Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни - Норман Оллестад

– Золото кончилось, Оллестад. Они уехали.

– Пап, а почему мы так часто ездим через города-призраки?

Он пожал плечами.

– Здесь нет пробок, – ответил он.

Утром отец натер мои лыжи воском с помощью найденного в гостинице утюга.

– Все постоянно твердят о том парне, – сказал отец. – О Лансе МакКлауде. Говорят, он лучший. Каждый первый рассказывает мне о нем.

– А сколько ему лет?

– Не знаю. Он входит в команду юниоров-4[51], как и ты. Но иногда тренируется с юниорами-3[52], пробует свои силы на фоне ребят постарше.

– Я ведь тоже так делаю!

– Угу. Надо во что бы то ни стало подготовить тебя к чемпионату Южной Калифорнии.

– А когда он будет? – поинтересовался я.

– Меньше чем через два месяца. В длинные выходные на День Президентов[53].

– А этот отель все еще принадлежит дяде Джо? – спросил я.

– Да, конечно.

Отец провел утюгом вверх и вниз по основанию лыжи.

– Сегодня ты должен проехать быстро, – сказал он.

– Ага, так и будет.

«Какой смысл говорить о победе над первым из лучших, если я ни разу еще не одолел ни второго, ни третьего?» – подумал я, а вслух заметил:

– Я слишком мало вешу.

Утюг замер в его руках.

– Делай ставку на свою технику.

– Но на равнине она все равно не работает.

– Эй! Это не причина.

– Но я не могу ехать быстро, потому что мне не хватает веса!

– А на равнине группируйся. Делай все, что можешь.

– И так проезжать через слаломные ворота?

– Ладно, не думай о скорости.

– Но ты же только что сказал…

– Да, да, но об этом позаботится воск, Оллестад.

Он перенес утюг на вторую лыжу.

– Пап, а почему на слаломе я каждый раз писаю в штаны?

– Потому что ты сильно взбудоражен. Ничего страшного.

– Но ведь другие ребята не писают!

– Откуда ты знаешь?

Отец отложил утюг и приставил лыжи к стене.

– Ты ведь хочешь, чтобы я победил того парня, правда? – спросил я.

Он посмотрел на меня с открытым ртом.

– Нет. Не переживай из-за него.

– А зачем ты о нем заговорил?

– Не знаю. Наверное, меня просто достало, что все о нем рассказывают.

– Тогда тем более, зачем о нем говорить?

– Ну… чтобы уже выкинуть это из головы, Норман.

Отец вытащил из сумки скребок и счистил с основания лыж верхний слой воска.

– Четвертое место, десятое, первое, – начал он. – Разве дело в этом?

– Но ведь все стараются победить, – заметил я.

– Знаю. Но мы – другое дело. Мы здесь только для того, чтобы выполнить несколько отличных поворотов и чтобы с каждым разом делать это чуточку лучше. Мы здесь просто так, для прикола.

Усы его непокорно топорщились во всех направлениях, глаза заволокло дымкой. Он пристально вглядывался в мое лицо, изучал меня. Я же смотрел сквозь него – туда, где объяснения отца уже не имели никакого смысла. Я не мог понять, что он имел в виду, говоря про прикол.

– То есть для тебя все это неважно?

– Мне важно одно – чтобы ты, Чудо-Мальчик, не стоял на месте. Не зацикливайся на том, каким по счету ты финишировал в прошлый раз, как выполнил последний поворот. Переходи к следующему и выкладывайся по полной.

Мы зарегистрировались в секции слалома в Хэвенли-Вэлли, и сотрудник оргкомитета поинтересовался, где находится Маунт-Уотерман.

– Лос-Анджелес, – ответил отец.

– Далековато от озера Тахо, – улыбнулся он и протянул мне фуфайку со стартовым номером. – Желаю удачи!

От моей команды больше никто не выступал, и мы с отцом вместе съехали по трассе. Он взял на себя роль тренера. Это был некрутой спуск с довольно узкими воротами и целинным снегом.

– На целине ты их точно сделаешь, – сказал отец.

Это сбивало меня с толку. Ясно, что он все-таки мечтает о моей победе. Но действует исподтишка, поддразнивая, чтобы я захотел выиграть, но не нервничал. Я его раскусил.

– А может, снег перестанет идти, – подначил я его. – И – прощай, целина!

– Тогда будут большие канавы, – среагировал он. – Для тебя это не проблема. Сделаешь их в канавах!

Я ухмыльнулся:

– А может, и нет.

Он окинул меня долгим взглядом. Но я уже сказал все, что хотел, и решил держать рот на замке.

Когда мы преодолели четверть спуска, отец заставил меня вплотную приблизиться к ребятам из лыжной команды Хэвенли-Вэлли, которые ехали впереди. Он пересказывал мне все, что говорил им тренер, и в конце концов тот не выдержал:

– Простите, сэр, из какой вы команды? – обратился он к отцу.

– Маунт-Уотерман, – ответил он. – Наш тренер не смог приехать, и мы надеялись поднабраться кое-каких советов.

– Родители этих ребят платят большие деньги за тренировки. Мне кажется, это нечестно – то, что вы слушаете мои указания бесплатно.

Челюсть отца напряглась, но он тут же улыбнулся.

– Я заплачу, – предложил он.

– Об этом вам нужно договариваться с президентом команды, – ответил тренер.

– Но вы же тренер! У вас наверняка есть право решать, кто может тренироваться с командой, – возразил отец.

– Нет, сэр.

– Пошли отсюда, – сказал я.

Отец посмотрел на часы.

– Скоро начнется соревнование, – бросил он тренеру.

Тот поднял голову, как будто хотел разглядеть отца получше. А он уже налег на палки, принимая нужную стойку. Ребята из команды Хэвенли-Вэлли остались позади нас. Тренер покачал головой, отвернулся и заговорил со своими подопечными.

Отец велел мне во все уши прислушиваться к инсайдерской информации тренера. Я ехал, низко наклонив голову, и только кивнул в ответ.

Вскоре поднялся ветер и начался сильный снегопад. Когда мы одолели спуск, видимость резко упала. Из громкоговорителей, закрепленных рядом с фонарями для ночного катания, раздался голос:

– В связи с ухудшением видимости соревнование откладывается. Ждите дальнейших объявлений.

– Вот сукин сын! – воскликнул отец.

Я понял, почему он так разозлился: надеялся, что при такой буре у меня будет преимущество.

– Что ж, прокатимся по целине, – решил отец.

Я повернулся навстречу ветру. Мы проехали на нескольких подъемниках, а потом отец повел меня к деревьям. Пока шли по снегу, он насвистывал и напевал одну тирольскую песенку – я помнил ее по нашим путешествиям на Сан-Антон. Мы покатили по длинному хребту. Снег здесь был вязкий, тяжелый – его называли «цементом Сьерры», потому что снежная морось, выпадавшая над горами, была слишком влажной. Через каждые несколько поворотов отец издавал радостный клич и начинал петь, словно бы мы ехали по невесомой целине Альты.