Он достаточно ясными и не лишенными известной образности штрихами набросал портрет своей знакомой.

— И что дальше? — спросил он, закончив составлять набросок.

— Да ничего, — мотнул я головой. — Она в самом деле очень импозантная женщина, если верить твоему описанию. Куда как привлекательней той кобылки, которой ты собирался привезти шампанское...

— Да ну ее! — поморщился Малек. —Я передумал. Пивом обойдется. Там этого пива еще два ящика. — Он в нерешительности крутанул ключи на пальце. — Хотя, конечно, если я вернусь пустым, она поднимет жуткий вой.

— А ты ей скажи, что все шампанское из сельпо вылакали местные селяне по случаю дня урожая.

— Хорошая мысль, — слабо улыбнулся он и включил зажигание.

Я проводил "опель" взглядом, дождавшись, пока он не приткнется на свое место у обочины. Малек вышел, повертел головой, широко раскинул руки в стороны и, приподнявшись на цыпочки, сладко потянулся, а у меня вдруг заныло в плече, и вслед за первым толчком смутной, рассеянной боли такой знакомый холодок потек по жилам быстро деревенеющего тела — слишком хорошо знакомый, и потому я, словно подрубленный под самый корень, рухнул на дно канавы и так застыл, потеряв дыхание, не шевелясь и сделавшись одной крови с надежно укрывающей меня сочной, жилистой крапивой, бритвенно режущих касаний которой ни на лице, ни на руках почему-то не ощущал — потому, наверное, что растительное начало вдруг опять мощно заявило о себе, когда со стороны одного из заброшенных участков, прячущихся за пьяным забором, раздался плотный хлопок, и в следующее мгновение голова Малька, взорвавшись багровым фонтанчиком на лбу, раскололась пополам.

Едва отгрохотал короткой ночной ливень, обвал которого я, к счастью, успел опередить, вернувшись домой после прогулки на дачу, поверх влажной ленты асфальта хлынул со стороны Ленинградки скользкий, масляно желтый свет фар, а вслед за ним во двор, шипя рассекающими потоки воды шинами, заплыл внушительных размеров автомобиль, развернулся и встал напротив стены. Через какое-то время к нему направился темный силуэт, в котором я опознал контуры Анжелиной плотненькой фигуры, она наклонилась к тёмному провалу открытого со стороны водителя окна, призывно помахала рукой, на свет фар, мощно давящий в стену, потянулись из темного подвального угла золотые рыбки, выстроились у стены, очень разные — высокие и так себе, полненькие и худые и в то же время поразительно одинаковые: в том, как они слепо щурились, оберегая глаза от слепящего света приподнятыми на уровень лица ладонями, в том, как зябко поеживались и неловко перетаптывались на месте под взглядом коротконогого, овальной формы человечка ниже среднего роста, неторопливо выбравшегося из машины и двинувшегося к стене.