Дорога на высоту - Инна Кинзбурская

Есть даже реликвия совсем давних времен -- каменные орудия труда, среди них каменный жернов, им, наверное, когда-то давили масло. Нашли эти древности при каких-то раскопках и поставили в сквере. Мы столько раз бывали здесь, видели их -- ну камни и камни, табличка на них невзрачная, что-то написано на иврите -- и проходили мимо.

Экскурсию вела Рахель, учительница еврейской истории местной школы. Все называли ее Рохи, так проще, доступнее. Иллюзия сокращения дистанции. Рохи некрасивая, но удивительно приятная женщина, стройная, высокая, крепкая, шагает широко, свободно, город показывает, как свою вотчину, будто все это принадлежит ей. Отец ее приехал сюда в двадцатые годы, есть у него перед этой землей заслуги, наверное, есть, иначе не назвали бы один из скверов города именем отца Рохи.

Мы уже видели Рохи недели за две до того на городском торжестве, посвященном событию для нас тогда непонятному. Двое стариков, брат и сестра, дети первых поселенцев в этом районе (я видела потом на снимках дощатые бараки, в которых они жили, первые вспаханные поля, лошади с телегами -- их транспорт) подарили городу немалый кусок своей земли с садом и детской площадкой. Сад этот назвали именем отца и матери, а у входа в сад поставили доску, на доске их имена.

Странные люди -- брат и сестра, у обоих есть дети, внуки, конечно, и они не бедняки, но и не так уж богаты, а земля -- капитал, и денег, чем больше, тем лучше, но им нужно, важно, чтоб висела эта доска, такой вот минимемориал.

На торжество пришли старички и старушки, их друзья-приятели, вместе, наверное, пережили немало, осталось позади всякого, есть что вспомнить, многих друзей уже нет. Но вот собрались они, чистенькие, нарядные, светящиеся какие-то, обнимались, целовались, радовались, разговаривали. Живут они в одном городе, но видятся уже редко, торжество свело их, и это -радость.

Как на всяком торжестве, были приветствия. Выступал обязательный участник всех знаменательных событий в городе, наш мэр, белозубо по-родственному всем улыбаясь, брата и сестру осчастливил своими объятиями. Нескладный хор школьников спел несколько песен. Вот тогда-то и выступила Рохи, женщина, родившаяся в этом городе, дочь одного из первых поселенцев. Ее выступление только и было интересным, эмоциональным и ярким. Остальное все прошло нечетко и нестройно, особенно это заметно было нам, привыкшим к широкомасштабным помпезным зрелищам по самому малому поводу. По организованности и зрелищности это было на уровне празднования годовщины Октября в районном жилищно-коммунальном отделе. Правда, туда бы непременно пригласили хор из Дома пионеров, и он бы звучал лучше.

Но старики и старушки ничего этого не замечали, им все нравилось, они даже мэру хлопали и одобрительно кивали. Они были счастливы. Это их город, их страна, они ее построили.

Смотреть на них было приятно, но находились мы за чертой общей радости, вне ее.

Знакомые старожилы подходили, спрашивали:

-- Ну, как?

Мы должны были отвечать:

-- Замечательно, -- что мы и делали.

Услышав похвалу, они, довольные, отходили. В самом деле, наверное, наше мнение и мы сами интересовали их мало. Пригласили нас на праздник -- уже сделали доброе дело, ну и довольно. Хватит добрых дел.

Потом как-то старожилы взяли нас в поездку по Галилее. После осмотра исторических мест (это было нам, как всегда, интересно) началось другое, странное, удивительное для нас действо. Заехали в какой-то лес, где стояли каменные столы и скамьи, все сели, разложили свои салфеточки, вынули бутербродики, стали есть, все чистенько, аккуратно, неспешно, понемногу. Потом старший, организатор, что-то сказал, и стали на передний рубеж, как на трибуну, выходить участники поездки, старички и старушки, каждый что-то рассказывал. В основном, как приехали в эту страну, как начинали здесь жизнь. Рассказы были не очень мастерские, но их слушали. видно было, что людям интересно. Иногда вспоминали что-то смешное, все смеялись.

А потом вдруг кто-то затянул старую песню, и все подхватили. На обратном пути в автобусе нас спросили:

-- Ну -- как?

-- Замечательно, -- опять сказали мы. И это было действительно так.

Они были довольны, что нам понравилось. Осчастливили нас.

x x x

Осчастливить нас можно не только поездкой в горы.

Три женщины сидят в холле конторы, ожидая приема. Есть еще народ, но эти как-то скучковались, разговаривают. Видно, что раньше знакомы не были, здесь в беседе коротают время. Когда я вошла и увидела их, сразу поняла -- наши. Все три красиво одеты, может, потому, что шли по делу, надо прилично выглядеть, все хороши собой, каждая по-своему.

