Дело о черной вдове. Записки следователя (сборник) - Александр Ковалевский

В первый же день заключения он убедился в том, что, несмотря на свою всемирную известность, ни на какие поблажки в тюрьме и привилегии как «ВИП-персона» он рассчитывать не может. Заключенному номер «двадцать два» было отказано в просьбе иметь в камере гитару и магнитофон, и Пол не смог выпросить для себя даже карандаш и бумагу. А поскольку его арестовали после банного дня, который заключенным полагался только раз в неделю, Полу пришлось ждать шесть дней, пока он смог помыться в горячей ванне вместе с другими арестантами. Все эти шесть дней ему не разрешали свидания с женой, с которой до ареста он не расставался ни на день. К этому времени Пол Маккартни уже сжился с мыслью, что ему придется провести в этой ужасной тюрьме несколько лет, и все, о чем он мог попросить жену, чтобы ради него и детей она не падала духом. Сам Пол тоже не падал духом. Смирившись с неизбежностью своей тюремной жизни (в тюрьме ведь тоже люди живут), он подружился со своими сокамерниками. Пол шутил и распевал с ними песни из своего репертуара. Сидевшие с ним арестанты несколько раз просили спеть его «Yesterday», и экс-битл охотно исполнял для них свой шедевр, признанный самой популярной песней в мире, а те восторженно ему аплодировали. Такие камерные концерты Пол находил очень забавными.

По счастью для него и миллионов его поклонников, все закончилось десятью днями заключения и депортацией из Японии. Эти десять дней изменили легкомысленное отношение к легким наркотикам Пола, ранее публично выступавшего за их легализацию. Преподнесенный урок был усвоен, и после злоключений в японской тюрьме на вопросы журналистов, как он относится к наркотикам, Пол теперь категорично заявлял: «В моей жизни нет места наркотикам, я их ненавижу!» Говорил он это искренне, поскольку его былое пристрастие к марихуане чуть не стоило ему дальнейшей музыкальной карьеры, а может быть, и жизни. Такая вот поучительная история о вреде пагубных привычек…

Игорь Еремин, имевший уже собственный тюремный опыт, был уверен, что зависимость от такой вредной привычки, как курение, едва ли не основная причина морального падения зека в тюрьме. Оставшись без курева (в карцере, например, курить запрещено), заядлый курильщик рискует опуститься до состояния человека, клянчащего папироску у кого угодно и за что угодно. И чтобы не утратить в тюрьме человеческого достоинства – нельзя попадать в зависимость от чего-либо или кого-либо, потому Игорь неимоверным усилием воли заставил себя бросить курить едва ли не в первый день своего пребывания за решеткой. Еще он теперь знал: для того чтобы выжить в тюрьме, нужно соблюдать неписаные тюремные законы, так называемые «понятия», по которым приходится жить любому попавшему за решетку, и стараться сохранить нервы и здоровье.

В застенках же УБОПа его могли «колоть» до тех пор, пока он не даст «признательных» показаний. И когда убоповцы пристегнули его наручниками к батарее отопления и тупо начали избивать ногами, Игорь не стал геройствовать, решив, что лучше провести какое-то время в СИЗО, чем подвергнуться «допросу с пристрастием». Предъявленные ему обвинения были настолько абсурдными, что мозг отказывался воспринимать происходящее всерьез. Под диктовку не удосужившегося представиться ему оперативника он написал, что по заданию Черкасова следил за владельцем рынка «Южный» якобы для того, чтобы сообщить киллеру точное местонахождение Баранникова, и со своим напарником детективом Купреяновым он обеспечивал прикрытие стрелка.

Заполучив такие показания, убоповцы приписали себе разоблачение организованной преступной группировки, скрывавшейся под вывеской «Щита», которую они якобы разрабатывали целый год. Начальник УБОПа полковник милиции Семен Лошаков служебное рвение своих подчиненных, выявивших «банду оборотней», мог только приветствовать. Новый министр МВД затеял внеочередную аттестацию руководящих кадров, и чтобы усидеть в своем кресле, Лошакову кровь из носу нужно было показать свою незаменимость, но докладывать в министерство об успехах на ниве борьбы с организованной преступностью не торопился. Вот если бы удалось расколоть бывшего опера угро Купреянова, тогда можно было бы о чем-то говорить, но напрямую приказать пытать его Лошаков не решился, а по собственной инициативе ни один опер своего пусть и бывшего, но коллегу, и пальцем не тронет. Более того, убоповцы позаботились, чтобы Купреянова определили в ИВС, как бывшего сотрудника милиции, в отдельную, «ментовскую», камеру.

