Герцог Бекингем - Серж Арденн

Де Тревиль и д’Эпернон, словно добрые друзья, вошли в гостиную, где их ожидал король. В миг кода вельможи замерли в почтительных поклонах, из угла комнаты, послышался голос л'Анжели:

– Как странно наблюдать союз Гектора8 с Танталом9, явившихся для умерщвления духа и плоти несчастного слуги Божьего. Не проглядите Ахилла10, месье де Тревиль, он может прятаться где-то здесь, в складках ткани…»

Руки л'Анжели, начали судорожно перебирать изгибы бежевого бархата, как вдруг он остановился и поднял голову будто учуявший опасность барсук.

… нет это не здесь, следует искать укрывшегося в алом атласе.

Взгляды напыщенных аристократов пронзили кривляющегося шута, вырвавшись недовольством из уст Д'Эпернона:

– Это возмутительно Сир, шуту не место среди людей свиты короля!

– Простите месье …

Шут вскочил с кресла и приблизился к герцогу, при этом несколько раз забавно и намеренно неуклюже падая на спину.

– …тому, кто имеет право не вставать в присутствии Его Величества и безнаказанно высмеивать любого из вас, действительно нечего делать в рядах гвардии охраняющей ночной горшок монарха.

Король воззрился на герцога, испытывая потребность молчать, так как с трудом боролся с приступом смеха. Театральная пауза зависла, но в этот момент дверь растворилась, и послышался преисполненный торжественности голос дворецкого:

– Его Высокопреосвященство, кардинал де Ришелье.

Мягкими, беззвучными, словно кот, шагами, министр вошел в зал. Поклонившись королю, он сдержанно кивнул вельможам. Тревиль, при появлении «Красного герцога» вытянулся, приняв горделивую позу, положил руку на эфес. Д'Эпернон же, старомодный костюм которого сверкал множеством крупных жемчужин, нервно затеребил накрахмаленные брыжи.

Тревиль и Ришелье были почти ровесниками, а подобное обстоятельство, как известно, частенько толкает людей либо к необоснованной симпатии, либо к необъяснимой неприязни, как одно, так и другое весьма непостижимо, порой, даже неожиданно, но установившись, оказывает огромное влияние на продолжение отношений. Эти двое, не просто не испытывали благосклонности, они ненавидели друг друга.

У Д'Эпернона были свои причины не переносить первого министра: во-первых он считал Ришелье выскочкой, а во-вторых тот всё более отдалялся от вдовствующей королевы Марии Медичи, чьим сторонником являлся сам герцог, что позволяло уличить кардинала в предательстве. Действительно, сделавшись министром, из справедливости следует отметить не без помощи Медичи, Ришелье сменил политические приоритеты, прекрасно понимая, что политика флорентийки и её сторонников ведет французское королевство к краху. А близость с Габсбургами, есть не что иное, как пагубная недальновидность, которая приведет к крушению Францию, а быть может и весь Старый Свет. Всегда тщательно продумывая решения, а затем, неотступно следуя своим планам и принципам, Ришелье решился противостоять этому могуществу, с большим трудом, собирая под свои знамена сторонников, отважившихся на борьбу с доминирующей в Европе королевской династией Габсбургов. Его политическая гибкость, отточенное коварство, изощренность в «подковерных» схватках, сделали из этого умного и спокойного человека, настоящее чудовище, сокрушающее на своём пути всё, что не соответствует и мешает достижению главной цели – построению «Новой Франции».

Смерив присутствующих отеческим взглядом, молодой король уселся в кресло, у стола, приготовленное для монаршей особы, обратившись к министру:

– Господин кардинал, нам стало известно, что ваши люди, дерзнули арестовать двух дворян, неоднократно доказавших свою отвагу и преданность трону. Я говорю о королевских мушкетерах, господах Атосе и Арамисе. Потрудитесь объяснить нам, в чём их подозревают, и что, собственно, послужило причиной ареста?

Ехидная ухмылка подернула уголки рта герцога, капитан же вонзил раскаленный взгляд в спокойное лицо кардинала.

– Охотно, Сир. Если Ваше Величество помнит, я предоставлял на подпись документ, предписывающий арест всех подозрительных лиц, следующих в Гавр. В приписке говорилось, особое внимание обратить на людей, следующих из Парижа.

На устах Ришелье промелькнула улыбка, после того как он оглядел вельмож, впившихся в него испепеляющими взглядами.

