Оборотная сторона НЭПа. Экономика и политическая борьба в СССР. 1923-1925 годы - Юрий Жуков

Пока же ПБ хотело видеть в забастовочном движении не собственную неспособность нормализовать положение и разрешить финансовые неурядицы, а происки всё ещё существовавших вполне легально социалистических партий — российских и грузинских меньшевиков, эсеров, Украинской коммунистической партии, анархистов-коммунистов и анархистов-синдикалистов. Однако главный удар силой государственного аппарата был нанесён не по ним, а по подпольным «Рабочей группе» и «Рабочей правде». Ведь именно они и разлагали РКП изнутри, отделяли от неё пролетариат, опираясь на одни и те же оценки экономической политики.

«Манифест» «Рабочей группы», увидевший свет ещё в июне утверждал: «Дальнейшее проведение в жизнь настоящей линии ЦК РКП может привести к перерождению НЭПа — новой экономической политики в НЭП — новую эксплуатацию пролетариата». А в сентябре им вторил не кто-либо иной, а Дзержинский. Не только нарком путей сообщения и председатель ОПТУ, но и возглавлявший комиссию ЦК по вопросам промышленности. В плане информационного доклада на предстоящем пленуме, направленном в ПБ, он вынужден был констатировать: «Рабочая группа» является симптомом глубокого настроения в рабочих массах. Эти настроения — результат отрицательных сторон НЭПа, который не справился со своей задачей — организацией производства и осуществлением смычки с крестьянством»{237}.

Однако партийное руководство в ожидании избавления ото всех бед революцией в Германии, даже не задумывалось о необходимости реформировать или хотя бы скорректировать НЭП. Попыталось совладать не с причиной, а её следствием. 4 сентября ПБ потребовало от газеты «Правда» «вести систематическую борьбу в рабочей среде с фактами распространения черносотенной и псевдореволюционной идеологии («Рабочая правда», «Рабочая группа» и т.д.). 11 октября предложило членам ЦК и ЦКК «проводить беседы с членами «Рабочей группы», а Зиновьеву и Бухарину подготовить «первоначальный набросок тезисов в связи с «Рабочей группой» и «Рабочей правдой»{238}.

Сразу же усомнившись в результатах мягкой линии, ПБ согласилось с более жёсткой. Сочло «несовместимым участие в этих группах и содействие им с принадлежностью к РКП», а затем и пошло на репрессии. Одобрило аресты лидеров «Рабочей группы» — повторный Г.И. Мясникова и первый В.В. Кузнецова, А. Богданова (А.А. Малиновского, одного из создателей ещё летом 1917 года движения «Пролеткульт»). Вслед за ними оказались за решёткой ещё девятнадцать человек. От них добивались письменного отказа от своих взглядов, «безоговорочного признания своих ошибок и готовности искупить свою вину перед народом». Только тогда были готовы их освободить, но «при непременном условии» отправки «на ту или иную трудную работу вне Москвы»{239}.

Только так ПБ удалось с помощью ОГПУ ликвидировать угрозу, возникшую на крайне левом фланге политической борьбы, но ничего поделать ни с более чем миллионом безработных, ни с забастовками не смогло.

…Тем временем неуклонно приближалась дата, назначенная в Москве для начала революции в Германии. Утверждённая на заседании ПБ и пленуме ЦК. Установленная не столько по инициативе Зиновьева, сколько Троцкого, сумевшего настоять на необходимости «календарного плана» подготовки и захвата власти немецкими коммунистами. А потому и борьба двух претендентов за лидерство в РКП также начала приближаться к своей кульминации. Первым обострил положение Троцкий. Избрал формальным предлог для «очередного шума», как назвал Сталин эскапады наркомвоенмора в письме Зиновьеву от 25 июля, должные привлечь к нему всеобщее внимание, формирование высших органов власти страны.

5 июля ПБ единодушно рекомендовало предстоящей сессии ЦИКа СССР утвердить главой правительства Ленина, заместителями — Каменева, Рыкова и ещё, уже от союзных республик, Чубаря и Орахелашвили. Затем предложило переутвердить, но уже как общесоюзных наркомов: по иностранным делам — Чичерина, внешней торговли — Красина, по военным и морским делам — Троцкого, путей сообщения — Дзержинского, почт и телеграфов — Смирнова{240}.

