Песня любви - Сьюзен Хаувотч

Глядя на нее, Мак покачал головой.

—Нет, ты явно нездорова. Ты слишком готова со всем соглашаться.

Это заставило ее чуть очнуться.

— Я всегда такая.

—Нет, с тех пор, как тебе в голову втемяшилось отправиться в Англию, ты перестала быть такой. От тебя одна боль в заднице.

Теперь ему удалось завладеть ее вниманием.

—Так, это мне не нравится, — оскорбилась она. — Ты же знаешь, что мог и не ехать со мной. И без тебя я могла прекрасно добраться до Англии.

—Тебе отлично известно, что я бы тебя одну никогда не отпустил в плавание. Выбора у меня не имелось, разве что на ключ тебя запереть. Наверное, мне и надо было тебя под замок посадить.

—Может, и стоило.

Услышав, как она вздохнула, он хмыкнул.

—Ну вот, опять ты соглашаешься. И всю неделю странно себя держишь. Этот человек тебя что, совсем загонял своими поручениями?

Загонял? Нет, она не могла этого сказать. В сущности, к половине дел, которыми ей, по словам капитана, предстояло заниматься, она так и не притронулась.

По утрам к тому времени, когда она просыпалась, он уже бывал на ногах и частично одет. Единственный раз, когда его подняла с постели, он держал себя так, словно она допустила какой-то промах. Она училась определять, в каком он настроении по тому, каким был его юмор: безобидным или едким и отвратительным — тогда, когда его что-то выводило из себя, а в то самое утро он был явно не в себе. Его указание одеть себя выглядело как наказание, наложенное на нее. Это было ясно по его замечаниям, манере поведения, в итоге она дала себе слово до окончания плавания превратиться в соню.

Она надеялась, что ей никогда больше не доведется пережить такого ужасного испытания. Необходимость приближаться к нему и так была ей в тягость, но делать это, когда, как она видела, он был рассержен... Пока больше подобного не случалось. И больше он не просил ее помочь ему раздеться перед его вечерней ванной.

Да и само купание, как оказалось, не стало ежедневной процедурой, о чем она вначале была извещена. Когда же он мылся, то все так же просил ее потереть ему спину, однако за последнюю неделю дважды говорил ей, чтобы она не беспокоилась о ванне, более того, даже предложил ей самой воспользоваться ею. Она, естественно, отказалась. Пока она не была готова рискнуть полностью раздеться, даже если он и относился с уважением к особому знаку, который она вывешивала несколько раз в день на внешней стороне двери.

И еще приходилось его брить. Тогда, в первый раз, она не поняла, почему ее все же не стошнило. У нее было ощущение, что в желудке у нее колобродят черти. Если бы тогда задержалась подольше, утро, возможно, закончилось бы по-другому. Вместо этого несколькими взмахами бритвы закончила брить его подбородок, бросила ему полотенце и с криком, что через минуту принесет ему завтрак, вылетела из каюты, прежде чем он успел ее остановить.

Лишь еще однажды он попросил побрить его, и в этот раз она порезала его в стольких местах, что он саркастически заметил, что ему лучше бы начать отращивать бороду. Но делать этого он не стал. Большинство членов команды имели бороду, в том числе и первый помощник, однако капитан продолжал бриться ежедневно, либо по утрам, либо в середине дня. Но теперь уже сам.

Не раз ей приходилось исполнять роль его лакея. Он ел прямо с подноса, который она приносила, взмахом руки отправляя ее назад, когда она пыталась переставить блюда на стол. Не единожды будил ее по ночам разными просьбами, о чем ее прежде и предупреждал.

В целом у нее было довольно мало забот, что оставляло ей массу свободного времени. Когда каюта бывала пуста, она его проводила там, в других ситуациях — с Маком на палубе, желая свести до необходимого минимума общение с капитаном. Однако если вела она себя странно, что было заметно и Маку, то виной тому был Джеймс Мэлори.

Всего лишь неделю провела она на судне, но это показалось ей вечностью. Она пребывала в постоянном напряжении, потеряла аппетит, да и спала все хуже и хуже. И вновь, и вновь ощущала позывы к рвоте, когда он подходил к ней слишком близко, бросал на нее взгляд не такой, как обычно, порой, когда слишком долго смотрела на него, и всякий раз когда ей выставлялось напоказ его обнаженное тело, что — проклятие! — происходило ежевечерне. Неудивительно, что сон у нее был плохой, а сама она сделалась комком нервов. И неудивительно, что это стало заметно и Маку.

Она предпочла бы вообще не касаться этой темы, в такое смятение ее приводило то, что она чувствовала. Однако Мак сидел напротив, разглядывая ее и ожидая хоть какого-то ответа. Возможно, его здравый совет был как раз тем, в чем она нуждалась, чтобы разобраться в собственных тревогах.

—Физическая работа не трудная, — проговорила Джорджина, вперившись в веревку, лежавшую у нее на коленях. — Самое тяжелое — это то, что приходится прислуживать англичанину. Если бы он был кем-то другим...

—А, ясно. Но ведь ты такую горячку порола, чтобы мы поскорее отчалили...

Она вскинулась:

—Горячку? Ну да, горячка!

—Такая нетерпеливая тогда была, так торопилась распрощаться с Англией и всем английским, и вот это твое нетерпение привело тебя к тому, от чего ты сейчас готова бежать. А то, что он лорд, еще только ухудшает положение.

—Согласна, ведет себя он как лорд, — с презрением произнесла она, — но я сомневаюсь, что действительно носит этот титул. Разве нет у них закона, строжайше запрещающего аристократам заниматься торговым делом?

—Есть что-то подобное, да не все ему следуют. К тому же, если ты помнишь, груза тут никакого не имеется, так что о торговле речи не идет, по крайней мере, во время этого плавания. Но он все же лорд, как я слышал — виконт.

—Рада за него, — усмехнулась она, затем тяжко вздохнула. — Ты был прав. Это действительно еще сильнее ухудшает ситуацию. Поганый аристократишка. Не знаю, почему я в этом усомнилась.

—Воспринимай все это как расплату за свою импульсивность и тешь себя надеждой, что это будет принято твоими братьями во внимание, прежде чем они обрушат тебе на голову крышу.

Она слабо улыбнулась.

—Я знала, что смогу рассчитывать, что ты поднимешь мое настроение.

Хмыкнув, он продолжал сплетать концы веревок. Она было тоже вернулась к этому занятию, однако вскоре поймала себя на том, что погрузилась в размышления по поводу того, что угнетало ее более всего. В конце концов, решилась это обсудить с ним.

—Тебе, Мак, доводилось когда-нибудь слышать о том, что человека начинает мутить, если он слишком близко к чему-нибудь подходит?

Взгляд светло-серых глаз с любопытством устремился на нее, он слегка нахмурился.