Синдикат - Дина Рубина

— Ну, при таких грибах не слишком выберешься. Что это за мероприятие при девяти чахлых евреях?

— А знаешь что? — воскликнул находчивый Яша. — Пора нам создать спецроту.

— С передвижной полковой кухней?

— Зря смеешься. Сколотить мобильную группу аронычей, которых можно таскать по провинции.

— Зачем? — спросила я.

— Чтобы иметь возможность их сопровождать, — серьезно объяснил он.

Он шутил, конечно. Но именно в ту минуту у меня в памяти всплыла Фира Будкина. Она была одной из сотни просительниц — энергичная пожилая комсомолка, — организовывала для пенсионеров культпоходы, тематические вечера, дискуссии… И это — от всей души, на голом задоре… В одну из первых наших встреч подсунула альбомчик с фотографиями своих тусовок. Словом, это был очередной «Теплый дом». Теплый сумасшедший дом.

И вот в Коломне, на территории прекрасного древнего Кремля, вблизи могилы игуменьи Олимпиады, я сообразила вдруг, что провидение предлагает мне укомплектованную роту, хоть сей момент под ружье. И я не буду метаться, обзванивать публику, выслушивая затейливые проклятья Кручинера, стараясь в последнюю минуту заполнить зал для выступления какого-нибудь приезжего израильского клоуна или пророка.

Вернувшись из Коломны, я велела Маше вызвонить Фиру. Та примчалась через полчаса, с испариной на лбу и пятью развевающимися кудрями. Маша принесла ей чай и печенье.

— Послушайте, Фира, — сказала я решительно, подождав, пока она откусит от печеньки и проглотит кусок. (В беседах с российскими пенсионерами всегда надо было учитывать невысокую квалификацию местных дантистов). — Я назначаю вас прапорщиком, или кто там командует ротой?.. Вы получите жалованье — небольшую, но стабильную сумму в условных единицах. Вы получите кое-какие деньги на увеселения ваших ребят. Но за это в любой час дня и ночи может запеть полковая труба, и тогда ваши новобранцы обязаны будут встать под знамена. То есть отработать присутствием.

— Где? — подобострастно выпрямилась Фира, делая грудь колесом. Знамена взметнулись над ее головой, навеки посвященной хне, и я поняла, что попала в яблочко.

— Куда пошлют! — отчеканила я.

В трудных случаях, в дачные мертвые месяцы душного лета мы бросали на прорыв спаянную роту Фиры Будкиной.

И они отрабатывали сполна: задавали глубокомысленные вопросы, критиковали правительство Израиля, давали советы по арабской проблеме, оглушительно хлопали в конце вечера…

Словом, это было удачнейшее приобретение. Когда бы ни рухнула мне на голову комиссия из Иерусалима, или заезжий посланец с лекцией, или еще какая-нибудь напасть, в течение дня по звонку собиралась группа молодцов. Человек тридцать, тридцать пять… Семеро из них были еще крепкими, деятельными, симпатичными людьми. Человек восемь-десять — в почтенном возрасте, но вполне вменяемыми. Ну, и остальные — кроткие старички, еще на ногах и в своем уме…

Досаждал публике только Самуил-рифмач. Он неожиданно выкрикивал непристойности в рифму к словам лектора. Тогда Фира со своего места молча показывала ему кулак, и он унимался.

Так что при помощи этих потемкинцев я из любого приезжего шелкопера срабатывала нормальную тусовку. Все оставались довольны.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И все-таки нам явно не хватало собственного здания, где мы бы развернулись. Особенно я, по части фенечек и тусовок.

Когда эти типы из УЕБа пригласили нас на церемонию открытия их нового культурного центра на Остоженке и весь вечер, злорадно ухмыляясь, водили по этажам великолепного особняка, отремонтированного по последнему слову строительного прогресса — с такими дубовыми лестницами, такими кожаными креслами, такими вазонами с фикусами-пальмами, а главное, с таким качественным банкетом… — нашему с Яшей смирению пришел конец.

Это был один из тех обычных вечеров, порядок которых сложился за последний десяток лет: небольшая торжественная часть с непременным, зачитанным вслух приветствием отсутствующего Гройса, с кратким сухим выступлением главы УЕБа господина Оболенски, представленного Митей — «радушным хозяином этого гостеприимного дома». Радушный хозяин мрачно прожевал несколько фраз, буравя присутствующих взглядом мудрой кобры.