– Господа мушкетеры следовали из Парижа, по гаврской дороге, посему я не усматриваю в их аресте ничего странного, тем более предосудительного. К тому же они не были облачены в плащи с крестами, следовательно не находились на королевской службе, а стало быть могли быть схвачены как и все прочие подходящие под монарший… ваш указ Сир.

Он отвесил легкий поклон Людовику.

– Но вы должны понимать, что арестованы были не просто люди, а дворяне, и не просто дворяне, а королевские мушкетеры!

Воскликнул государь

– Это неслыханно!

Подхватил де Тревиль, уловив нарастающее раздражение монарха.

– Да-да, то, что вы говорите возмутительно!

– Что поделаешь, господин де Тревиль, правда бывает такова, особенно если она обличает.

– Вы в чём-то обвиняете капитана?

Оживился Людовик.

– Для того, что бы обвинять, нужны факты, всё прочее просто предположения.

– Я попросил бы оставить при себе, ваши домыслы!

Взбеленился де Тревиль, но тут же умолк, услышав голос короля.

– И какие же вы имеете основания для сих, столь опасных предположений?

Ришелье приклонил голову, дав понять, что принял вопрос и всенепременно, со временем, даст на него ответ, обратившись с вопросом к капитану.

– Скажите Тревиль, а, что упомянутые мушкетеры исполняли ваше поручение?

– Нет, они затребовали краткосрочное освобождение от службы, которое данною мне властью я подписал, дальнейшие их действия, по понятным причинам, мне неизвестны.

– Странно, отчего, в таком случае, вы испытываете уверенность в том, что они направлялись не в Гавр.

При упоминании о Гавре, Тревиль вздрогнул.

– Я не утверждаю этого!

– Ну, если это так, значит, господа Арамис и Атос следовали в направлении Гавра, не будучи уполномочены королевским приказом, что снимает с них неприкасаемость и делает вполне уязвимыми, а значит, объясняет арест. Они были схвачены не как королевские мушкетеры.

Ришелье поклонился Людовику.

–…а как обычные дворяне, я настаиваю на этом. А посему не усматриваю никаких нарушений со стороны задержавшего их офицера, честно исполнившего предписания Его Величество, а значит свой долг.

Логика, с которой кардинал выстроил оправдывавшую его людей цепь, не отличалась непогрешимостью, и всё же капитан не смог найти брешь, чтобы взломать её. Он с ненавистью взглянул на кардинала и не нашел ничего лучшего как задать вполне безобидный вопрос, но произнес его таким тоном, будто в нём крылись причины вины, самого Ришелье.

– И как же имя того офицера, что отважился на подобную дерзость?!

– А почему это вас интересует?

– Потому, что ваши люди, господин кардинал, испытывают неприязнь к мушкетерам Его Величества! И, я убежден, встретив на пути людей из роты мушкетеров короля, не отказали бы себе в удовольствии схватить их.

– Вы, несомненно, преувеличиваете, любезный граф. К тому же это был офицер не из роты моих телохранителей, это был всего лишь офицер городской стражи. Именно по этой причине, имени его, простите, я не припомню.

Поклон кардинала был пропитан излишней любезностью, что не оставляло сомнений – он говорит неправду, не желая назвать имени «негодяя» позволившего себе схватить мушкетеров Его Величества.

Тревиль осознавая, что упоминания о Гавре, могут быть не в его пользу, так как пугающая осведомленность кардинала могла привести неизвестно куда. А подобные неожиданности, учитывая приезд Бекингема, и вовсе страшили его. Поэтому капитан решил не лезть на рожон, удовлетворившись освобождением из Бастилии своих людей и как можно скорее прекратить разговор.

Людовик, всё это время, довольно оживленно, что было несвойственно молодому королю, наблюдал за разговором. Ему было не понятно, отчего требовалось хватать людей, следовавших именно по гаврской дороге, но так как он лично подписал бумагу, предписывающую подобные аресты, не считал возможным, немедленно, потребовать от кардинала разъяснений на этот счёт. Осознав сие обстоятельство, он начал терять интерес к разговору, к тому же бессмысленные препирательства стали утомительны, для монаршей особы, что предопределило его решение тут же объявленное:

– Ришелье, я не усмотрел в ваших объяснениях причин, по которым господ мушкетеров следовало бы арестовать, тем более содержать под стражей! Посему повелеваю – выдать де Тревилю бумагу, подписанную вами, дозволяющую господам Атосу и Арамису, незамедлительно покинуть стены Бастилии. Это окончательное решение.

Людовик поднялся, что свидетельствовало о неуемном желании монарха незамедлительно остаться одному. Все трое вельмож раскланявшись, удалились.