Герцог Бекингем - Серж Арденн

Дочь испанского короля Филиппа III и его жены Маргариты Австрийской, инфанта Анна была старшей, из восьми детей, произведенных на свет, сей плодовитой монаршей четой. Она получила хорошее образование, обучившись латыни, основам европейских языков, шитью, танцам, письму, священной истории и генеалогии царствующей династии Габсбургов. Анна росла скромным богобоязненным ребенком, постоянно находясь под присмотром многочисленных дуэний – фанатичных католичек, слепо следующих суровым законам церкви.

В 1612 году, её отец, Филипп III Габсбург подписал брачный контракт, согласно которому юный французский король Людовик XIII брал в жёны испанскую инфанту Анну. Это стало возможным лишь благодаря отступничеству Марии Медичи от политики Генриха IV, так как, заняв место регента, при малолетнем Людовике, она похоронила и амбиции Франции и надежды усопшего мужа, сделав всё возможное, для сближения королевства с Испанией. И этот брак являлся лучшим подтверждением тому, так как был продиктован, всего лишь дипломатической необходимостью. Дело в том, что Испания и Франция в это время стояли на грани войны, избежать которую представлялось возможным лишь посредством подобного обряда, связывавшего крепчайшими узами крови монаршие дома Габсбургов и Бурбонов. Также в брачном контракте было оговорено, что инфанта Анна выйдет замуж за Людовика, только если его сестра Изабелла французская станет женой младшего брата Анны принца Филиппа, будущего короля Филиппа IV. Подоплека сего действа столь очевидна, что не дает возможности усомниться в порочности, лежащей в основе, как бы её не укрывали в пышных кружевах нравственности и религиозности.

В конце 1615 года четырнадцатилетняя Анна прибыла во Францию, где 18 октября состоялось венчание с Людовиком XIII. Поначалу король был очарован своей женой, которая заслуженно считалась первой красавицей Старого Света, но через некоторое время оказалось, что молодые супруги совершенно не готовы к семейной жизни. Отношения Людовика с супругой не сложились, он охладел к Анне, предпочитая проводить время в обществе своих миньонов, в которых молва видела любовников короля. Их отношения с каждым годом всё больше напоминали заточение узников, вынужденных находиться в одном просторном каземате. Людовик изменял жене, Анна также была склонна к изменам и интригам, и кроме того, с легкой руки своей ближайшей подруги и фрейлины, герцогини де Шеврез, устремилась в политическое противостояние с мужем, пытаясь проводить во Франции происпанскую политику.

Таковы были отношения в королевской чете, на тот момент, когда мы имели нескромность коснуться их на страницах нашего повествования. Но жизнь не стоит на месте, что, быть может, является одной из причин, призывающих нас продолжить эту историю.

Итак, с того момента как Анна распрощавшись с самым скупым и мрачным Двором Европы, чопорным и религиозным Мадридом, поселившись в блистательном и расточительном Париже, она очень изменилась, вкусив отравленный плод низости, лицемерия, предательства и множества иных пороков которыми требуется вооружиться человеку, вторгшемуся в политический бомонд. Её убеждения, почерпнутые из благонравной юности, таяли так же быстро, как ранний снег. Но на смену утраченным воззрениям, от которых избавляются как от нежеланного ребенка, приходят новые, навеянные нравами и окружением, желающими видеть во главе сильного и безжалостного лидера. У Анны не оставалось выбора – либо стать во главе тех, кто обещал привести её к вершинам власти, либо сделаться невзрачной тенью ничтожного короля, не желавшего даже познать её как женщину. Быть может ей не нужна была его гнусная любовь, но пренебрежения она не заслуживала, а главное, была не в состоянии простить. Её поруганная честь, требовала расплаты, возмездия, которое уничтожит, утопит в сём бурлящем потоке все обиды нанесенные ненавистным супругом.

После беседы с Ришелье, Тревилем и Д'Эперноном король, не нашедший утешения в обществе Барада, вместе с верным л'Анжели, отправился в «Смешной домик3», где укрывался всякий раз от глаз надоедливого Двора, погружаясь в философские рассуждения мизантропа, не желавшего ни видеть, ни говорить, ни с кем, кроме беспутного сумасбродного шута, на его взгляд погрязшего в саркастичности и суемудрии.

После отъезда монарха из Парижа, в Лувр, в покои королевы явилась мадам де Шеврез, прибывшая из особняка кузины де Буа-Трасси, на улице Сен-Поль. Герцогиня застала королеву за утренним туалетом.

– Ах, Мари, какая мука просыпаться после полудня.

Оглядевшись, и не обнаружив в спальне никого, кроме нескольких молоденьких девиц помогавших Её Величеству одеваться, мадам де Шеврез вымолвила фразу, по своему звучанию скорее напоминавшую выстрел в упор:

– Он в Париже.

