Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пять часов генералы все еще совещались, хотя царь уехал: из окна Озарёв видел, как тот в одиночестве шел по саду в темно-зеленом мундире, таком же, который утром получил Жерар. Но между этим усталым человеком и полубогом среди молний, образ которого оставлял для потомков художник, не было ничего общего. Император исчез в своих покоях, а через некоторое время вновь появился, теперь во фраке. Ему подали лошадь, верхом, в сопровождении шталмейстера, он отправился на прогулку по Елисейским полям, которую совершал почти каждый день. По возвращении провел вечер у баронессы Крюденер, беседуя о политике и мистике. Офицеры никогда не обсуждали эту привязанность государя, из боязни быть услышанными, но Николай и так знал, что его товарищам, как и ему самому, не нравится, что русский император попал под влияние какой-то пророчицы с ливонскими корнями, которая пишет сомнительные романы и уверяет, что общается с потусторонними силами. Ее часто можно было видеть во дворце: лет пятидесяти, лицо с красными пятнами, острый нос, светлый парик… Но если столь уродливое создание сумело очаровать царя своими душевными качествами, что говорить о простом смертном, который встретил Софи – прекрасную и душой, и телом!.. Таким размышлениям он и предавался, и воздух, свет, все вокруг, было полно его любимой…
* * *В антракте Софи и Николай вышли в фойе, за ними следовали госпожа и господин де Ламбрефу. Вокруг шумела нарядная толпа: драгоценности, султаны, голые плечи, напудренные щеки. Граф пока не решался представлять молодого человека в качестве жениха своей дочери. Обращаясь к друзьям, он говорил:
– Как, вы не помните лейтенанта Озарёва? В прошлом году нам выпала честь приютить его у себя. Теперь он вернулся!..
Все это было мукой для графини, ей казалось, все знают о ее позоре. Потеряв голову от жары, шума и беспокойства, она улыбалась мраморным бюстам и приветствовала незнакомые отражения в зеркалах. Водоворот толпы отнес их в разные стороны, Николай шепотом сказал:
– У меня новость – сегодня после полудня я подписал все бумаги, необходимые для женитьбы и отставки. Завтра утром они попадут на стол к Волконскому.
Взглядом она поблагодарила его и спросила:
– Не надо ли было прежде дождаться письма вашего отца?
– Зачем? – проговорил он, скрывая беспокойство. – Рано или поздно, письмо придет!.. Мой отец – человек странный, порой небрежный!.. Представляю, как он со дня на день откладывает это дело, не понимая, что мы здесь сгораем от нетерпения!..
Озарёв врал старательно, избранница в задумчивости молчала.
– К тому же мы ведь все равно поженимся, каким бы ни был его ответ?
– Нет.
Он был поражен спокойствием и с отчаянием взглянул на любимую:
– Я не понимаю вас, Софи. Вы готовы были выйти за меня вопреки родительской воле, почему же теперь вам необходимо согласие моего отца?
– Но это так очевидно. Я могу противостоять родителям именно потому, во-первых, что они мои родители, а мое первое замужество позволило мне более или менее вырваться из-под их власти. Но я никогда не соглашусь войти в семью, где меня встретят, скрепя сердце. По вашим рассказам я слишком хорошо представляю себе вашего отца, и мне ненавистна мысль, что он станет плохо судить обо мне. Если он не отнесется ко мне, как к дочери, ни я, ни вы не будем счастливы!..
Силы покинули Николая, впору было звать на помощь. Нет, он никогда не осмелится сказать ей правду!
– Мой отец вовсе не так жесток, как вам представляется. Даже если и станет поначалу сопротивляться, вы сумеете быстро его переубедить.
– Конечно, я не стану этого делать!
– Но женщины созданы, чтобы очаровывать… – не к месту заметил молодой человек.
Она покачала головой:
– Нет.
– Я пошутил.
Но вид у него был грустный. Софи спросила:
– Что происходит? Я чем-то обидела вас?
– Нет!
– Вас ничто не беспокоит?
– Нет.
– Ваш отец…
– Мой отец?.. Думаю, завтра или послезавтра я получу от него письмо… Во всяком случае, надеюсь, что получу… Если нет, напишу еще раз… И все решится… Верьте мне… И думайте о нашей любви… Она должна быть сильнее всего и всех…
За скороговоркой ему хотелось скрыть смущение. Вдруг поверх голов его взгляд выхватил Дельфину. Господи, неужели эта женщина когда-то действительно казалась ему красивой! Вульгарная, с нарумяненными щеками, с маленькими глазками, двойным подбородком… Но тогда не возникало никаких осложнений!.. Упрекнув себя в глупости, Николай взглянул на Софи – с ее глубокими глазами, длинной шеей, темными шелковистыми волосами, созданную словно для драмы. Течением толпы их прибило к Дельфине, которая воскликнула:
– Да это господин Озарёв! Вот уж не знала, что вы вновь в Париже!..