Но возникли и разногласия — при формировании коллегиального органа — РВС, который своим составом должен был отразить образование Союза. 24 сентября, за месяц до объявления всегерманской забастовки, определённой как сигнал к началу революции, на очередном пленуме партии И.П. Комаров — не только член ЦК, но и секретарь Петроградского губернского Совета, то есть «человек Зиновьева», огласил загодя подготовленный список членов РВС СССР. Сохранивший прежнее ядро — председатель Троцкий, заместитель Э.М. Склянский, начальник Политуправления Красной армии В.А. Антонов-Овсеенко, главком С.С. Каменев, начальник Генштаба П.П. Лебедев. Помимо них пленуму предлагалось утвердить ранее не входивших в РВС. Сторонников Троцкого — А.И. Муралова, председателя Нижегородского губисполкома; Г.Л. Пятакова, заместителя председателя ВСНХ СССР; А.П. Розенгольца, члена коллегии Наркомфина РСФСР. Сторонника Зиновьева — М.М. Лашевича, командующего войсками Сибирского военного округа и председателя Сибирского ревкома. Группу Сталина — его самого; К.Е. Ворошилова, командующего войсками Северо-Кавказского военного округа, Г.К. Орджоникидзе, секретаря Закавказского крайкома партии{241}.

Такой состав лишал Троцкого прежней абсолютной поддержки членами РВС, и в случае неизбежной, как в те дни полагали, войны с Польшей и, вполне вероятно, с Литвой либо Латвией — для выхода к границе Германии для её военной поддержки, он утратил бы возможность увенчать себя лаврами победителя. Обойти в борьбе Зиновьева. Троцкий тут же не только заявил о своём несогласии с предложенным составом РВС, но и демонстративно покинул зал заседания пленума. Да ещё и попытался громко хлопнуть дверью, но та — Тронного зала Большого кремлевского дворца — огромная, тяжёлая и открылась, и закрылась очень медленно и бесшумно.

Не желая создавать излишние проблемы, Сталин немедленно заявил о своём самоотводе, а членам ЦК пришлось срочно корректировать продуманный список. Из него исключили Ворошилова и Орджоникидзе, заменив их на С.М. Будённого, заместителя командующего войсками Северо-Кавказского военного округа. Отвергли и Лашевича. Зато ввели тех, кто не должен был вызвать нового приступа гнева Троцкого — начальника Полевого штаба Красной армии Н.А. Данилина, потерявших свои должности наркомов по военным делам: Украины — М.В. Фрунзе, Азербайджана — Г. Везирова, Грузии — Ш. Элиава, Армении — А. Мясникова, Туркестана — И. Хидыр-Алиева, а также наркома продовольствия СССР Н.П. Брюханова и заместителя председателя ОГПУ И.С. Уншлихта.

На следующий день пленуму пришлось дать оценку вызывающему поступку Троцкого и принять специальное постановление. «ЦК,

— гласило оно, — констатирует, что тов. Троцкий, покинув заседание пленума в связи с речью тов. Комарова, в которой ЦК не усматривает ничего обидного для тов. Троцкого, поставил тем самым ЦК в затруднительное положение. ЦК считает, что тов. Троцкий поступил неправильно, отказавшись исполнить просьбу ЦК о возвращении на заседание и поставил тем самым пленум в необходимость обсудить вопрос о составе РВС в его отсутствии»{242}. (Месяц спустя, 27 октября, ПБ вернулось к вопросу о составе РВС и ввело в него Лашевича и Ворошилова{243}.)

Не сумев настоять на своём, Троцкий направил 4 октября членам ЦК и ЦКК письмо с запоздалыми объяснениями своего поведения. А среди них такое: «Предложение новой коллегии (РВС. — Ю.Ж.) продиктовано очень определёнными внутрипартийными комбинациями, как это понятно всем и каждому… В рамках ЦК следовало бы открыто сказать, что дело идёт о продолжении той внутренней борьбы, которая систематически ведётся за спиной партии»{244}.

Объявил тем, что лично он больше не желает делать вид, будто между «тройкой» и им существует мир и согласие. А вскоре нанёс по своим противникам упреждающий удар. Избрал для того самую болезненную проблему — состояние экономики страны, хотя как докладчик и автор проекта резолюции только что прошедшего съезда по вопросу о судьбе государственной промышленности не менее других был повинен в разрастании кризиса. Поступил так, вполне возможно, потому, что в отсутствие Ленина за хозяйственную политику СНК персонально отвечал член противостоящей ему «тройки» — Каменев.

Очередное своё письмо — только таким образом Троцкий теперь общался с коллегами по партийному руководству, направленное 8 октября членам ЦК и ЦКК почему-то под грифом «совершенно секретно», — начал с упрёка. Мол, ещё до 12-го съезда он указывал на недопустимость «представления» хозяйственных задач в «абстрактно-агитационном виде». Обратил внимание на то, что главными задачами в настоящее время остаются «плановое хозяйство, жесткая концентрация промышленности, жёсткое снижение накладных расходов». Словом, всё, и ставшее основой его съездовского доклада, который ему якобы пришлось излагать, «стремясь ничем не затруднить работу будущего ЦК, который избирался впервые без тов. Ленина». Что же означало столь странное толкование собственного доклада, Троцкий не пояснил.