И я там был - Юлий Ким

И нашел!

– Ваше удостоверение недействительно, – официально объявил он офицеру и ткнул пальцем в угол книжечки. – Его срок истек.

– Как срок истек? – ахнул командир и тоже впился в соломинку. Оказалось, да, истек. Позавчера.

Командир стоял, обомлевши, переводя взор с книжечки на Короля и обратно. Происходящее настолько изумило его, что он забыл о преимуществе Права силы над Силой права. Когда все время Целесообразность прикрываешь Законностью, в какой-то момент, наверно, можно и перепутать. И он, чекист, козырнув, извинился, пообещав исправить ошибку, а уж затем только явиться с визитом вновь и, поздравив с Новым годом, удалился, не уставая поражаться иезуитской находчивости государственного преступника.

Событие немедленно стало общеизвестным в московских кругах, а следующий визит Чека – абсолютно предсказуемым. Что влекло за собой теперь уже абсолютную необходимость немедленной самоочистки.

И что же? Король остался Королем. Он не вывез ничего – а всего лишь убрал из поля зрения самую крамольную крамолу и оставил на поверхности литературу лишь слегка подозрительную, вроде писем Короленко к Луначарскому. «Они, конечно же, подумают, что я почистился, – рассуждал наш психолог, – и вглубь не полезут, а писем Короленко мне не жаль, тем более что это вторые экземпляры на машинке, а у меня, слава богу, они имеются на хорошей бумаге в типографском исполнении».

– И ты можешь смеяться, – закончил рассказ Гуревич, – он и тут он оказался прав. Сразу после Нового года командир с командой таки пришел, предъявил свежую книжечку, окинул поверхностным взором экспозицию, сказал, посмеиваясь «ну вы, разумеется, почистились» и удовольствовался письмами Короленко.

Закончу и я свое повествование о трех скандалах за полтора часа, потому что от него уже наметилось и зовет за собой огромное ответвление под названием «Друг наш Гуревич» – но оно выходит такое огромное, что не может быть продолжением «Скандала», разве что «Скандал» может стать его прологом, а зачем? Каждой истории свое повествование.

Постскриптум

Окидывая взором географию своей прозы, сразу замечаю крупные пробелы: не хватает раздела «Мой любимый Малый» (так именуется туземцами город Малоярославец, где я провел все свое детство-отрочество) и очерка «Мой незабвенный Ташауз» – это город в Туркмении, где начиналась моя юность (8—10 классы), переехавшая затем в Москву. Но там она была совсем другая.

Ну и конечно. Мерещится некий мой персональный садок, наполненный рыбками разной величины и окраски: «Норильск неповторимый», «На Ниагаре», «Киевский майдан в марте 14-го», «Китовая охота на Аляске» и т. п. У каждого человека свой садок.

Вопрос: да уж так ли обязательно знакомить публику с его содержимым?

Ответ: совершенно необязательно.

– А тогда зачем?

– Руки чешутся.

– Отчего бы это?

– Ну не знаю… Может быть это естественная для человека жажда бессмертия? Или простое понятное чувство: чтоб добро не пропало. Ведь это только представить себе: сколько разнообразного и невостребованного добра унесли с собой в сырую землю тысячи людей – навсегда. Только потому что не нашлось никого, кто бы сумел или догадался вовремя их расколоть!