И я там был - Юлий Ким

О Халява, богиня многих человеков, а особенно русских начальников! О воспетый Гоголем Пацюк, которому галушки сами прыгали в рот! О, это сладостное предпочтение – отобрать и разделить, чем поднажать и заработать! О, Величайший из халявщиков, заставивший в XX веке двести миллионов человек работать даром!

Жорино чувство справедливости было оскорблено – а тут еще подоспел XX съезд с разоблачением Сталина, и перед Жорой открылось совершенно иное поприще.

От предыдущего же осталась длительная дружба с любимым колхозом, который единственно с кем охотно делился успехами, так это с уволенным председателем, и Жора никогда не знал недостатка в отборной картошке и отменной капусте.

Теперь о новом поприще.

Отец Георгия Николаевича был, напротив, Николай Георгиевич, а еще вернее – Н. Г. Крапивянский, герой Гражданской войны на Украине.

В 1918 году, ради спасения своей советской власти, Ленин сотоварищи отдал Украину Германии, правильно рассчитав, что Германии в ее изнурительной войне с остальными империалистами это мало поможет и она ни за что не удержит такой огромный кус, а следовательно, надлежит сделать все, чтобы кус вернулся в советский состав – и началась активнейшая подготовка возврата в лоно. В частности, изо всех сил собиралась и организовывалась Украинская Красная армия, и Николай Крапивянский как раз и был одним из главнейших ее организаторов. Немцы за его голову назначили премию, но так и не поймали, а в ноябре ленинское предвидение осуществилось, немцы ушли, Украина стала советской – и это в большой степени благодаря Жориному отцу.

Впоследствии Николай Георгиевич больших постов не занимал и в кровавом разделе власти не участвовал. Оттого, видно, и не попал под расстрел, а только в лагерь, после которого прожил недолго и скончался у сына на руках.

Между тем развенчание Сталина имело своим прямым логическим следствием частичный пересмотр советской истории. Партия встала в раскорячку, как на разъехавшихся бревнах плота: с одной стороны репрессированные массы, с другой – великие стройки, созданные созидательным рабским трудом. Поди теперь доказывай преимущества социалистического хозяйства. (Впрочем, формула нашлась: несмотря на репрессии, социализм победил. То есть вопреки лопате огород вскопали.)

Но, по крайней мере, реабилитация оклеветанных и преданных забвению имен шла полным ходом – Якир, Тухачевский, Блюхер, Уборевич возвращались на страницы учебников один за другим – и Жора воспламенился горячей сыновней мыслью написать книгу об отце и восстановить его славное имя в истории Советской Украины.

Со всей своей энергией кинулся он собирать материалы, добиваться допуска в архивы, опрашивать очевидцев. И вдруг в какой-то момент сообразил, что набирается книга не столько об отце, сколько совсем о другом Николае – о Щорсе. Весь 1918-й год украинской истории был заполнен, главным образом, им одним. И Жора не остановился, а с присущим ему упорством довел книгу о Щорсе до конца. И Михайлов ее прочел – в машинке, с чернильными пометками, вклейками и добавками – то есть самый что ни есть первый вариант, представлявший собою сенсацию.

Из книги следовало, что легендарный Щорс был действительно героем легенды, трудолюбиво созданной советскими деятелями культуры, начиная с кинофильма Довженко «Щорс».

Шел отряд по берегу, шел издалека,Шел под красным знаменем командир полка.Голова обвязана, кровь на рукаве,След кровавый стелется по сырой траве.

Кто из нас не помнит эту славную песню?

Мы сыны батрацкие, мы за новый мир.Щорс идет под знаменем, красный командир.Э-эх!Красный командир…

Рассмотрев легенду и ее окрестности, Жора выяснил, что:

– Щорс никогда не встречался с Лениным (вопреки легенде);

– был не убит в бою с врагами, а застрелен в затылок кем-то из своих;

– на известном фото изображен не Щорс, а его брат, служивший у белых;

– эшелон с продовольствием, шедший в голодный Петроград, был Щорсом остановлен и приватизирован;

– красный полк нежинских рабочих был Щорсом разоружен, а его командир и комиссар расстреляны.

И многое в таком же духе. На поверку выходило, что Н. А. Щорс был одним из многочисленных красных батек, более разбойничавших, чем регулярно воевавших в пору того беспредела – несомненно более кровавого, чем наш теперешний (хотя, конечно, наш тоже отличается людоедством и душегубством, по-своему омерзительным).

– Ну и кто же вытащил батьку Щорса на середину? – спросил Михайлов у Жоры.

– А Сталин и вытащил. В 1935 году на съезде кинематографистов. Так и спросил у Довженко: «А когда же будет ваш украинский “Чапаев”?» Тот не знал, о чем – вернее, о ком и думать, пока ему не уточнили, кого именно Сталин имел в виду. И вскоре на всесоюзный экран выехал Щорс – впереди, на лихом коне. Как и положено герою.

Михайлов прочел Жорино исследование залпом, пришел в изумление – однако на краю сознания у него все-таки остался уголок для сомнений: мало ли… Жора все же не историк, любитель… Не увлекся ли он субъективными разоблачениями в ущерб объективному анализу? Однако вскоре случай представил ему доказательство Жориной правоты.

Будучи в гостях у своего друга-историка, Михайлов достал с книжной полки школьный учебник по истории как раз 1935 года. Полистал. Все в наличии – и еще не расстрелянные Якир с Тухачевским, и уже постоянные Чапаев с Котовским, и Ворошилов с Буденным – а Щорса нет! Нету его! И никто не едет по берегу, и никакой след кровавый не стелется! Самое простое и очевидное подтверждение. Так что оставалось только радоваться за Чапая. Фурманова к мифотворчеству не привлекали.

И отправился Жора со своей книгой толкаться по инстанциям. И гром пошел по пеклу. Еще бы! Четыре докторские и масса кандидатских диссертаций образовалось вокруг легендарного имени. Несть числа статьям и воспоминаниям сверстников и очевидцев. Легендарная вдова гремела во все колокола и писала протесты куда только можно, а ей было можно много куда.

Однако очнулось множество очевидцев, громогласно поддержавших Жору. Разгорелась битва не на шутку. Целые пачки писем «про» и «контра» показывал Жора Михайлову, азартно сверкая глазками. А некий доктор исторических наук, из ярых «щорсовцев», – так тот после визита Жоры к нему просто скончался.

– Через несколько дней, – заговорщически сообщал Жора, – навещу еще одного: Петренко-Петриковского, хочу задать ему пару вопросов. Посмотрим, что он ответит, посмотрим. Ничего, он мужик дюжий, еще всех нас переживет. А малость поволноваться – это ему на пользу.

И через эти несколько дней Жора возбужденно рассказывал о визите:

– Я пришел – он в ванне был. Жена выходит, я не назвался, а сразу: мол, по общей проблеме, разъяснить некоторые вопросы, она и впустила. Вхожу, слышу, он из-за двери спрашивает, кто. Я к двери, и сам отвечаю: здравствуйте, дескать, к вам Георгий Крапивянский, по общей теме. Он из-за двери жене: «Вон! Гони его вон! Чтобы духу не было!» Ну, я ему пару слов сказал на прощанье и на улицу, на том мой визит и закончился.

Столь же бесславно завершилась и вся история с Жориной книгой. Даже до хотя бы дискуссии вокруг нее – и то дело не дошло. Стальные ряды «щорсовцев» выдержали отчаянный натиск партизана и книгу не допустили. В самиздат же ее отправить сам Жора не захотел: он желал ее легальной публикации.

Были же отдельные достижения на общем унылом фоне. Например, огромная книга Зимина о «Слове о полку Игореве», где подробно обосновывалось сенсационное открытие: «Слово» написано не в XI, а в XVIII веке! А это сокращало историю русской литературы на несколько столетий – в ущерб государственному престижу. Обсуждение монографии Зимина происходило за закрытыми дверями с милицией при входе – но все же происходило! Советские академики книгу забраковали, но оппозиция тоже слово получила! Монографию издать не позволили, но Зимин в разных журналах и сборниках напечатал ее отдельные главы и в результате опубликовал все!

Нет, с Жориным исследованием такого не произошло. Однако некоторый кровавый след его все же обозначился.

Примерно через месяц после Жориного визита к маститому историку Михайлов развернул «Правду» и обнаружил:

А Жорина книга так и не вышла, до сих пор.

Последнее его занятие было – директор Училища живописи и ваяния им. революции 1905 года по хозяйственной части. В мутные 1970-е годы Михайлов с ним не виделся, а в 1980-х узнал, что Жоры уже нет.

А в 1990-х посыпались такие исторические переоценки, что только держись. Бывшие коммунисты истово крестятся в храмах, действующие ищут поддержки у крупного капитала, Петр Столыпин из палача и реакционера превратился в реформатора и прогрессиста, а Николай II, которого в советской школе иначе как «Кровавым» не называли, – в великомученика. И поди разберись, сколько тут правды, а сколько нового вранья. А разобраться – надо.