К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Совершенно справедливым было требование оппозиции осудить теорию «социал-фашизма» – это понятие использовалось тогда при оценке деятельности социал-демократии. Теория «социал-фашизма», к созданию которой причастен был не только Сталин, но и Зиновьев, компрометировала коммунистов в глазах левой социал-демократии, помогала ее правым лидерам и мешала единству действий рабочего класса против наступления фашизма.

Однако общая направленность политической платформы оппозиции была ошибочной, несмотря на многие верные замечания.

Оппозиция по-прежнему защищала тезис о невозможности построения социализма в такой отдельно взятой стране, как СССР, без государственной помощи западного пролетариата. Как говорилось в одном из заявлений оппозиционных теоретиков, «техническая отсталость нашей страны и вытекающий из нее низкий уровень производительности труда, разумеется, являются огромным препятствием на пути социалистического строительства. Благодаря этой отсталости переход к действительно социалистической организации производства (при которой рабочий из рабочей силы превращается в хозяина производства, а товарный характер производства уничтожается) без помощи передовых стран, без мировой социальной революции для нас невозможен» [175] .

Лидеры оппозиции в пылу полемики до крайности преувеличивали действительно существующие недостатки, что вызывало протест со стороны партийных кадров. То, что имелось как тенденция, выдавалось за уже начавшийся процесс; перерождение, затронувшее пока лишь часть партийного аппарата, преподносилось как перерождение едва ли не всего аппарата. Поэтому и лозунг оппозиции о необходимости «революции в партийном режиме» большинство в партии воспринимало как «левацкий». Курс партии оппозиция представляла как непрерывное отступление. На основании некоторого роста кулачества и нэповской буржуазии, вполне естественного при нэпе, оппозиция делала вывод, что Сталин, Рыков и Бухарин возрождают капитализм. Как утверждалось в одной из оппозиционных платформ, «в стране существуют две, исключающие друг друга основные позиции: одна – позиция пролетариата, строящего социализм; другая – позиция буржуазии, стремящейся повернуть развитие на капиталистические рельсы… Между этими двумя позициями – все ближе к последней – проходит сталинская линия, состоящая из коротких зигзагов влево и глубоких – вправо» [176] .

Неверным было и утверждение оппозиции, будто частный сектор более быстрыми темпами, чем общественный, осуществляет накопление. В явно демагогических целях оппозиция преувеличивала масштабы капиталистического развития в стране и связанные с этим опасности. В одном из ее программных документов говорилось: «На самом деле капитализм в деревне растет и абсолютно и относительно, растет с большой быстротой, и с каждым днем увеличивается зависимость Советского государства и его промышленности от сырьевых и экспортных ресурсов зажиточно-кулацкой части деревни. Развитие аграрного капитализма, подпирающего живучий городской капитализм, оказалось достаточным, чтобы пробудить сознание своей силы у всех буржуазных элементов страны, чувствующих к тому же за своей спиной огромные резервы мирового капитализма» [177] .

Советская промышленность стала действительно получать все больше и больше сырья и экспортных ресурсов из деревни, но это было выгодно не только зажиточной части деревни, но и всему обществу.

Неправильным было и утверждение оппозиции, что представители беспартийной и буржуазной интеллигенции, которых как специалистов привлекали к работе в советских органах экономического управления, якобы в большей мере контролируют промышленность и финансы страны, чем большевистская партия. Так, например, Зиновьев заявлял, что «полпреды» Устрялова (да и Милюкова) в Москве… направляют фактически работу в Наркомфине, Наркомземе, Госплане, больше направляют, чем мы с Калининым. На словах они только “подрабатывают”, эти сменовеховские профессора, а на деле они решают» [178] .

«Правящие круги, – говорил Троцкий, – все более врастают в верхние слои советско-нэповского общества. Создаются два слоя, два образа жизни, два рода привычек, два рода отношений или, если резкими словами сказать, создаются элементы бытового двоевластия, которое, при дальнейшем развитии, может превратиться в двоевластие политическое, а политическое двоевластие будет уже непосредственной угрозой диктатуре пролетариата… Нужно, чтобы пролетариат понял, что в известный исторический период при ложной политике и Советское государство может стать аппаратом, через который власть будет сдвинута с пролетарской базы и перейдет в руки буржуазии, которая затем окончательно отбросит советскую “подножку” и превратит свою власть в бонапартистскую» [179] .

