Теннисные мячи для профессионалов - Леонид Словин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— От Севаковских? Пока нет.
Лымарь позвонил из дома:
— «Волк-одиночка»! — Он охарактеризовал Рогова словечком, заимствованным у Севаковского-С-Тростью. — Что и говорить! Личность опасная. Но и Волынцев, Ланц этот, хорош!…
В телефонную трубку проникли звуки настраивающегося симфонического оркестра. Знакомый по сотням радиопередач хорошо поставленный голос объявил состав исполнителей.
— Это на линии, — предупредил Лымарь. — Волынцев ублажал Рогова, потому что через него надеялся попасть в компанию знаменитостей! Престижных творческих людей -Веды, Роша, их знакомых… Так?
На стене стукнула минутная стрелка часов, днем Денисов не обратил внимание на металлический плоский квадрат с указателями из жестяных обрезков.
— Пожалуй… — В рукописи на этот счет имелось прямое указание автора.
— А Рогов — авантюрист. Он не упускал случая пустить пыль в глаза. — Лымарь попробовал развить мысль. — Потому и назвался племянником вдовы Роша…
Чувствовалось, что Лымарь не знает рукописи Ланца. Он допускал одну неточность за другой. Сказал, в частности:
— Ланц мог посвятить Рогова в свои проблемы. Вами еще не установлен мотив убийства…
Алюминиевая стрелка на циферблате громыхнула снова, казалось, неиспользованные ночные минуты, уходя, не исчезают, а превращаются в металлолом.
«Проблемы Ланца все известны… — подумал Денисов. -Они все до одной в его рукописи…»
— Может, тебе поговорить с Роговым? — Лымарь все не до конца отдавал себе отчет в происшедшем.
— Есть ли смысл… — Денисов не хотел его обижать. «Рогов наверняка запомнил мою фамилию. Вряд ли он разговорится в моем присутствии…»
Существовало одно важное обстоятельство: в Москве, отвечая в то утро из дежурки по прямому проводу «пассажир — милиция», Денисов, как положено, назвал себя прежде, чем теперь уже знакомый, молодой, с одышкой голос произнес:
«Все знает носильщик, жетон 46. Пусть скажет, куда он дел оружие…»
Дожидаясь звонка от Севаковского-старшего, Денисов форменным образом маялся: вышел в дежурку — там было по-прежнему тихо, все проводившие ночь в поселковом отделении находились на своих местах.
На улице неярко горели светильники. Фотографии на стенде «Их разыскивает милиция» выглядели едва различимыми.
Денисов вспомнил. В туристической поездке по ФРГ, в Гамбурге вместе с Линой рассматривали они фото перед полицейским участком на Репербанштрассе — портреты разыскиваемых преступников были ярко освещены, под каждым была проставлена сумма вознаграждения за предоставление сведений — «50000 д. м.», «100000 д. м.».
«Принципиально разные методы розыска…»
Звонок, которого он с таким нетерпением ждал, раздался около трех утра.
— Не спите? — звонил Севаковский-старший. — Я тоже. Отвык. Днем кое-как перемогаюсь да еще на рассвете прихватываю пару часов. А теперь еще неприятность с машиной… Вы скажите мне правду: цела? Не очень он ее?
— Цела. — Денисова интересовало свое. — Телефон в Донецке нашли?
— Вес перерыл. Записывайте. Это — тестя… — Он продиктовал фамилию, номер телефона. — А это — молодых…
— Спасибо. Как зовут жену Рогова?
— Валентина. Валентина Хрисанфовна… Только она не Рогова, а под девичьей фамилией матери. Там все сложно…
В Донецке, несмотря на глухой ночной час, трубку подняли сразу:
— Алло… — Голос показался Денисову тревожным, женщина не спала.
— Валентина Хрисанфовна? Разбудил? Пожалуйста, извините.
— Пожалуйста. Я болею. — Голос был детский, капризный. Похоже, она была рада звонку. — Весь день сплю… -В том, что жена Рогова не спросила: «Кто звонит?», «Кого вам?», а выполнила предписания этикета, был обнадеживающий знак. — Вам, наверное, Славу? Его, к сожалению, нет.
— Он собирался в Москву…
— Сейчас он в Старом Осколе.
Давно? — Денисов прикинул даты.
— Уже больше недели…
— Я думал, в Москве.
— Нет. Я сама брала ему билет в Старый Оскол. Туда и обратно.
— Когда вы его ждете?
— Завтра. А если успеет, то уже сегодня к вечеру. — Она говорила как человек, которому нечего скрывать. — Он там у родни.
— Звонит?
— Каждый день по нескольку раз… — Она не удержалась от маленькой похвальбы, — но он не знает, что я болею.
— Не сказали?
— Зачем? Он бы все бросил, прилетел!
— Действительно, у вас простуженный голос.
— Тут и другие нехорошие явления… — Денисов почувствовал, что проник в чужой хрупкий мир незнакомого человека, мир, которому, как он понимал, уже в ближайшие часы суждено расколоться. У Денисова не хватило духу намекнуть ей на это.
— Нервы?
— Вот именно.
— Доктор вас наблюдает?
— У мамы двоюродный брат известный невропатолог…
Был соблазн поинтересоваться: «В Москве?», «Как его фамилия? Сазонов? Окунев? Не через вашего ли мужа Волынцев попал в Москву к Сазоновым на квартиру?»
— И что медицина?
— «Поменьше волноваться. Нервные клетки не восстанавливаются…»
— Поправляйтесь, — прощаясь, пожелал Денисов.
Приняла ли она его за другого? Выражало ли нежелание узнать, с кем она разговаривает, небрежение к кругу знакомых мужа и некий обидный снобизм?
«Все было жестко рассчитано Роговым! Вплоть до алиби…»
Денисов с минуту сидел молча.
«Железнодорожные билеты куплены до Старого Оскола и обратно… Спустя какое-то время можно будет доказать, что в дни убийства Волынцева и вдовы Роша Рогов находился за тысячи километров от обоих мест преступлений — от Москвы и от Коктебеля — у родственников, в Старом Осколе…»
В специальной литературе, распространявшейся по списку, и полухудожественной — вся начала века — «Дело об убийстве Марии Лесковой», «Дело об убийстве г. Фон-Зона в Спасском переулке», «Процесс семьи Шарбан», «Дело Тарновской», «Убийство в Гусевом переулке», которую Денисову пришлось прочитать за последние годы, психология убийц рассматривалась разно: надо быть криминологом, чтобы сделать четкие выводы.
«Жить — значит наслаждаться…» — признавалось большинство совершивших корыстные убийства — от банальных до самых изощренных.
Но «волки-одиночки» были опасны особенно.
Денисов запомнил одного из них. Тим Тоде, общительный сельский парень, младший в семье и общий любимец, в течение часа из-за наследства хладнокровно умертвил своих — отца, мать, сестру, четырех старших братьев и служанку, — одного за другим под разными предлогами выманивая из избы во двор. Соседям он объявил, что на дом налетела банда, и он один остался в живых, спрятавшись в погребе.
«Неутолимая жажда удовольствия… Нет жалости, одна озлобленность…»
На общей могиле погибших по выбору Тоде была сделана надпись: «Человек, будь всегда готов предстать перед Всевышним!…»
Еще Денисов подумал о Рогове:
«Первое ли это его преступление?»
Дежурный все еще сидел с журналом.
— Новая повесть. — Он смутился от того, что, войдя в дежурку, московский оперуполномоченный снова застал его за чтением. — Невозможно оторваться…
Денисов заглянул в кабинет участкового.
Рогов спал в той же неудобной позе, откинувшись широкой спиной к стене. Выражение его рыхлого лица было усталым, снисходительно-вялым и недобрым даже во сне.
«Расслабь он мышцы, и на лице появится высокомерная подловатая усмешка…» — подумал Денисов.
Сержант за столом играл карандашами, взад и вперед перегоняя по столешнице.
— Да! Еще телеграмма из Москвы! — вспомнил дежурный. -Вы как раз выходили… Я записал. Вот! — Он спрятал журнал в стол, достал телеграмму.
— …«Сутыгин Арсентий Иванович, — читал вслух Денисов, — находился в Доме творчества «Коктебель» вместе с Волынцевым Александром Андреевичем… Волынцев держал себя замкнуто, дружеских связей ни с кем не поддерживал…» Так!… — В телеграмме дальше стояло: «Незадолго до отъезда из Планерского Волынцев познакомился с молодым мужчиной по имени Слава. Установочными данными на Славу не располагает. Приметы…» Сутыгин давал удивительно точное описание Рогова: «Лицо красивое, но обрюзгшее, манеры мягкие, но сразу видно, что мягкость нарочитая, маска…»
Денисов спрятал телеграмму:
«Первый раз Рогов и Волынцев встретились в документе уголовного дела. Не в эссе и не в моих предположениях!»
Он поблагодарил дежурного:
— А теперь еще раз закажите Москву. Вокзал. Отдел внутренних дел.
— Слушаю… — Трубку в Москве снова взял помощник.
— Попробуй меня соединить… — Денисов продиктовал номер телефона. — Сутыгин Арсентий Иванович…
— Сейчас?
— Ну!
— Попробую…
Щелчком тумблера он словно поверг Денисова в пустоту.
Звуки исчезли. Медленно-однообразно поползли секунды.
Мысленно Денисов увидел освещенный этаж знакомого милицейского здания. Пустой перрон впереди.
