Анатомия страсти. Сериал, спасающий жизни. История создания самой продолжительной медицинской драмы на телевидении - Линетт Райс

Гарри Верксман:

– Канал ABC заявил: «Вы можете рассказать любую медицинскую историю, какую захотите, но в реальности должен быть зарегистрирован хотя бы один подобный случай». Я был тем сценаристом, что придумал серию о заразившихся сифилисом врачах. Так вышло, что перед написанием эпизода я прочитал о вспышке сифилиса среди персонала больницы в Нью-Гэмпшире. Все произошло точно так же, как мы представили в сериале: медсестра-носительница, которая спала с врачами. Это должно было показать, как много секса происходит в больницах, в комнатах дежурных, в пустых палатах пациентов, на лестничных клетках. Люди работают там по восемьдесят, девяносто, сто часов в неделю. У них нет свободного времени на подобные проделки вне больничных стен.

Эрик Бакман:

– Странным образом занозой в наших задницах стал сериал «Доктор Хаус», премьера которого только что состоялась на канале Fox. Это было грандиозное медицинское шоу, во главу угла ставившее врачебные загадки. Оно считалось серьезным сериалом в своей нише, и в мои функции, разумеется, входил отсмотр каждого эпизода, чтобы убедиться, что мы не дублируем друг друга. Но я помню, что на уровне телесети говорили, будто наше шоу недотягивает до уровня «Хауса» в медицинском плане. Поэтому мы получали комментарии со словами: «Добавьте больше загадочных врачебных случаев». Но Шонда есть Шонда, она всегда знала, каким должен быть тон ее сериала.

Роб Корн:

– Я всегда стремился показывать больше крови, особенно в наших хирургических сценах. Несколько раз я заходил слишком далеко, но всегда оставлял себе пространство для отступления. Мне нравилось показывать детали операций, к большому недовольству многих зрителей.

Роберт Бейкер:

– Когда мы получали сценарии для читок, все профессиональные термины обозначались просто словом «медицинский». То есть вы читаете сценарий, а там написано: «Мы должны „медицинский“, пока с „медицинским“ не произойдет „медицинский“». Сцены операций напоминали игру в шарады, только везде ставилось это дурацкое слово». Но в конце концов в одном из черновиков появлялась вся терминология.

Патрик Демпси:

– Там было одно слово, что-то связанное с тромбом в позвоночнике, и я просто не мог понять, как его произнести. Я постоянно думал: «Можно ли просто сказать: „Все выглядит не слишком хорошо“ и потом перейти к рекламе?»

Джакомо Джианниотти (доктор Эндрю ДеЛюка):

– Моя первая операция была кошмаром. Я не знал кучи вещей и общих правил о стерилизации и поддержании чистоты в операционной. Я постоянно опускал руки вниз, и Линда Клейн говорила: «Режь, режь, режь! Джакомо, что ты делаешь? Ты роняешь руки! Теперь они нестерильны!»

Келли МакКрири:

– Люди долго учатся, чтобы стать хирургами. А у нас было всего десять минут.

Тина Мажорино:

– Мне всегда очень нравились сцены операций. Я люблю работать с фальшивой кровью, искусственными травмами и прочими прикольными вещами. Я не брезглива. Однако как-то раз нам пришлось снимать сцену, где мы оперировали пациентку, страдающую трихотилломанией. Она съела собственные волосы, и они образовали опухолевидный шар в ее желудке. Я не представляла, что нас там ждет, пока мы не приступили к съемкам. Пластические гримеры использовали желудок животного и создали волосяной шар, покрытый искусственной слизью и кровью. Это было потрясающе. Хотя я не брезглива, у меня странное отношение к волосам. Клочья волос меня пугают. Например, когда они в сливном отверстии. Чем больше дублей мы делали, тем сильнее я ощущала, что вот-вот потеряю сознание. Я просто побелела. Помню, как Эллен посмотрела на меня в какой-то момент – не знаю, как она догадалась, ведь почти все мое лицо было закрыто маской, – но она просто взяла меня за обе руки и сказала: «Хорошо, мы дышим. Мы дышим. Глубокий вдох через нос. Выдыхай воздух. Ты справишься». Сейчас я смеюсь от души, вспоминая все остальные ужасающие вещи, которые видела во время съемок сериала и к которым осталась равнодушна. Но клубок волос меня доконал.

Брук Смит:

– Я была очень увлечена нашими сериальными операциями. Всякий раз, когда мы с мужем видели автомобильную аварию, я говорила: «Может, нам стоит остановиться и я смогу кому-нибудь помочь?» А он: «Нет, ты играешь доктора на телевидении всего две недели. Успокойся».

Постановку сцен операций возложили на потрясающую группу специалистов, которые стали знаменитостями благодаря сериалу. Помимо Клейн, также исполнившей роль медсестры Линды в операционной, над протезированием и спецэффектами работали Том и Бари Бирманы, а над пластическим гримом ран – Норман Т. Ливитт. Доктор Зоэнн Клэк долгое время была консультантом и сценаристом сериала.

Гарри Верксман:

– На такой работе ты должен учиться непрерывно и стремительно. Легко сидеть в сценарной комнате и говорить: «О, а давайте сделаем трепанацию черепа». Но ты должен понимать, что теперь нужно изготовить качественный муляж, чтобы вскрыть его. Мы должны точно знать, какие инструменты нужно применять и как ими пользуются настоящие хирурги. Действия, длящиеся одну-две минуты на экране, требуют огромной подготовительной работы – со временем у нас стало получаться лучше. Помню, в первый раз, когда в шоу появилась Эддисон, нам понадобились маленькие дети, потому что такова была ее специальность. Вы можете пригласить малышей, но иногда нужны новорожденные. В сериале был эпизод принятия родов у матери пятерых или шестерых детей – целый родовой конвейер. Эти малыши были аниматронными[33], поскольку должны были быть очень маленькими. Съемки этой сцены заняли целую вечность: на создание этих четырех минут в конце эпизода ушло два дня. Вот настоящий пример того, какой высший пилотаж требуется, чтобы правильно провести операции.

Том Бирман:

– Младенцы – это самое трудное, что нам доводилось когда-либо делать. Проблема в том, что у них, как правило, нет индивидуальности. Они какие-то пухлые, неопределенной формы, у них нет мышечной и костной структуры и всего прочего. Поскольку они еще новички в этом мире, у них нет тех шрамов и родинок, которые иногда используются для идентификации. Даже обычные человеческие волосы нельзя приклеить, потому что младенческий пух очень тонкий. Приходится использовать волосы животных или какую-нибудь шерсть, например очень тонкую ангору. Иначе волосяные фолликулы, выходящие из кожи, на крупном плане выглядят так, будто их прибили молотком. Каждый из этих волосков вставляется отдельно, и они должны быть очень тонкими и пушистыми.

Норман Ливитт:

– У Линды Клейн была большая коллекция костей – рук, лица… Она могла, например, изобразить кость, торчащую из рубашки. Ткань разрезали, и она прикрепляла этот муляж с мясом вокруг, кровью и костным мозгом, и от этого тянуло блевать – настолько реалистично все выглядело. Долгое время она использовала настоящий стейк