Присутствующие, однако, напряженно дожидались волнующей процедуры оглашения Главных раввинов — (порядок и титуляция), — двое из которых сидели на противоположных концах первого ряда, вперив строгие взгляды в ведущего, а третий пропадал в соседнем зале, где официанты накрывали столы для банкета. Под предлогом проверки кошерности, Главный раввин России Мотя Гармидер уже опрокинул рюмочки три водяры и вытащил пальцами из салатницы с десяток маслин.

В сущности, церемонию оглашения раввинов всегда можно было предсказать заранее: к этому времени давно вошла в силу формула «по версии». Но все-таки, каждый раз публика напрягалась, интересанты волновались; все им казалось, что в этой извечной игре перетягивания политического каната могут сместиться акценты, может прийти грозная телеграмма из Кремля, или приехать американский Ревизор, или раздастся небесный глас из Неопалимой Купины, — словом, что-то такое, что поменяет приоритеты. Да и говоря по справедливости, в этой стране всегда надо чутко прислушиваться к порядку оглашения персон.

Между тем ведущая вечера перечисляла имена и должности глав крупнейших организаций-спонсоров. Услышав свое имя, мой начальник одобрительно кивнул и украдкой взглянул на меня. Я ему послала воздушный поцелуй.

— Мы также рады приветствовать в наших стенах Главного раввина России… (пауза… шорох в зале ) по версии ОРЕРа… Манфреда Григорьича Колотушкина… (аплодисменты).

— А также Главного раввина России… по версии РЕЗа… господина Залмана Козлоброда… (аплодисменты).

Дверь приоткрылась и в зал просунулся веселый Мотя Гармидер.

— Меня выкликали уже? — шепотом спросил он Яшу, прислонившегося к косяку…

— Мы неизменно рады приветствовать также Главного раввина России… по версии Щадящего иудаизма… Мордехая Гармидера…

Мотя покивал всем и вновь нырнул за дверь. Яша выскользнул следом.

— Мотя! Что нам сегодня наливают?

— Тс-с-с! — Мотя жестами призывал его за собой в соседний зал. — Только тебе и только по блату…

А в зале начался очень недурной концерт, и я осталась.

Играл легендарный Алексей Козлов в сопровождении гитариста и ударника из ансамбля «Арсенал».

В кожаной куртке, постаревший, сутулый, — он стоял к публике вполоборота, пережидая вступление, легонько кивая в такт, задумчиво прикрыв глаза. И вот вступал… Сипловатый голос саксофона одышливо втолковывал что-то, выдавливая длинную витиеватую фразу; устало-виртуозные пассажи прерывались всхрапами, выхрипами, чуть ли не кашлем… Но почему-то хотелось, чтобы этот стариковский разговор саксофона с гитарой не кончался, а все длился, длился до утра…

Ударник был гениален со своей избыточной мимикой: он округлял рот, вскидывал брови, страдальчески вскакивал и даже, кажется, вскрикивал, когда лупил по тарелкам.

Гитарист, плоский, как его гитара, клонился вбок, изгибался, кивал бледным угловатым лицом…

Бритый наголо Козлов делал два-три шага по маленькой сцене, иногда боком присаживался на стул и искоса посматривал на музыкантов, слегка усмехаясь. И вот он опять вступал: трубным окликом и — после паузы-вдоха… витиевато катящейся с горки бормотливой, спотыкливой мелодией…

…После окончания концерта двери в соседний зал распахнулись… Засияли накрытые для банкета столы, чуть тронутые Мотей и Яшей… Среди столов сновала наша Ниночка, старательно поглядывая — всюду ли есть салфетки, как там блюдо с куриными рулетиками… Ага, подумала я, значит и УЕБ прибегает к помощи Клещатика… А может, так: значит, и УЕБ не ускользнул от Ной Рувимыча…

Мы с Яшей — с бокалами в руках — столкнулись в небольшом уютном и уже меблированном по последней офисной моде зале, который они назвали «библиотекой», угрюмо оглядели ряды компьютеров на столах, ладно сработанные — под потолок — книжные шкафы и, главное, готовые к любой выставке застекленные витрины, молча чокнулись и посмотрели друг другу в глаза: оба мы пребывали в ревнивом служебном бешенстве.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Наутро мы ворвались в кабинет к Клаве, закрыли за собой дверь и приступили к осаде.

Клава пыхтел, щурился сквозь дым сигареты, кивал, ярился, кричал нам:

— Что вы хочешь! Я хочу покуплять дом, я буду покуплять дом, мне уже подыскал Норувим целый… целый башня… Кремлин!.. Но — эти хуеваты в Иерусалиме… они хотят законности!