Песня любви - Сьюзен Хаувотч

Хмыкнув, он продолжал сплетать концы веревок. Она было тоже вернулась к этому занятию, однако вскоре поймала себя на том, что погрузилась в размышления по поводу того, что угнетало ее более всего. В конце концов, решилась это обсудить с ним.

—Тебе, Мак, доводилось когда-нибудь слышать о том, что человека начинает мутить, если он слишком близко к чему-нибудь подходит?

Взгляд светло-серых глаз с любопытством устремился на нее, он слегка нахмурился.

—Мутить?

—Ну да, тошнить.

Он перестал хмуриться.

—А, ну ясное дело, это бывает от всякой еды, особенно если мужчина уже чувствует себя неважно после выпивки, или если женщина рожать собирается.

—Нет, не тогда, когда с тобой уже что-то не в порядке. Я говорю о тех случаях, когда ты себя чувствуешь абсолютно нормально — вплоть до того, как приближаешься к какой-то определенной вещи.

Он вновь нахмурился.

—К определенной вещи? А ты не раскроешь мне секрет, что же это за вещь?

—Я тебе не говорила, что речь обо мне.

—Джорджи...

—Ну, хорошо, — бросила она. — Речь о капитане. В половине случаев, когда я к нему подхожу, желудок мой реагирует чудовищно.

—Только в половине.

—Да. Это происходит не каждый раз.

—И тебя на самом деле тошнило? На самом деле рвало?

— Один раз, но... это случилось в первый день, когда я поняла, кто этот человек. Он меня заставил есть, а я так разнервничалась и расстроилась, что в животе ничего не держалось. С тех пор лишь подташнивало, иногда очень сильно, но пока что больше не рвало.

Мак подергал за рыжую бородку, покрывавшую теперь его подбородок, обдумывая сказанное ею. Свои подозрения он сразу же отмел и даже не упомянул ей о них. Ей был слишком неприятен этот капитан, чтобы она им увлеклась, еще менее вероятно, чтобы испытывала к нему сексуальное влечение, которое воспринималось ею как подташнивание. В конце концов, он проговорил:

— Не может это быть из-за его духов, крошка, или из-за мыла, которым он пользуется? Или волосы свои он чем-то особым смазывает?

Глаза у нее округлились, и она рассмеялась.

— Как мне это в голову не пришло? — Она вскочила, бросив ему на колени моток сплетенных веревок.

— Да куда же ты?

—Это не из-за его мыла. Я сама им пользуюсь, когда протираюсь губкой. Волосы свои он ничем не смазывает, они у него рассыпаются во все стороны. Но есть у него какая-то бутылочка, он лицо оттуда смазывает после того, как побреется. Я прямо сейчас понюхаю эту жидкость, и если она причина, все станет ясно.

Он был рад, увидев ее вновь улыбающейся, но напомнил ей:

—Он хватится ее, если ты выбросишь эту бутылочку за борт.

Она чуть было не сказала, что будет время об этом подумать позже, но решила не вызывать новых осложнений.

—Я ему тогда скажу все как есть. Он спесивая бестия, однако... ну, не такой бесчувственный, чтобы продолжать пользоваться чем-то, из-за чего я делаюсь больной. Пока, Мак, увидимся попозже или завтра уж точно, — поправилась она, заметив, что солнце уже начинает клониться к закату.

—Обещаешь, что не совершишь ничего такого, за что тебя могут наказать?

Знай он, от какого наказания ее предостерегал, он бы и говорить об этом не стал.

—Обещаю.

Она сказала это искренне. Если причиной ее дурного самочувствия являлся капитанский одеколон, не было оснований скрывать это от него. Ей бы давно уже следовало сообразить, в чем дело, подумала она, и в следующий миг буквально натолкнулась на капитана на нижней палубе.

Желудок ее едва не исторг свое содержимое, отчего лицо ее исказила гримаса, которую ей не удалось согнать достаточно быстро.

—А, ты, должно быть, прочитал мои мысли, Джордж, — заметив эту гримасу, проговорил Джеймс Мэлори.

— Капитан?

— По выражению твоего лица ясно: ты знал, что я хочу тебя отчитать за твой подход к купанию, точнее, я бы сказал, за полное отсутствие такого подхода.

Ее лицо вначале порозовело, а затем от негодования сделалось почти багровым.

—Да как вы смеете...

—Ну, не надо, Джордж. Ты думаешь, мне не известно, что малышки в твоем возрасте смотрят на купание как на кошмарную пытку? Ты же знаешь, я тоже был когда-то мальчишкой. Но ты делишь со мной одну каюту...

—...не по своему желанию, — вставила она.

—Вне зависимости от этого у меня имеются определенные нормы, которых я придерживаюсь, в том числе и касающиеся чистоты тела, по меньшей мере, запаха чистоты.

Он демонстративно несколько раз с шумом втянул воздух. И не будь ей нанесено столь ужасное оскорбление, она, возможно, расхохоталась бы, учитывая, о чем они с Маком только что говорили. Он нашел, что от нее исходит неприятный запах? Боже, какая ирония судьбы, но зато и как это справедливо, если и ему от запаха делается нехорошо. Он, между тем, продолжал:

— И поскольку ты не сделал никаких усилий, чтобы приблизиться к моим нормам...

— Я постараюсь...

— Не перебивай меня снова, Джордж, — оборвал он ее в высшей степени властно. — Вопрос уже решен. Отныне не реже раза в неделю, а если захочешь, то и чаще, ты будешь использовать мою ванну для тщательного мытья, причем начнешь ты сегодня. И это, милый мальчик, приказ. Так что рекомендую, не откладывая, заняться делом, если ты все еще стесняешься, как девчонка, и нуждаешься в уединении. В твоем распоряжении час до обеда.

Она открыла рот, чтобы запротестовать против этого нового проявления деспотичности, однако поднятая отвратительная золотистая бровь напомнила ей, что рисковать не следует, особенно когда он облекает свои слова в форму гнусного приказа.

— Да, сэр, — сказала она, вкладывая в слово «сэр» столько презрения, сколь могла, чтобы не перейти грань и не получить за это трепки.

Джеймс, нахмурившись, следил, как она вышагивает по палубе, размышляя, не сделал ли он сейчас колоссальной ошибки. Он-то считал, что оказывает ей услугу, приказывая принимать ванну и одновременно подтверждая, что никто в это время не нарушит ее уединения. Весьма пристально следя за ней, он был в курсе, что с того момента, как она поднялась на борт, нормально помыться ей не удавалось. Но ему так же было известно, что большинство женщин, особенно леди, боготворили ванну. Он был уверен: Джорджи просто столь сильно боялась разоблачения, что не могла себе позволить рисковать; следовательно, оставалось ему самому заняться этим и заставить ее делать то, за что она будет в высшей степени признательна. Чего он не ожидал, так это того, что она придет в ярость от его распоряжения, хотя если бы он сохранял ясность рассудка — что ему в последнее время удавалось отнюдь не всегда, — то ожидать этого ему следовало бы.