– Вы знакомы?! – сказала госпожа де Шамплит.
– Да, дорогая, он был первым русским, осмелившимся обратиться ко мне! Теперь их редко встретишь! А жаль! Пошли, Эдди!
За ней шел английский офицер – светлый, розовый, негнущийся. Шотландская юбка открывала его толстые коленки. Де Шарлаз представила его как соратника Веллингтона, он ни слова не знал по-французски. Носки его украшали ленточки. Опираясь на руку этого странного героя в юбке, баронесса ничуть не смущалась, болтала об актерах, заливисто смеялась и время от времени останавливала на встреченном полный воспоминаний взгляд, очевидно, забавляясь тем, что близко узнала его еще до Софи, которая теперь так гордилась, что может показаться с ним на людях. Николай чувствовал себя так, словно его прилюдно раздели, и мечтал лишь о том, чтобы невеста ничего не заметила – малейшее подозрение, и все потеряно! Отцовский отказ, нескромность бывшей любовницы – не слишком ли для одного дня! Окончания антракта он ждал, словно чуда, спасения, освобождения! Дельфина второй раз повторила: «Нам обязательно надо увидеться!», улыбнулась бывшей подруге и в шорохе платья удалилась, за ней уточкой устремился офицер.
– Не люблю эту женщину! – проговорила Софи.
– Я тоже, – поспешил согласиться Николай.
Оказавшись в ложе, он немного успокоился, да, еще ничего не решено, но по крайней мере в полумраке ничто не мешает ему любоваться той, с кем он решил связать свою судьбу. «Тартюф» не оставил у него никаких воспоминаний.
8
Приглашая союзников на смотр русской армии, царь рассчитывал поразить их ее военной мощью, заставив таким образом считаться с требованиями России на грядущих переговорах. Генеральную репетицию назначили на 7 сентября – день Бородинского сражения, парад – на 10-е, торжественное богослужение – на 11-е. По мере приближения праздника волнение в Елисейском дворце нарастало: ежедневно все больше генералов, нервы которых были на пределе, собирались у императора, чтобы согласовать план марша, уточнить планы, обсудить средства сигнализации. Строгость, суровость даже, монарха в вопросах дисциплины была известна всем, высшие чины трепетали, опасаясь совершить малейшую оплошность. В прошлом месяце государь приказал взять под арест прямо во дворце двух полковых командиров, которые сбились с шага, проходя по улицам Парижа. В тот день дворец охраняли англичане, но генерал Ермолов напрасно говорил государю, что русским офицерам неприятно будет находиться под их присмотром. «Тем хуже для них! – воскликнул царь. – Пусть им будет вдвойне стыдно!» Об этом ответе помнил теперь каждый, кто готовился «к самому грандиозному параду всех времен и народов», как назвал его один французский журналист.
Князь Волконский с ног сбился от забот, работал ночами, требуя того же от подчиненных. У Николая почти не было времени встречаться с Софи – он погряз в бумагах, которые без конца составлял, исправлял, переписывал. Еще вчера поручик проклял бы любое занятие, отрывавшее его от любимой, теперь же ему было чем оправдать свое нежелание открыть ей правду. «Пусть пройдет смотр, – говорил он себе. – Я успокоюсь и смогу все объяснить. Если она меня действительно любит, смирится». Пока же делал вид, что отцовское письмо не пришло, хотя эта ложь стоила ему немалых мучений. Волновало и то, что князь Волконский, получив его бумаги, не предпринял никаких шагов. Хотя, надо признать, сейчас у него были заботы поважнее и вряд ли интересовали мучения какого-то штабиста, когда на карту поставлен престиж русской армии. И тут обстоятельства складывались не в его пользу, следовало запастись терпением…
И вот войска потянулись в Шампань: сто пятьдесят тысяч человек, пятьсот пушек. Шестого сентября выехал император в сопровождении Волконского. В качестве офицеров свиты с ними направлялись Розников, Сусанин и Озарёв. В столицу они должны были вернуться только тринадцатого. Неделя разлуки! Расставаясь с Софи, Николай испытывал и чувство вины, и некоторое облегчение – оживленная походная жизнь позволяла на время забыть о нравственных пытках. Впрочем, очень скоро он обнаружил, что заблуждается – угрызения совести ни на секунду не оставляли его.
