Навоз как средство от простуды (хроники пандемии) - Алекс Кожин

– За хрен так за хрен! – махнул рукою Авдеич, понимая, что всех ему не переспорить.

Троекуров в белой до полу полотняной рубахе прибыл в зал в сопровождении челяди. Он на ходу раздавал распоряжения слугам. Кого-то надлежало облить говном, кого-то обмазать калом. Друзья не смогли понять, идет ли речь о физическом действии, или граф использует эзопов язык. По мере получения распоряжений холопы один за другим выбегали из залы. Взойдя на помост, Троекуров отдал последнюю команду. Какого-то блогера надлежало встретить вечером у подъезда и провести воспитательную работу железной трубой.

Отпустив последнего слугу, граф скинул рубаху и предстал перед друзьями в одном нательном кресте и синих тюремных наколках. Православные сюжеты главенствовали на теле Троекурова. Здесь были луковки русских церквей, Георгий Победоносец и иные святые образы, ангелы, демоны, Ленин и Сталин. Богатством и разнообразием отличались также нательные надписи. Фразы, написанные по-старославянски, перемежались мудреными японскими иероглифами. Из всех существующих жанров Троекуров выбрал эклектику, что легко объяснить строением графского мозга, о котором мы ранее упоминали.

Граф поцеловал руку попа, троекратно перекрестился и полез в судно. Лекарство вспенилось, принимая меченое тело Троекурова. Онуфрий забубнил басовито:

– Прежде Креста Твоего, Господи, гора Небеси подобящися, и облак, яко сень, протязашеся, Тебе преобразующуся…

Одновременно Онуфрий опустил золотой крест на цепи в корыто с лекарством и начал водить им по кругу, пуская пузыри.

Друзья недоуменно переглянулись – крест не был предусмотрен программой мероприятия. Однако это не стало самой большой проблемой, проблемой было прищепить графский член электродом.

– Вы так хотели, так и давайте, – снял с себя ответственность председатель, – а я умываю руки.

Студенты мялись какое-то время, перекидывая электроды друг другу. Наконец взяли себя в руки.

– Граф, – обратился к Троекурову НЮРА, – Ваше Сиятельство! Наше почтение. Разрешите вас приветствовать от имени Центра квантовых технологий «Новые Оглобли»…

Дальше НЮРА сбился и понес уже совершеннейшую чушь про достижения науки и техники, квантовой механики и биологической инженерии.

КЛАВА толкнул его в бок и, пользуясь заминкой, быстро затараторил:

– Ваше Благородие, соизволите прикрепить сие, – здесь он поднес электрод к носу графа, – к вашему достопочтенному члену. Это усилит сигнал эманации и резонирует волны потока…

КЛАВА плел еще какую-то ерунду, пока Троекуров крепил электрод к детородному органу. Второй электрод закрепили на ванне.

А теперь давайте на минуту отвлечемся от повествования, где мельтешение глаголов не позволяет ощутить всю прелесть сюжета. Вернемся к описанию мизансцены.

Итак, в огромном зале барского дома, освещенном свечами, среди позолоченных икон и прочих предметов роскоши, на возвышении в судне находится граф. Рядом находится поп, который полощет свой крест в жидком навозе. Как призраки, белыми тенями апокалипсиса витают над сценой четверо друзей в халатах доярок. Гудит подключенный в сеть сварочный трансформатор средней мощности тока*.

– Да сойдет Небесная Благодать на раба божия графа Троекурова… – глухо бормочет Онуфрий.

Все участники представления вышли на сцену. Парад-алле! НЮРА выворачивает реостат на предельную мощность. КЛАВА медленно передвигает рычаг рубильника на «ВКЛ».

Прожектор гаснет. Занавес. Графиня изменившимся лицом бежит пруду.

*) Как выяснилось, электричество в поместье графа Троекурова все-таки было, вот только пользоваться им позволялось не всем. К благам цивилизации был допущен круг избранных, приближенных к графу. Остальные жили по старинке, довольствуясь малым.

Акт сорок девятый

Что произошло после того как КЛАВА передвинул рычаг рубильника на «ВКЛ», никто толком объяснить не мог. Как будто сверкнула молния, грянул гром, и замкнулась временная петля. Свидетели и участники преображения на какое-то время оказались по другую сторону реальности, где-то в Зазеркалье.

Первым пришел в себя граф. Он, словно червь из земли, полез из лекарства. Буро-зеленая жижа, пуская горячий пар, струями стекала с Троекурова, открывая наколки и надписи.

Онуфрий, разинув рот, вперился взглядом в свой крест. Позолота сошла. Теперь стало видно, что и цепь и сам крест сделаны из тусклого свинца мышьякового цвета. Потрясение служителя культа можно понять – неделю назад он приобрел этот крест вместе с цепью со значительной скидкой. В церковной лавке его уверяли, что эти предметы сделаны из чистого золота, не окисляются, не подвержены эрозии, а ценность их со временем будет только расти. И вот вам, пожалуйста!

Увы, это было не последним откровением для Онуфрия. Когда святой отец, немного очнувшись после первого шока, взглянул на себя, он обнаружил, что его новая ряса потеряла свой бело-золотой вид. Праздничное облачение посерело, вместо золотого шитья по одеянию бежали грубые стежки мышиного цвета.

Друзья были потрясены не меньше Онуфрия. Первым, что бросалось в глаза, было облезлое судно. Его золото испарилось. Теперь ванна походила на цинковое корыто побитое ржавчиной. «Вот попали! – успел подумать Женька. – Как теперь объяснять преображение золота в железный хлам…, вот если б обратно… Может, поменять электроды местами?».

Граф наконец встал во весь рост. Его шатало в разные стороны. Лекарство, толстым слоем облепившее Троекурова, стекало обратно в таз. Неожиданно в промежности графа что-то блеснуло. НЮРА потянулся рукой, чтобы снять электрод, который словно прирос к детородному органу. Но тот отпал сам собой вместе с комом навоза. И тут зрителям открылась ослепительная картина графского хозяйства. Среди бурых водорослей лобковых волос торчал агрегат Троекурова, отлитый из чистого золота.

– Господи, на все воля Твоя…, – сдавлено прохрипел Онуфрий и свалился с помоста.

Вслед за попом свалился обратно в таз Ермолай Троекуров. Лекарство вспучилось и приняло графа.

– Утонет! – испугано воскликнул Авдеич.

– С таким аппаратом точно утонет, – согласились студенты.

«Может, оно и к лучшему…», – подумал Женька.

Тут в дело вмешался мажордом Прохор, которому вместе с лакеями было позволено присутствовать на церемонии. Прохор споро начал командовать. Графа вынесли из помещения, друзей отвели во двор и посадили в темницу. Усадьбу оцепили казаки. Что сталось с Онуфрием неизвестно.

Оказавшись под замком, друзья еще долго не могли успокоиться.

– Что-то пошло не так, – предположил Авдеич.

– Может, мы электроды попутали? – высказал мнение Женя.

Студенты только разводили руками в недоумении.

Через какое-то время друзей посетил камергер Мишка Леонтьев, рожденный Выссерманом в Одессе. Сменив фамилию, Мишка поступил на графскую службу ливрейным лакеем, и благодаря своей ловкости и умению услужить быстро достиг камергерского звания. Гибкий в разные стороны, Леонтьев мог согнуть позвоночник так, как ни одна человеческая особь. Он наперед угадывал мысли и желания Троекурова и мог вовремя поднести платок, припасть к ручке, охнуть и поскакать вприпрыжку, чтобы завязать распущенный барский шнурок. Ни дворовые, ни крепостные не любили Мишку и даже презирали его. Сам он, казалось, нисколько не тяготился этим презрением.

Камергер объяснил, что теперь он Михаил Евграфович и обращаться к нему следует «Ваша Светлость», поскольку состоит он пресс-секретарем при регенте Его Высокородии Прохоре Петровиче, бывшим ранее мажордомом-дворецким.

– Кто был ничем, тот станет всем! – глумливо объяснил новоявленный пресс-секретарь смену господствующего класса в доме Троекурова.

Михаил Евграфович уклонился