Ночи и рассветы - Мицос Александропулос

— Ишь чего захотели! Диктуй по порядку.

— «Принудительную…»

Она быстро написала: «ПР…»

— А как дальше пишется? «Е» или «И»? Надо, чтоб было грамотно.

— «И».

Рука ее двигалась быстро.

— Где ты работаешь? — спросил Космас. — Вместе с Георгией, на фабрике.

— А как тебя зовут?

— Панайота. Ты меня не знаешь, а я тебя знаю.

— Ты знаешь меня? Откуда?

— Знаю.

Они уже догоняли Георгиса. Аккордеон непрерывно играл кантаты. На последнем лозунге обе группы поравнялись. Панайоту сменил Космас, теперь он тоже действовал довольно быстро. Буквы получались такими же, как у Георгиев, — четкими и красивыми. Кое-где по его совету Космас пририсовывал к ним завитушки. Панайота была в восторге:

— Молодец! Это ты хорошо написал.

— Но ты так и не сказала, откуда меня знаешь.

— Я видела тебя на демонстрации.

— Когда?

— У памятника Колокотронису, помнишь? Я была с Янной.

— Ты знаешь Янну?!

Панайота не успела ответить, хор внезапно перешел на коляду. Космас прислушался.

— Бежим! — крикнула Панайота.

— Одну минуту, я закончу! — сказал Космас и торопливо заработал кистью.

Но ему так и не удалось закончить лозунг. К ним бежала незнакомая девушка. Космас услышал прерывистое дыхание и голос:

— Едут!..

Панайота сорвалась с места. Незнакомая девушка пробежала мимо Космаса. Он бросился за ней. С верхнего конца улицы доносились крики, топот. Темноту улицы прорезали фары автомобилей.

Космас поравнялся с девушкой.

— Нужно куда-нибудь свернуть, — сказал он, — нас увидят.

Она не ответила. Но через несколько шагов кинулась к ограде, вскарабкалась на железные ворота и спрыгнула во двор дома. Когда Космас был уже на воротах, первый автомобиль подъехал к каменному забору. Свет его фар упал на бегущую Панайоту. Машина остановилась. Из кузова вывалились солдаты и стали фонариками освещать стены домов. Кто-то споткнулся о банку с красками и выругался, потом схватил банку и выплеснул краску на побеленную Панайотой стену.

Космас спрыгнул и огляделся. Они были в саду. Девушка стояла неподалеку, прислонившись спиной к забору.

— Бежим! — сказал Космас.

Она не ответила. Космас вгляделся и узнал Янну.

— Молчи, — сказала она шепотом. — Иди за мной!

Они пошли вдоль забора. Было слышно, как по улице бегали солдаты. Из дома, у которого пел хор, раздались выстрелы. В саду залаяли собаки, в дощатом курятнике с железной крышей закудахтали куры. Космас и Янна спрятались за курятником.

Почти час просидели они в саду. Шум на улице не смолкал. Немцы и жандармы суетились. Машины то уезжали, то возвращались. Несколько солдат влезли на забор и освещали сад фонарями. Они обшарили все кусты и не заметили ничего, кроме собаки, забившейся в угол и скулившей от страха.

— Давай пристрелим?

— Да что мы, с собаками, что ли, воюем? Постепенно шум на улице затих. Автомобили уехали, и воцарилась гробовая тишина.

Янна прислушалась.

— Выйти можно с другой стороны, — сказала она.

Подойдя к воротам, Янна взялась за решетку. Космас опередил ее. Но когда он влезал, Янна остановила его:

— Что это у тебя?

В руке Космас все еще держал кисть. Он поднялся на решетку, оглядел безлюдную улицу и подал Янне руку.

Некоторое время они шли по улице вместе. На перекрестке Янна остановилась.

— Здесь мы разойдемся, — сказала она. — Дай-ка сюда кисть, мне недалеко идти. А тебе далеко?

— Далековато.

— Скоро комендантский час. Поторопись. Спокойной ночи!

Но Космас не дал ей уйти. Он вдруг почувствовал, что не может снова потерять ее. Все эти трудные месяцы она была так необходима ему! Надо сказать ей об этом сегодня же, сейчас, сказать, что он без нее не может… Он окликнул ее:

— Янна!

Она обернулась.

И все то, что он приготовился ей сказать, вдруг куда-то исчезло, ускользнуло. В нем проснулось подозрение: бог знает, когда оно родилось в его душе; должно быть, он старался прятать его от самого себя.

— Позволь мне спросить тебя, Янна! Обещаешь сказать мне правду?.. Скажи мне, ты любишь Тениса?

Ему показалось, что она застонала.

— Ты любишь его? — снова спросил он. — Скажи мне правду… Почему ты молчишь, Янна? Ну, раз ты не хочешь говорить, так скажу я сам! Ты его любишь!

Он произнес это резко, с вызовом.

Янна не ответила. Она замахнулась, ударила Космаса по лицу и убежала.

Комендантский час уже прошел, когда Космас спустился в подвал Андрикоса. Старик спал. Телемах сидел на диване и читал.

— Все в порядке? — спросил он.

Космас не ответил. Он присел рядом с Телемахом и попытался собраться с мыслями.

— Так ты уже знаешь?

— О чем?

— О Тенисе.

— Что?

— Сегодня утром его расстреляли. Комната поплыла перед глазами Космаса.

— Расстреляли его и еще шестьдесят человек. Тенису удалось выбросить из грузовика платок с запиской.

В записке Космас прочитал:

«Друзья мои, я иду на расстрел. Пусть моя смерть даст вам новые силы продолжать борьбу. Мы умираем за свободу. Из этой борьбы наш народ должен выйти победителем. И это значит, что наша кровь пролита недаром. Янна, любимая моя! Мои последние мысли с тобой. Я хотел принести тебе счастье и не смог. Сейчас, уходя из жизни, желаю тебе найти товарища, достойного меня и тебя. Прощайте.

Тенис».

IV

Старый, изъеденный червями комод, на комоде коптилка. На полутемной стене двигаются — сгибаются и разгибаются — тени, Космас работает обнаженный до пояса. За окном сильный ветер. Рядом трудится бабушка Агнула.

Еще десять дней назад они не знали друг друга. А теперь он называет ее бабушкой, она его внуком. Бабушкой и внуком считают их соседи. Для соседей бабушка — вдова офицера, полковника в отставке, умершего от голода в 1941 году. После его смерти она продала свой дом в центре и сняла домик поменьше, на окраине. Космас — ее внук, сын ее сына, капитана, погибшего в Албании, Об этом свидетельствуют их паспорта и остальные документы. Документы с печатями, — словом, все как полагается.

Они работают по ночам.

Прежде чем снять этот домик, Космас взвесил все «за» и «против». Дом имел много преимуществ: в нем были две маленькие комнаты с кухней, от соседних домов он отделен садом с одной стороны и длинным цементным забором — с другой. Есть еще один плюс: остановка автобуса перед домом. Выходя из автобуса, попадаешь прямо в дверь, ускользая от посторонних взглядов на улице. Правда, есть в этом и свой минус: весь день на остановке толчется народ, особенно по утрам, когда вытягивается длинная очередь. А если идет дождь, люди жмутся к стене и садятся на подоконники. Поэтому днем работать нельзя. Приходится приступать к работе лишь после отхода последнего автобуса.

Тогда они поднимают с пола четыре доски и копают подвал. Заканчивают работу только под утро. Труднейшая проблема: куда девать землю? К счастью, под рукой огород, он заброшен и зарос травой. Космас пропадает там целыми днями: копает, разбивает грядки, проводит арычки. По ночам бабушка Агнула выносит туда землю. Она бросает ее на свежевскопанные грядки. Но земли слишком много, всю сразу не вынесешь. Подвал должен быть глубоким: там нужно поместить три ящика, типографский пресс и столик с радиоприемником. Товарищи торопят. Они знают, что им трудно, что на это, в сущности, нужны месяцы непрерывной работы. Они знают все. И тем не менее дали им всего пятнадцать дней. На шестнадцатый день должна выйти первая листовка. Когда все будет готово, организация пришлет редактора.

Поручение Им дал сам секретарь организации. Он приходил к ним в тот день, когда они начали работу, и придет еще раз в тот день, когда они ее закончат.

— Крепись, бабушка!

— Не бойся за меня, сынок. Держись сам!

Космас превратился в скелет. Глаза покраснели, под глазами черные круги. Ночью — работа, днем — работа.

Однажды, копая огород, он почувствовал на себе взгляд соседки, смотревшей на него через забор. Настойчивый, пристальный взгляд. Он оглянулся, соседка исчезла. Космас растерялся. Сказать бабушке или не пугать ее понапрасну?

Вечером в дверь постучали.

Бабушка поспешила открыть. Космас навострил уши.

— Госпожа Иоанну! Простите, пожалуйста, госпожа Иоанну, не обижайтесь, это для Василакиса. (Под этим именем Космаса представили соседям.) Бога ради, поймите меня правильно, госпожа! Дети в таком возрасте… У меня у самой дети, и я знаю…

Бабушка:

— Да не стоит беспокоиться, госпожа Афина! Да зачем это? Правда, сейчас тяжелые времена…

— Знаю, знаю, госпожа Иоанну… У меня тоже дети…

— Василакис устает, очень устает.