Анна замерла, глядя в зеркало, где отражалась стоящая за спиной де Шеврез. Она побледнела, и казалось, потеряла способность даже пошевельнуться. Но собравшись с силами, гордая испанка вскинула вверх подбородок, отчего наклон головы, придал её образу величия и бесчувственности. Она жестом приказала удалиться прислуге и, оставшись с глазу на глаз с герцогиней, сузив глаза, произнесла:

– Что ж, я готова к встрече, но не уверенна готов ли герцог… Он навечно запомнит это свидание.

Словно змея прошипела королева последние слова. Поднявшись с кресла, Анна, наконец, повернулась к верной стороннице.

– Мари, сегодня вечером, когда колокола пробьют девять, вы с герцогом, должны быть у ворот Сен-Бернар, это безлюдное, а главное безопасное место. Со стороны Турнельской башни к вам подойдет человек и спросит: «Не нуждаетесь ли вы в благословении Святого Виктора?», ты отдашь ему вот этот кулон. Вы можете всецело доверять этому человеку, он же проведет вас туда, где я пожелала устроить встречу с герцогом.

В руке королевы сверкнул небольшой золотой медальон в виде лошадиной головы.

****

Господин Буаробер прибывший в Париж ранним утром, сего прелестного летнего денька, с присущей ему аккуратностью, поспешил исполнить обещание данное метру Альдервейдену, той тревожной ночью, когда люди Черного графа штурмовали дом аптекаря на улице Белых мантий. Следуя всем законам гостеприимства, он принял Камиллу Ванбрёкелен у себя в доме на улице Сен-Дени, после чего, получив согласие девушки, препроводил её в Латинский квартал, в монастырь Святой Женевьевы, как и было договорено с аптекарем. Буаробер, ещё в пути рассказал Камилле во всех подробностях о знакомстве с её дядюшкой Себастьяном и о его необычной просьбе таившей в себе угрозу, на которую он, как приор и честный человек не смог не откликнуться. Ну, а после того как познакомился с умной, скромной и доброй девушкой из фландрийских дюн, и вовсе не жалеет о долгом путешествии наполненном столькими опасностями и неожидоностями, более того, испытывает гордость от того, что избавил от опасности столь прелестное существо.

Пользуясь своей репутацией и добрым расположением матери-настоятельницы Сен-Женевьев, Лё Буа оставил молодую особу в стенах обители, под бдительным присмотром сестер монахинь, строго наказав выдать девушку лишь человеку, знающему секретные слова. Оставшись, вполне удовлетворенным своими действиями и условиями, в которые поместил Камиллу, он с чувством выполненного долга, вышел на улицу Сен-Марсель и отправился к Сене по направлению к Пти-Шатле. Добравшись до паперти церкви Сен-Северин, приор увидел человека, шагающего с факелом, будто скороход, прокладывающий путь двум портшезам, следующим, один за другим. В подобном зрелище, не было ничего необычного, если бы он не узнал того, кто, шествуя с факелом, возглавлял процессию. Отшатнувшись в тень, нависшей над улицей стены, Буаробер прислонился спиной к запертой двери, прячась в углублении под ветхим навесом. Вереница мыслей, лишенная порядка и стройности, пронеслась в его голове: «Альдервейден, это он! Определенно он. Но как объяснить его присутствие в Париже? Ведь он собирался непременно уехать, отчего и обратился ко мне с просьбой,… он обманул меня?! Нет, не может быть! Но если ему не требовалось уезжать, отчего же он сам не отправился за мадемуазель Камиллой? Да, вот прямо сегодня и вернулся? А не много ли «если» Франсуа?!» Последний вопрос пришел в голову приору, словно жирная точка в конце строфы, прервав цепь догадок и сомнений, в момент, когда растерянность сменило любопытство – движущая сила, не уступающая в действенности страху и отваге.

Ворота Сен-Виктор.

– Я, чего бы мне ни стоило, узнаю секрет сего таинственного аптекаря.

Прошептал он и крадучись, осторожно пристроился в хвост шествующих слуг, тащащих паланкины.

Когда скороход, в котором Лё Буа узнал лекаря валлона, привел к воротам Сен-Бернар портшезы с задернутыми занавесками, отчего приор не мог рассмотреть сидящих внутри особ, уже начало смеркаться. Сгущающиеся сумерки дали ему возможность подобраться совсем близко к преследуемым. Пробило девять, когда на пустынном пяточке возле городских ворот, со стороны Турнельской башни, показалась одинокая фигура. Приблизившись к Альдарвейдену, который словно маяк, освещал своим факелом несколько убогих лачуг прилипших к городским стенам, незнакомец, черная ряса которого выдавала в нем монаха августинца, тихо спросил: