Оборотная сторона НЭПа. Экономика и политическая борьба в СССР. 1923-1925 годы - Юрий Жуков

«— В настоящее время уже совершенно выяснилось, что пролетарский переворот в Германии не только неизбежен, но уже совершенно близок — надвинулся вплотную… Всё говорит о том, что ближайшая судьба Германии решится в течение ближайших месяцев»…

— Главные трудности германской компартии на завтра после победы… международно-политические — угроза немедленной войны со стороны французской, чешской, польской буржуазии; возможность английской блокады…

— Советская Германия с первых же дней своего существования заключит теснейший союз с СССР. Этот союз принесёт неисчислимые выгоды трудящимся массам как Германии, так и СССР. СССР с его преобладанием сельского хозяйства и Германия с её преобладанием промышленности как нельзя лучше дополняют друг друга. Союз советской Германии с СССР в ближайшее же время представит собою могучую хозяйственную силу.

Такой союз имел бы в своём распоряжении все хозяйственные ресурсы, какие только необходимы для процветания и советской Германии, и СССР. Сельское хозяйство СССР выиграло бы в чрезвычайной степени от такого союза, ибо наша деревня получила бы на выгодных условиях необходимые ей сельскохозяйственные орудия, удобрения и т.п. Крупная промышленность советской Германии выиграла бы не в меньшей степени, ибо была бы в значительной мере обеспечена сырьём и рынками сбыта. Опасные стороны НЭПа в советской России были бы парализованы самым действенным образом.

Союз советской России с советской Германией создаст новую фазу НЭПа в России, ускорит и упрочит развитие социалистической госпромышленности в СССР и наверняка уничтожит в корне тенденцию новой буржуазии занять господствующее положение в хозяйстве нашего союза…

— Надвигающаяся вторая, действительно пролетарская, революция в Германии поможет советской России окончательно победить на решающем фронте социалистического хозяйственного строительства, а тем самым создаст незыблемую базу для победы социалистических форм хозяйства во всей Европе.,

— Союз советской Германии с СССР представит собой не менее могучую военную базу. Общими силами обе республики в сравнительно короткое время сумеют создать такое ядро военных сил, которое обеспечит независимость обеих республик от каких бы то ни было посягательств мирового империализма.

— Такой союз в высокой мере двинул бы вперёд и дело поднятия культурного уровня среди самых широких слоев населения СССР и имел бы неисчислимые прогрессивные последствия во всех областях общественной жизни не только для обеих стран, но и для всего мира».

Не забыл, использовал Зиновьев и предложение Троцкого; «Лозунг “Соединённые штаты” (Европы. — Ю.Ж.) для коммунистов является не чем иным, как этапом к лозунгу “Союз советских республик Европы”. А поскольку к такому союзу, разумеется, будет принадлежать и СССР — лозунгу “Союз советских республик Европы и Азии”»{214}.

Бьющий через край оптимизм Зиновьева омрачало лишь одно: обещанная им война. Франции и Польши — против советской Германии, советско-польская. Но это ничуть не смутило участников совещания, прошедшего, к тому же, без тех самых немецких товарищей, от которых, собственно, всё и зависело. Видимо, всех устроила возможность одним махом, без малейших усилий разрешить все экономические проблемы СССР, включая если и не полный отказ от НЭПа, то полный его пересмотр. Правда, при таком решении страна надолго оставалась бы чисто аграрной, да ещё и поставщиком природных ресурсов для Европы. Но подобной «мелочью» Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Троцкий, Рудзутак, Андреев, Ворошилов, Пятаков, Радек, Шверник, Шкирятов, Ярославский, собравшиеся на совещание, не взволновались. Во всяком случае, никто из них о том не обмолвился ни единым словом.

Озаботило всех иное, и породившее некое подобие дискуссии. То, что высказал Троцкий: «КПГ должна поставить срок, к которому готовиться и в военном отношении, и соответствующими темпами политической агитации. На этот раз Зиновьев поддержал своего соперника. Заявил, что «идея календарного плана, изложенная товарищем Троцким.., абсолютно верна». Им обоим возразил Сталин: «Что касается календарной программы, я сомневаюсь в её пригодности». Бухарин же пошёл ещё дальше в критике, безапелляционно утверждая: «Срок решительного выступления назначать нельзя». Ну, а Рыков предложил компромисс «Нужно принять календарный план подготовки, а не восстания»{215}.

Поначалу ПБ уклонилось от окончательного ответа на поставленный вопрос. На следующий день, 23 августа, ограничилось общей оценкой международного положения. «На основании имеющихся в ЦК материалов, — гласило его постановление, — в частности на основании писем товарищей, руководящих германской компартией, ЦК считает, что германский пролетариат стоит непосредственно перед решающими боями за власть». Исходя из того, так определило ближайшие задачи РКП: «политическая подготовка трудящихся масс Союза республик к грядущим событиям», «мобилизация боевых сил республики»{216}.

Только полтора месяца спустя, 4 октября, ПБ согласилось с комиссией по международным делам (Зиновьев, Сталин, Троцкий Радек, Чичерин). Утвердило дату революции в Германии — 9 ноября. Учитывая же отмеченную ещё на совещании слабость ЦК КПГ, вряд ли способного стать боевым штабом, направило в Берлин опытных организаторов. Оговорило, что, разумеется, лучше всего было бы послать Троцкого и Зиновьева, но «возможный арест названных товарищей в Германии принёс бы неисчислимый вред международной политике СССР и самой германской революции». Потому постановил «послать в Германию тт. Пятакова, Радека, Рудзутака, Куйбышева. Однако список этот пришлось практически сразу скорректировать. Рудзутак тяжело заболел, а Куйбышева решили заменить наркомом труда В.В. Шмидтом. Кроме того, вошло в постановление и такое указание: «четвёрке решить по приезде в Берлин вопрос о привлечении к её работе т. Крестинского» — всего-навсего полпреда СССР, дипломата!{217}

Тем временем решались и чисто военные вопросы. Ещё 25 августа Троцкий потребовал от Э.М. Склянского, своего заместителя по РВС СССР, внести коррективы в разрабатывавшуюся военную доктрину. Учесть в ней более чем вероятную интервенцию Франции и Польши в советскую Германию как «вступление к удару против Советского Союза». «Мы должны, — отмечал Троцкий, — быть готовы к этому худшему исходу… Мы должны практически готовиться к нападению на нас»{218}.

А чтобы компенсировать резко сократившуюся численность вооружённых сил СССР, 6 октября началась скрытная мобилизация, причём призыву подлежали только коммунисты, встретившие его с энтузиазмом. Позже один из мобилизованных так вспоминал о настроениях тех дней: «Каждый из нас… считал за величайшую честь вступить в любое время в ряды Красной армии.., чтобы, когда потребуется, выступить на поддержку советской Германии»{219}.

Не довольствуясь только такими подготовительными к войне мерами, РВС СССР начал разрабатывать и действия чисто стратегического характера. Среди них — поход сил Балтийского флота. Весьма слабого, насчитывавшего всего одиннадцать единиц: два устаревших линкора и столь же малопригодных для боевых операций девять эсминцев. Им следовало войти в Зунд — пролив Эресун, соединяющий Северное и Балтийское моря, чтобы воспрепятствовать британским кораблям блокировать восточное побережье Германии. Столь авантюрный план, загодя обречённый на неуспех, несмотря на категорическое возражение Сталина, ПБ одобрило. Более того, одобрило 1 ноября{220}. Уже после того, как революция в Германии так и не начавшись, потерпела крах.

Готовился к скорым событиям «мирового характера», разумеется, и ИККИ. Провёл в Москве с 21 сентября по 5 октября совещание руководства РКП и КПГ при участии представителей компартий Франции и Чехословакии как стран, способных начать интервенцию против советской Германии.

Казалось бы, совещание было призвано спокойно, трезво, объективно проанализировать истинное положение и лишь затем решить наиглавнейший вопрос — о готовности немецкого пролетариата к вооружённому восстанию и о реальных шансах установить советскую власть по всей Германии. В действительности ход совещания был предопределён уже данной ПБ оценкой ситуации, неоспоримой с его точки зрения неизбежностью революции.

Именно поэтому совещание вылилось в диалог безудержных оптимистов Зиновьева и Брандлера, с одной стороны, и более осторожных Троцкого и Тельмана — с другой. Правда, крайне левые из числа руководства КПГ — Р. Фишер и А. Маслов — подвергли резкой критике и тех, и других. Но не саму возможность революции, а только частности вопроса. Настаивали на провозглашении после победы диктатуры пролетариата, а не зиновьевского рабоче-крестьянского правительства и требовали отказаться от сотрудничества с социал-демократами, отвергая ещё один лозунг Зиновьева — о едином фронте. Вместе с тем и одни, и другие, и третьи почему-то считали единственной силой, которая будет противостоять коммунистам, не рейхсвер и полицию, а фашистов, как они называли нацистов Гитлера. Тех, кто, как и в Италии годом раньше, готовы к захвату власти. Потому-то Фишер, завершая своё выступление, пафосно воскликнула: «Фашизм или революция!».