Такая корпоративная солидарность очень не понравилась «важняку» городской прокуратуры Юре Ползучеву. Когда из личного дела майора милиции Павла Купреянова выяснилось, что тот состоит на воинском учете как снайпер первой категории, Ползучев тут же записал его в киллеры. Только вот незадача, менты колоть Купреянова даже не пытались, а по-другому заставить его дать показания на себя и Черкасова было невозможно. Сами же следователи, тем более прокурорские, марать свои белы ручки недозволенными методами следствия не будут и всю грязную работу за них обычно делают опера. Без слаженной работы следователя с оперативниками успешно расследовать дело, да еще такое сложное, как заказное убийство, невозможно. В случае с Купреяновым «важняку» Ползучеву рассчитывать на особый энтузиазм убоповцев не приходилось, а давить на оперов в такой ситуации бесполезно.

Прокурорского следака никто не упрекнет в том, что Купреянов не признал себя виновным: то, что подозреваемый не раскололся, – это недоработка оперов, но у Ползучева в этом деле был свой личный интерес. Днем у него на приеме побывал начальник охраны вещевого рынка «Южный», который от лица администрации рынка пообещал выделить сто тысяч гривен на премирование сотрудников правоохранительных органов, отличившихся в раскрытии убийства Баранникова. Понятное дело, что больше всех отличился старший следователь по особо важным делам Ползучев, ведь это он, и только он, расследует заказное убийство, а оперативники лишь исполняют его указания, причем плохо исполняют. Да и без премиальных Юра сам был заинтересован в том, чтобы придуманная им версия подтвердилась, и ему очень хотелось записать себе в актив успешное расследование такого резонансного преступления, чтобы утереть нос той же Василевской.

Пока что все выходило гладко: директор «Щита» Черкасов – организатор заказного убийства Баранникова, его детективы Купреянов и Еремин – исполнители, которые следили за владельцем рынка «Южный» (что являлось доказанным фактом), чтобы навести снайпера на цель и обеспечить ему безопасный отход. Еремин в этом уже признался, что не могло не радовать Ползучева, но для полноты картины нужно было установить личность киллера, выяснить мотив этого убийства и его заказчика. Идеально на роль киллера подходил бывший снайпер полицейского батальона Купреянов, а что касалось заказчика, то как вариант можно было повестить все на Римму Кузьменко – например, она могла заказать убийство Баранникова из какой-то своей личной женской мести, и в связи с ее смертью вопрос о заказчике на том закрыть.

Дело можно было представить так: Римма Кузьменко официально заказывает слежку за Баранниковым детективному агентству, а неофициально заказывает его убийство. Получив от нее деньги за выполненный заказ, Черкасов, опасаясь, что Римма может расколоться и сдать его с потрохами, избавляется от нее, утопив в ванне. Так что мотив у Черкасова имелся, к тому же он засветился в ее квартире, то бишь на месте преступления. А если учесть, что он скрывается от следствия, то его вину можно считать доказанной – так полагал следователь по особо важным делам Ползучев до допроса Купреянова, которого под конвоем доставили из ИВС к нему в кабинет.

Юра подготовился к этому допросу по всем правилам криминалистической науки. Продумал тактику допроса, формулировки вопросов и в какой последовательности он будет их задавать. Составил письменный план, в котором обозначил все основные параметры допроса: время, задачи, круг выясняемых вопросов, материалы дела и доказательства, которые могут понадобиться.

Начать допрос он решил стандартно – с разъяснения допрашиваемому значения чистосердечного признания и активной помощи в раскрытии преступления, приводя в пример его коллегу Еремина, давшего признательные показания. Бывший опер уголовного розыска Купреянов, конечно, тертый калач, и на его чистосердечное признание Ползучев особо не рассчитывал. Главное – создать у подозреваемого преувеличенные представления об осведомленности следователя и убедить его с помощью логических доводов в бессмысленности попыток дачи ложных показаний.

О чистосердечном признании майор милиции в отставке Купреянов не захотел и слушать, но охотно согласился помогать следствию. Он обстоятельно ответил на все поставленные ему вопросы, и уличить его в неточности показаний Ползучев не смог.