Мой друг работает в милиции - Наталия Швец

— Они сорвали репетицию, которую я назначила специально для вас. Это возмутительно!

— Кто и почему сорвал репетицию?

— Военкомат! Час назад к Шадрину явился нарочный из военкомата и увел его. Мне позвонил Сомов, объяснил, что военкомат проводит проверку офицерского состава. Что делать? Ума не приложу!

— Действительно, не повезло. Но здесь уж ничего не поделаешь: дело военное — приказано — выполняй!

— Понимаю, все понимаю, но такая досада! Представляю, как расстроятся участники, когда узнают, что репетицию отменили.

— А зачем ее отменять? Из-за одного человека? Тот же Луговой может подменить Шадрина. Тем более что вы все равно решили ввести его в спектакль.

— Я думала об этом. Но какое у вас создастся впечатление? Луговой ведь совсем «сырой». Я отработала с ним только первые реплики, а потом переключилась на Шадрина.

— Но текст-то Луговой знает?

— Еще как! Текст у него прямо от зубов отскакивает!

— Чего же лучше? Проводите спокойно репетицию. Кстати, что собою представляет Луговой?

— Луговой? Ну что я могу сказать? Довольно начитан, общителен, разговорчив. Участник Отечественной войны, до сих пор люто ненавидит немцев, ругает их по всякому поводу и без повода. Очень любит выступать в концертах самодеятельности. Правда, его выступления ничего общего с искусством актера не имеют, это, скорее, фокусы…

— А именно?

— У него имеется три номера. Во всех трех зрительный зал принимает участие. Кто-нибудь из зрителей задает ему восемь рифмованных слов, он их записывает и буквально через минуту сочиняет и читает на эти рифмы стихотворение. Стихи, конечно, ерундовые, но, представьте, публике это нравится. Потом у него есть номер, который называется «справа налево». Кто-нибудь из зрителей выкрикивает какое-нибудь длинное слово, а он сразу же произносит это слово, как бы читая его справа налево. Глупый номер, однако имеет успех. Но особенно восхищают зрителей его математические способности, которые он демонстрирует в своем третьем номере: умножение в уме. Четырехзначные на четырехзначные! Он проделывает это молниеносно, за десять — пятнадцать секунд! Непостижимо! Я под страхом смертной казни не смогла бы.

— Я тоже, — усмехнулся Дробов. — Вы успеете предупредить Лугового о репетиции?

— Ой, да! — Летова вскочила. — Бегу! Только бы за стать его дома! До скорого свидания.

— До скорого! Увидимся в два часа.

Дорофеева Кулябко увидел еще в окне вагона. Состав медленно проплывал вдоль платформы, Дорофеев приветственно помахал Кулябке рукой, а тот широко шагал по перрону, стараясь не отстать от вагона. Наконец буфера лязгнули, поезд остановился. Следом за Дорофеевым на платформу спрыгнул высокий человек в светло-голубой спортивной куртке. Кулябко опытным глазом сразу определил, что спутнику Дорофеева около сорока.

— Знакомься, Максим, — сказал Дорофеев. — Это Новиков Борис Николаевич. Следователь из Комитета государственной безопасности. Прибыл по нашему делу. А где Дробыч?

— Занят по этому самому нашему делу. Сказал, что освободится в начале пятого.

— Получит сюрприз. И ты тоже. Что будем делать, Борис Николаевич?

— Должен позвонить местному уполномоченному КГБ, а потом, как говорится, будем действовать по обстоятельствам. Конечно, я хочу как можно скорее встретиться с товарищем Дробовым, узнать, что ему удалось здесь сделать.

— Тогда пройдем сейчас к Янсону, — предложил Кулябко. — Оттуда вы можете позвонить в комитет. Кстати, Дробов после репетиции тоже придет к Янсону.

Кулябко не удивился приезду работника Комитета госбезопасности. Он помнил сообщение Дробова о том, что убийством Кривулиной заинтересовался КГБ. Значит, чекистам стало известно что-то, если Новиков приехал сюда.

Новиков шел молча. Темно-коричневый южный загар, плотно сжатые губы, слегка нахмуренные густые брови делали его лицо замкнутым, малоподвижным.

— Должно быть, с юга недавно? На курорте были? — спросил Кулябко, тяготясь молчанием.

— Нет, — сухо ответил Новиков.

Дорофеев усмехнулся. Он знал причину «курортного» загара Новикова. Два последних месяца Новиков провел на южном берегу Кавказа в поисках бывшего командира взвода зондеркоманды Афанасенко, орудовавшего в сорок втором году на Псковщине. Это был изощренный садист. Положив на голову пленного партизана картофелину, Афанасенко отходил шагов на десять в сторону, вынимал пистолет и неторопливо объяснял:

«Ты не бойся. Сейчас выстрелю, и картошины на твоей голове как не бывало! Твое дело маленькое — стоять, не шевелиться, под руку мне не говорить. Тогда я не промахнусь, все будет зер гут!»