Разумеется, никакого срастания верхов партии и государства с верхами нэповской буржуазии в 1926 г. не происходило. Поэтому угроза перехода власти в руки буржуазии или кулачества была ничтожна. Перерождение некоторых звеньев партии имело иной, гораздо более сложный характер. Справедливо критикуя политику снижения оптовых и розничных цен, проводимую в условиях товарного голода, некоторые лидеры оппозиции предлагали повысить цены на промтовары на 20 – 30%, что было также неправильно. Хотя небольшое повышение цен на наиболее дефицитные товары и являлось в тот период необходимым (на перепродаже этих товаров по более высоким ценам наживались частные торговцы), однако общее повышение цен на промышленные товары было бы нежелательно.

Экономическую программу оппозиции разрабатывал главным образом Е. Преображенский, которому со стороны большинства ЦК противостояли Бухарин и группа его учеников (А. Слепков, Д. Марецкий, А. Стецкий, В. Астров, П. Петровский, А. Айхенвальд, Д. Розит и некоторые другие).

Наиболее подробно Преображенский изложил свои теории в книге «Новая экономика», вышедшей в свет в 1926 г. Краткое изложение его взглядов содержится в специально написанном предисловии к этой книге, которое является ответом на статью Бухарина «К вопросу о закономерностях переходного периода». Е. Преображенский был, несомненно, опытным и знающим экономистом, и его исследования о путях индустриализации в экономически отсталой стране содержат много важных и ценных соображений. Вероятно, именно Преображенский ввел в советскую экономику понятие «социалистического накопления». Но Преображенский допускал вместе с тем ряд терминологических и принципиальных положений, с которыми было трудно согласиться. Не вызывало сомнений, например, что социалистическая индустриализация в сравнительно отсталой стране должна использовать не только те накопления, которые имеются в самом социалистическом секторе, но и часть прибавочного продукта, который образуется в других секторах экономики, например, в крестьянском хозяйстве. В более отдаленной перспективе развитие социалистической индустрии было выгодно и самим крестьянам, ибо это обещало в будущем перевод сельского хозяйства на научную и индустриальную основу и соответственно повышение жизненного уровня крестьянства. Важно было, однако, определить уровень такой перекачки средств из деревни в город и из частного хозяйства в хозяйство социалистическое.

По мнению Бухарина и его «школы», ни налоги на частное хозяйство, ни цены на продукцию социалистических предприятий не должны быть столь велики, чтобы мешать развитию частного сектора и индивидуальных крестьянских хозяйств. У крестьян нельзя уничтожать стимулы к расширению своего хозяйства, ибо его деградация приведет и к уменьшению возможностей финансирования за их счет социалистического накопления. Иными словами, должен развиваться не только социалистический сектор, но и, пусть более медленно, частный сектор, ибо расширенное воспроизводство в этом секторе выгодно всему обществу и дает дополнительные средства для ускоренного расширенного воспроизводства социалистического хозяйства. Определенное равновесие между этими секторами не мешает развитию социализма и будет сохраняться довольно долго.

Схема, которую развивал Преображенский, была иной. Он считал, что длительное сосуществование социалистической системы и частнотоварного производства невозможно. Не стесняясь в выражениях, Преображенский писал, что одна из этих систем неизбежно должна «пожирать» другую. Иначе говоря, или социалистическое производство полностью подчинит себе частное мелкобуржуазное производство, или частнокапиталистический сектор возьмет верх над социалистическим. Поэтому Преображенский выступал не просто за «перекачку» средств в социалистический сектор из других секторов, а за такую перекачку, которая вела бы к постепенному вытеснению всех несоциалистических секторов из экономической жизни, к их ликвидации. Он не стеснялся поэтому применять понятия «эксплуатация» и «экспроприация» и даже сравнивать перекачку средств из деревни в город с перекачкой средств из колоний капиталистических стран в метрополии. Использование пролетарским государством для нужд социалистического развития прибавочного продукта несоциалистических форм хозяйства Преображенский называл «первоначальным социалистическим накоплением», а «закон первоначального социалистического накопления» он считал основным законом советского хозяйства. Е. Преображенский писал: «Чем более экономически отсталой, мелкобуржуазной, крестьянской является та или иная страна, переходящая к социалистической организации производства, чем менее то наследство, которое получает в фонд своего социалистического накопления пролетариат данной страны в момент социальной революции, тем относительно больше социалистическое накопление будет вынуждено опираться на отчуждение части прибавочного продукта досоциалистических форм хозяйства» [180] .