Лорд Хорнблауэр - Сесил Форестер

— Убирайтесь, — проворчал Хорнблауэр. — Почему меня беспокоят вопреки моему приказанию?

За спиной Брауна возникли Ховард и Доббс: это произошло по их вине, и они готовы были не только взять на себя ответственность, но и подвергнуться первому удару гнева коммодора.

— Произошел взрыв, сэр, — сказал Ховард. — Мы видели вспышку в небе, на северо-востоке отсюда, насколько могу судить. Это может быть в Кодебеке.

— Мы почувствовали сотрясение, сэр, — подхватил Доббс. — Но не было слышно ни звука — слишком далеко. Мощный взрыв, достаточно сильный, чтобы вызвать сотрясение, и не слышимый.

Это означало, почти наверняка, что Буш достиг успеха. Он должен был перехватить французские баржи с порохом и взорвать их. Тысяча зарядов на каждое из двадцатичетырехфунтовых орудий — это минимум, необходимый для осады, в каждом заряде по восемь фунтов пороха. Это будет восемь, умноженное на двадцать четыре тысячи. Около двухсот тысяч фунтов — почти сто тонн. Сто тонн орудийного пороха могут произвести изрядный взрыв. Закончив подсчеты, Хорнблауэр сфокусировал взгляд на Доббсе и Ховарде, до этого он буквально смотрел сквозь них. Браун почел за лучшее незаметно улизнуть с этого совета.

— Ну? — произнес Хорнблауэр.

— Мы подумали, что вас необходимо поставить в известность об этом, сэр, — пробормотал Доббс.

— Совершенно верно, — сказал Хорнблауэр, и снова отгородился от них газетой. Потом он опустил ее на мгновение и добавил:

— Спасибо.

Из-за газеты Хорнблауэр слышал, как оба офицера вышли из комнаты и осторожно прикрыли за собой дверь. Он был доволен собой: это завершающее «спасибо» было мастерским штрихом, создающим впечатление, что хотя такие пустяки, как подрыв осадного парка, его мало волнуют, это не повод забыть о хороших манерах в общении с подчиненными. Но не прошло и минуты, как он уже стал высмеивать себя за то, что прельстился таким дешевым успехом. Он почувствовал наступление внезапного приступа презрения к себе, который даже по завершении оставлял его подавленным и несчастным. У несчастья есть особое свойство: Хорнблауэр лежал, отбросив в сторону газеты и наблюдая за игрой тени на пологе кровати, и внезапно осознал, что он одинок. Ему хотелось общества. Хотелось дружбы. Более того, он мечтал об уюте, об обожании, ему хотелось того, чего нельзя было найти в этом унылом осажденном городе. Его тяготил страшный груз ответственности, и не было никого, кто мог бы разделить с ним его страхи и надежды. Хорнблауэр с трудом удержал себя от того, чтобы не рухнуть в бездну жалости к свой персоне. При этом открытии его чувство презрения к себе усилилось многократно. Он всегда был излишне самокритичен и отягчен сознанием своих недостатков, чтобы жалеть себя. Теперешнее одиночество — дело его собственных рук. Не стоило так беспричинно сдержанно вести себя с Доббсом и Ховардом: нормальный человек разделил бы с ними радость, послал бы за бутылкой шампанского, чтобы отметить успех, с удовольствием скоротал бы часок другой в их компании, и преумножил бы их радость и чувство преданности с помощью намеков на то, что победа достигнута в значительной степени благодаря их вкладу в разработку плана, пусть даже это и не соответствует действительности. За эфемерное и весьма сомнительное удовольствие казаться тем, кем он в действительности не был — человеком, которого не волнуют свойственные людям чувства, ему пришлось заплатить ценой одиночества. Что же, подумал Хорнблауэр, вынужденный признать горькую правду, это исправно ему служит.

Он достал часы: с момента взрыва прошло полчаса, отлив достиг устья реки еще за добрый час до этого. Теперь он уже должен чувствоваться в Кодебеке. Остается надеяться, что Буш и его флотилия, окрыленные победой, мчатся вместе с ним вниз по течению. Отделенные от ближайшего врага в Гавре расстоянием в двадцать пять миль — по реке это все тридцать, под охраной армии из почти двадцати тысяч штыков, солдаты французского осадного парка должны были чувствовать себя в полной безопасности от противника, не выказывавшего до этих пор признаков активности. И тем не менее, правильно управляемые шлюпки, подгоняемые приливом, могут менее чем за шесть часов, даже в темноте, пересечь расстояние, на которое пехоте потребуется не менее двух дней — двух световых дней. В течение одной лишь ночи шлюпки могут нанести удар и снова исчезнуть на широкой реке, не имеющей мостов — а именно тот факт, что она широка и не имеет мостов, заставляет армию Кио рассматривать Сену как прикрытие с фланга, забыв о том, что противники могут воспользоваться ей как удобной дорогой. До последнего времени Кио командовал дивизией в Императорской гвардии, и ни разу за десять победных лет гвардия не принимала участия в десантных операциях.

Хорнблауэр заметил, что вся эта череда мыслей проходила перед ним прежде, уже много-много раз. Он снял нагар с оплывших свечей, опять взглянул на часы и вытянул ноги под плащом. Его рука уже потянулась было за газетами, но в тот же миг отдернулась. Уж лучше яд своих мыслей, чем авторов «Таймз» или «Морнинг Кроникл». Куда ни кинь, всюду клин, и мысль о том, что ему нужно исполнять свой долг еще более усугубила положение. Он сбросил с ног плащ и встал. Он столкнулся с определенными трудностями, водворяя плащ на место, и, прежде чем покинуть спальню, привел в порядок волосы. Когда Хорнблауэр пересек холл, чтобы попасть в другую комнату, часовой у двери вздрогнул — Хорнблауэр заподозрил, что тот дремал на посту. За открывшейся дверью было душно. Единственная свеча с трудом позволяла осмотреться. Доббс спал, сидя за столом, опустив голову на руки, на стоящей позади стола кушетке лежал Ховард. Тень в том углу была настолько густой, что Хорнблауэр не мог различить его лица, и только слышал ритмичный, низкий храп.

Так, значит, в конце концов, никто не хочет составить ему компанию. Хорнблауэр вышел, потихоньку прикрыв за собой дверь. Браун, скорее всего, спал в своем чуланчике. Хорнблауэр некоторое время забавлялся мыслью: не стоит ли послать за ним и попросить его приготовить чашечку кофе, но отбросил эту идею из соображений простой гуманности. Он забрался обратно в кровать и укрылся плащом. Свист сквозняка подсказал ему, что стоит задернуть полог, что он и сделал, предварительно задув свечи. Ему пришло в голову, что неплохо бы раздеться и забраться под одеяло, но перспектива предпринимать подобные усилия была невыносимой. Внезапно он понял, что страшно устал. Очутившись в полной темноте, глаза его закрылись сами собой, и он заснул, как и был, в мундире.

Глава 13

Факт, что он лег, не снимая одежды, подсказал Брауну, Доббсу и Ховарду, что Хорнблауэр далеко не так самоуверен и спокоен, каким хочет казаться, но им хватило ума не высказывать этого вслух. Браун попросту отдернул полог и доложил: