Собрание сочинений в пяти томах. 1. Парижачьи - Илья Зданевич

Ей не хотелось сидеть за столом на террасе и ждать. Она сошла вниз на дорожку к озерам. Ничто не будило в ней никаких чувств кроме жажды голода желаний обуреваемая. Она смотрела с восторгом на песок на воду на траву и опять на лес, где она проводила этот необычайный час. Она шла медленно и медленней, убежденная что щеголь догонит ее, настигнет ее, положит ей руку на руку и остановит ее.

И он догнал ее и положил ей руку на руку и обернулась она. Вы, щеголь, наконец.

Наконец он целовал ее руку необычайно рачительно.

Она посмотрела на его волосы, на шляпу в его левой руке, взятую так как берутся за рукоятку ножа. Немного слишком наклонившийся (или это ей только казалось) он был настолько на месте, что все тотчас оказалось на месте и швея несколько откинулась назад чуть сгибая голову и давая руку для поцелуя.

За ее спиной росли крылья.

Это заставило ее вспомнить о лебяди и о лебяди в связи со щеголем и о каких то еще историях. Но все потонуло и все опять было на своих местах.

Ее настроение могло и не передаваться щеголю, так как сам он был настроен совершенно так же.

Первые минуты, когда он ехал в лес ему вернулось отвратительное настроение было вспыхнувшее после выхода разстриги и которое задушило было одевание. Но эта новая вспышка была настолько кратковременной, что он даже не успел огорчиться из-за всей этой истории. Напротив сознание, что разстрига будет искать жену дома и потому никак скоро не появится в лесу заставляло его торжествовать. И чем дальше он ехал, тем сильнее все эти ощущения уступали одной радости, что он увидит швею, которую он любит, с которой был дружен, которую уважал, вкус которой он ставил выше всего.

Он даже не досадовал на то, что напрасно съездил домой. Теперь он был вознагражден.

Ее издали он узнал и пришел в восторг, увидев как она была одета. Эта портниха была кажется единственной. Одеваться всегда лучше всех своих заказчиц, которым она служила недосягаемым идеалом.

Ее философия платья, состряпанная чтобы увеличить и без того баснословные обороты ее дома, его изумляла и всегда волновала. Он находил как раз именно тем, что нужно было всегда говорить, что человек состоит не из души и тела (как высшие животные), а из них плюс платье, и что платье — основная принадлежность человека — выше и души и тела. Не важно быть красивым или одаренным, надо быть хорошо одетым. О, конечно, физическая и душевная красота великолепны, но как дополнение, гарнир к платью.

Он великолепно понимал ее. Эта философия была его философией.

Он мог часами говорить с ней и часами ее слушать, когда разговоры не выходили из рамок портняжных разговоров. Так они улучшали расширяли эту философию и расширяли эту систему.

Недавно в одном из кружков он говорил на эту тему и его беседа собрала сотни гостей. Мы принуждены иметь одно тело и душу, которые меняются очень медленно. А между тем у нас такая отличительная потребность меняться, изменять как можно чаще, как можно больше. Только платье достойно нашего века. Ах недаром встречают по платью. И тысячи всяких афоризмов и дурачеств, то плоских, то с претензиями на остроумие, производили эффект на всех. О с каким наслаждением купался он в этом мире своего и чужого недоумия.

Но он плавал легко свободно и радостно дышал.

Только она одна понимала его желания, его горести, стремления, его любовь к тому что он носил, делавшую его зачастую совершенно глухим и безразличным, когда он был занят только одним. Она одна понимала насколько серьезны были его влечения к одеванию и разглагольствования. Словом она была одна понимающая, подходящая со вкусом, острая, безупречная и замечательная женщина.

Да, он гордился ею больше чем кем нибудь. Что умница со всеми ее открытиями или купчиха, со всем ее богатством, его жена. И лебядь форменная. Вот быть швеей и такой знаменитой как она и столько зарабатывать, чтобы не мочь поставить такую историю вверх ногами, что становиться отрадным желательным и уходящей казалась она. И может недоступной.

Таким образом ход событий прервался и он просто ехал на свидание с женщиной, дружбой с которой он так дорожил.

Он вышел на террасу и нашел заколдованный стол. За столом никого не было. Придется опять ждать. Опять и опять и опять. В этих опять крутилось время. Почему раньше он этого не сознавал. Он подумал тотчас, что он опять думал и эта необходимость опять думать удручала его. Думать к черту мысли. Но где же была швея. Он побежал поговорить с ней, как полчаса ?[24] назад он спасался[25] за звонком себе домой. О чем говорить, вдруг спросил он себя. Ах не все ли равно, лишь бы говорить, лишь бы тараторить, болтать без умолку, не слышать этой тишины, молчания, пустоты восьми приборов. Но швеи не было дома. Уехала. Куда же она делась.

Пока он говорил швея прошла мимо террасы, посмотрела на пустой стол и вновь ушла. И исчезла за озером и за деревьями.

Он не настиг ее и его не было. Если бы он знал, как она ждет его. Если бы он знал. Если бы он появился сейчас, случилось бы чудо, чудо исцеления, преображения, воскрешения. Но щеголя не было и все шло своим чередом. И лес показался ей уже менее замечательным и потускневшим. Она обратила внимание что на траве лужайки лежит пыль, удивилась сперва, а потом открыла пыль и на листве. Как будто холодно. Она посмотрела на часы. Вспомнила, что через час она уже будет, и даже раньше, в своей конторе на невыносимой надоевшей отполированной улице, со всей этой пустой городской мишурой. Посмотрела, как бежала секундная стрелка и знала, что с этими секундами уходит, утекает это счастье, которое она принесла с собой еще минуту назад. Подумала, что его вот уже меньше, уже не столько, сколько было, но еще есть что отдать щеголю. Но щеголя не было. Он не подходил к ней, он не настиг ее. И его не было не было.

Она забиралась все глубже в чащу, надеясь что чем глубже она зайдет тем скорее найдет он ее и тем лучше будет встреча. Какое время года. Никак она не могла вспомнить. Но какое это имеет значение. В ее жизни была не то осень, не то зима и хотя ей нет тридцати, но она уже старуха. Конечно. Теперь женщины стареют так рано.

Ах да и холодно и плохо. Она заглянула в себя опять и на этот раз убедилась, что колодец был совершенно пуст. Под каким то деревом на тропинке, на узенькой почерневшей скамеечке у чорта на куличках сидела она горюя и несчастная. Щеголь не пришел. Весь день хранила она в себе что то, чтобы отдать ему при встрече. Разве у нее был когда нибудь такой подъем. Ну конечно нет. И вот когда единственный раз в жизни такой момент настал — он не пришел взять того, что было уготовано для него, не взял, не захотел, опять обманул, исчез, не было его желанного, долгожданного и так далее.

И щеголь потерял терпение. Что за надувательство. Это вечная невыносимая комедия с этой женщиной. Какая скука.

Спросил. Ему сказали, что она приехала. Не может быть. Что за история. Вышел удостовериться. Ах вот он не заметил ее машины. Давно. За несколько минут до него. Как она здесь все время пока он здесь. Нет. Ну да, ее видели спускавшейся к озеру. Еще минуту назад она была здесь. Он спустился вниз и побежал по гравию. Ее не было. Он шел по берегу озера, ее не было видно. Стал кричать. Ответа не было. Что с ней. Утонула. Сегодня все было возможно.

Он бежал растерявшись и взбудораженный. Немыслимо. Нет она не могла утонуть, здесь. А если. Блуждали его глаза по поверхности озера и искали. Швея, швея. О эта судьба, которая не дала им возможности встретиться, когда он приехал, какой была бы радостной их встреча. А теперь. Горе ему. Я сам во всем виноват. Чего ради приехал он сюда как зачарованный, вместо того, чтобы сразу расспросить и разузнать.

Его отчаянию не было пределов. Что делать, что делать. Он шел смотрел и кричал, не обращая внимания на прохожих, не замечая как ему кланялись. Так он забирался все дальше и дальше от того места, где была она, пока не уселся на какую то скамейку. В разных концах леса сидели они, горюющие тоскующие ропщущие на судьбу, не давшую им возможности встретиться. Поплакав, швея успокоилась. Ну право же в конце концов не зачем было огорчаться. Не потому, что не было огорчительно, что они не встретились, что ее конечно огорчало, а потому, что огорчаясь она огорчалась из-за щеголя, а щеголь не стоит того, чтобы из-за него огорчаться. Вероятно вся эта история с его приездом выдумана, чтобы ее подвести и провести. Вероятно он помчался к купчихе. Ведь та только что призналась. Какая гадость. Какой негодяй. Обманывать ее, заставлять ее ждать, ходить по лесу, разыгрывать из себя невесту ждущую жениха. Что за мерзости. Вот негодяй.

Она то тут настраивалась и расстраивалась и горевала и ждала и хотела. А он вероятно у жены или у лебяди или с умницей или с кожухом или с лицедеем или чего доброго с ее мужем. Ну да, конечно, с ее мужем. Ведь она же звонила к нему, надеясь поговорить с мужем, а услышала его. Значит муж ее был там же, так как щеголь не сидел бы один. И ведь муж ее был в доме, когда она убегала. Как она не подумала об этом раньше. Дура. Значит он услал ее в ресторан, а сам остался с разстригой. Нечего сказать хорош. И чего ради она сердилась на его жену, что та отнимает у нее друга, когда сам друг у нее отнимает мужа. Какая гадость, флирт с разстригой. И заставить женщину ждать, обмануть, надуть, провести. Нет этого больше не будет, она сумеет за себя постоять. Она им покажет. Вскочив, она бросилась бежать к ресторану точно участвовала в розыгрыше женской чаши[26].