Потом он долго целился в картофелину, упиваясь предсмертным ужасом жертвы, несколько раз опускал и подымал пистолет, грустно приговаривая:

«Рука сёдни без твердости. Стой, не моргай! — И стрелял, не целясь, в живот партизана. — Как обещал, так и выполнил, — говорил он, подходя к распростертому окровавленному телу. — Картошины-то на твоей голове нет, вона куда отлетела».

Розыск Афанасенко продолжался много лет, наконец в конце мая стало известно, что его видели на юге Кавказа. Два месяца понадобилось Новикову и его помощникам из Сухумского комитета госбезопасности, чтобы засечь преступника. Ранним весенним утром, когда пожилой чистильщик обуви раскладывал свои щетки и тюбики с сапожным кремом, вблизи его стеклянной будки бесшумно остановилась машина. Выйдя из «Волги», Новиков минуту-другую смотрел на хмурого, обросшего седой щетиной чистильщика.

«Смотреть любишь? — сердито спросил чистильщик. — Иди в кино. Там две серии крутят, три часа смотреть будешь».

«Закрывайте лавочку, Афанасенко, — сказал Новиков. — Вешайте замок — и в машину. Быстро!»

Вернувшись в Ленинград, Новиков включился в новый розыск. Шагая сейчас по маленькому городку, он уже не думал об Афанасенко: где-то здесь притаился «волк среди людей», его надо найти и обезвредить.

По дороге в милицию Кулябко рассказал об истории с Шадриным и почему Дробов просил по телефону Дорофеева привезти кольцо Кривулиной…

Янсон встретил их своей обычной добродушной улыбкой.

— Мой кабинет к вашим услугам, товарищи. Я буду ря-я-ядом, понадоблюсь — не стесняйтесь. Но прошу вас, товарищ Дорофеев, передать мне кольцо Кривулиной. Вы, конечно, привезли его?

— Привез.

— Товарищ Дробов полагает, что это кольцо украдено у одной жительницы нашего города, некой Луговой. Василий Андреич придает этому факту, если он подтвердится, бо-о-ольшое значение. Сейчас я пошлю за Луговой. Товарищ Дробов просил, чтобы вы, товарищ Дорофеев, присутствовали при моем разговоре с Луговой.

— Дробов проинструктировал вас о характере разговора?

— Да, коне-е-ечно…

— Хорошо. Когда она явится, я в вашем распоряжении.

Позвонив в местное отделение КГБ, Новиков сел за стол Янсона, взглянул на Кулябку и неожиданно усмехнулся. Усмешка мгновенно смыла с его лица замкнутость и неподвижность.

— У вас неплохая выдержка, товарищ Кулябко, — сказал Новиков. — Признайтесь, вам не терпится узнать, почему я здесь и почему вообще в это дело вмешался наш Комитет?

— Что ж, не отрицаю, очень заинтересован, дело у нас общее.

— Совершенно верно, дело наше общее. Так вот, Кривулина никогда не была Быковой. Ее девичья фамилия Рябова. Раиса Ивановна Рябова. Эту Рябову мы разыскивали уже давно, но она довольно искусно заметала свои следы. В сорок пятом году, присвоив себе биографию советской патриотки Зинаиды Быковой, она оказалась с Красной Армией на территории Чехословакии. В те горячие дни нашего яростного наступления могло случиться всякое. Когда там было разбираться! Но в сорок восьмом году наши органы уже знали, что комсомолка Зинаида Быкова была казнена фашистами за попытку к бегству из концлагеря С-113. Дальнейшее расследование показало, что Рябова зимой сорок первого года тоже оказалась в плену и находилась в одном лагере с Быковой, но довольно скоро стала предательницей и завербовалась в армию изменника Власова. Судя по дальнейшему, Рябова знала несложную биографию Зинаиды Быковой, но запомнила ее неточно, так как не думала, что ей придется воспользоваться этим именем. Отсюда некоторая путаница в ее автобиографии и анкетах. И хотя Рябова не раз меняла и фамилию, и местожительство, и работу, все же мы напали на ее след, и если бы Кривулину — Рябову не убили в сентябре, то в октябре ее уже никому убить не удалось бы.

— Почему?

— Потому что к этому времени она бы оказалась под надежной охраной тюремных решеток. Убийство Кривулиной, безусловно, связано с ее изменой родине…

Тихо звякнул телефон, Кулябко снял трубку.

— Янсон говорит. Попросите товарища Дорофеева зайти в соседнюю комнату, сейчас придет Луговая.