Одна совсем молодая, девушка лет двадцати, она сидит, но все равно видно, что высокая, стройная, с длинными ногами. Две из троих сначала показались мне ровесницами, но потом я рассмотрела их. Изящная блондинка с волосами до плеч и красивой улыбкой была лет тридцати, вторая, брюнетка, с формами привлекательными и женственными, постарше. О чем они говорили раньше, не знаю, наверное, все о том же -- о жизни.

-- Ты замужем? -- спросила брюнетка блондинку.

-- Нет. А ты?

-- Я -- да.

-- И дети есть?

-- Двое.

-- Хорошо.

Брюнетка усмехнулась. Может быть, не все так уж хорошо у нее. Но говорить об этом не стала, сказала ободряюще:

-- Ничего, ты себе здесь мужа найдешь местного -- богатого.

Теперь усмехнулась блондинка.

-- Сомневаешься? Не пыталась искать?

-- Я не искала, само так получилось. Мы случайно познакомились, мне показалось, что это -- он. Судьба.

-- Израильтянин?

-- Да.

-- Черный?

-- Да, восточный.

-- Ну -- и? -- спросила молодая.

-- Он был внимательным.

-- И щедрым? -- это опять спросила молодая, видно, ее это особенно интересовало.

Блондинка кивнула, сказала:

-- Я даже думала: "Что из того, что у меня диплом инженера, а у него -- не знаю, есть ли багрут. Он мужчина и будет мне опорой. Будет у меня дом". Мне казалось, что это -- любовь.

-- Ну -- и?

-- Все оказалось необыкновенно просто. Все его друзья уже завели русских подружек. А он что -- хуже?

-- Ты его бросила?

-- Конечно. Должна же я себя уважать. -- Она помолчала немного и добавила: -- А на жизнь я сама себе заработаю.

-- Как сказать, -- усомнилась брюнетка, -- я вот тоже инженер, правда, химик, а химики здесь не требуются, на жизнь не могу заработать, и муж этим очень недоволен.

-- Но ты где-то работаешь?

-- Да, убираю. Вот мыла у одного деда, живет один, жена умерла, старый, страшный, в доме -- ужас. Пока немного очистила... Нагнулась что-то с полу подобрать, а он сзади подошел и за задницу ущипнул.

-- А ты?

-- Оттолкнула, сказала: "Из тебя уже песок сыпется, вот-вот Богу душу отдашь, а туда же".

Собеседницы рассмеялись.

-- Ну, а он?

-- А он прошамкал: "Мне больше убирать не нужно".

-- Ну, ущипнул, -- смеясь сказала блондинка, -- тебя что -- убыло? А теперь сиди без работы.

-- Противно, -- скривилась брюнетка.

-- Противно, -- согласилась самая молодая и красивая. -- Со мной тоже было.

-- Да?

-- Ну?

-- У нас при синагоге открыли ульпан по английскому языку. Я стала ходить.

-- Зачем тебе английский?

-- Хочу в университет.

-- И там учитель из Штатов приставал? -- спросила блондинка.

-- Ну да! Рав. Узнал, что я массажистка, и сказал, что болит у него спина, попросил полечить. Я согласилась, осталась после занятий. Смотрю -- дверь закрывает. Я говорю: "Дверь не закрывайте, вам же нельзя с женщиной наедине оставаться". А он: "Я же должен штаны снять".

-- А ты?

-- А я говорю: "Вы не снимайте, только чуть с поясницы спустите". Не понравилось, но лег. Только начала спину тереть (а потный, запах -- жуть), чувствую -- рука вот здесь, -- она показала на ногу чуть ниже бедра, -- я руку оттолкнула, он опять. Я аж задохнулась, говорю: "Как вам не стыдно, вы же религиозный человек".

-- А он?

-- Не знаю, что он. Штаны, наверное, надел, потому что я сразу ушла. И больше я туда не ходила. Это меня, -- она повернулась в сторону кабинета, услышав фамилию, которую назвала секретарша, вызывая очередного клиента.

И поднялась, пошла, высокая, стройная -- модель. Ну как не погладить?

x x x

Что только не лезет в голову, когда лежишь без сна, смотришь в темный проем окна и ждешь, когда вновь начнут стучать, лить или сыпать. Я понимаю, что ночью они стучать не будут, но если громыхнули в последний раз без двух минут одиннадцать, уснуть уже трудно, голова раскалывается и сил нет.

После такой ночи я опять не выдерживаю:

-- Надо пойти в Сохнут, -- говорю я утром, только увидев, что муж открыл глаза. Ему все-таки иногда удается поспать, у него нервы покрепче.

-- Зачем?

-- Может, дадут квартиру.

-- Конечно. Там для нас специально одну придержали.

-- Но говорят, что дают квартиры.

-- Где?

-- Не знаю, может быть, на Севере.