Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя

– Ваша дочь – сама доброта, и она согласилась венчаться по православному обряду. Но если вы хотите, чтобы прежде нас благословил католический священник…

– Конечно! – вновь вмешалась госпожа де Ламбрефу. – Наши друзья не поймут нас, если будет иначе! Это должна быть настоящая свадьба!

– Не уверен, что вы правы, моя дорогая, – сказал хозяин. – В нашем случае я предпочел бы сдержанность…

Это замечание озадачило его супругу, которой грезились облака тафты и звуки органа. Но, вспомнив, что Софи – вдова, придерживающаяся республиканских и антиклерикальных взглядов, вздохнула, признав свое поражение:

– Пусть молодые люди сами решают, как им поступать. Главное, господин Озарёв, чтобы моя дочь была счастлива с вами…

Первые человеческие слова, услышанные им за время разговора, тронули его. Казалось, графиня и сама была взволнована собственной добротой, а потому с опаской взглянула на мужа: не зашла ли слишком далеко? Но тот одобрил кивком головы.

– Вы сняли камень с моей души! – воскликнул гость и замолк: в гостиную вошла Софи, бледная, возбужденная, с извиняющейся улыбкой. Она даже не сняла шляпу. Подол ее платья был в пыли.

– Боже, творится что-то невероятное, будто все экипажи Парижа договорились собраться в одном месте!

Родители смотрели на нее с упреком, Николай – с обожанием. Она протянула ему руки для поцелуя и продолжила:

– Думаю, вы уже обо всем поговорили, всем известны наши намерения. Я же не стану повторять то, что сказала вчера: «Вот человек, которого я люблю и за которого хочу выйти замуж. Ваше согласие только умножит мое счастье».

Заявление это показалось госпоже де Ламбрефу в высшей степени непристойным: она покраснела за дочь, которая пренебрегала всеми приличиями и открыто говорила о своих самых сокровенных чувствах. И куда только мчится это нынешнее поколение, закусив удила? Впрочем, и будущий родственник не мог скрыть некоторого смущения – уж очень решительно настроена его избранница.

– Я был счастлив выразить свое почтение вашим родителям, – сказал он. – Или я ошибаюсь, или между нами не осталось недоговоренностей и непонимания…

– Что ж, тогда пошли! – воскликнула невеста.

– Как это пошли? – возмутился граф. – Куда?

– Я забираю его у вас. – Взяв Озарёва под руку, оставив ошеломленных родителей, она увлекла за собой и тихо проговорила: – Меня задержали весьма серьезные обстоятельства – арестован Вавассер!

– Арестован? Почему?

– Пойдем в библиотеку, там нам будет спокойнее.

Они поднялись, Софи плотно прикрыла двери.

– Это должно было случиться. У него маленькая нелегальная типография в подвале. Кто-то донес. Сегодня утром провели обыск. Потом его забрали в префектуру полиции.

– Откуда вам это известно?

– Сразу после завтрака мне сообщил об этом наш общий друг. Не надо объяснять вам, что я немедленно отправилась на улицу Жакоб.

– Что? – Николай с ужасом смотрел на нее.

– Ну да, я только оттуда.

– Но что вы делали у Вавассера, которого арестовали?

– Я была не у Вавассера, а у Пуатевенов.

– Они вернулись из Версаля?

– Нет, и в этом весь ужас! Запрещенные брошюры, которые печатал Вавассер, спрятаны у них. Если полиция обнаружит тайник, они пропали. К счастью, супруги на всякий случай дали мне второй ключ от своей квартиры. Я уже увезла часть книг. Но теперь должна вернуться, чтобы избавиться от остальных…

– Нет! – воскликнул Озарёв. – Вы не можете подвергать себя такой опасности ради людей, которые…

– …которые лучшие мои друзья, не забывайте об этом.

– Тогда я иду с вами!

Лишь увидев ее восхищенную улыбку, он осознал всю серьезность происходящего и степень риска, которому себя подвергал. Ему отчаянно захотелось действовать. Она все еще колебалась:

– Это невозможно!.. Я не имею права вовлекать вас в эту авантюру!.. Нет, только не вас!..

– Разве мы не собираемся соединить наши жизни, чтобы быть поддержкой друг другу и в несчастье тоже? Что бы ни случилось, я должен быть рядом с вами! Поторопимся! И да хранит нас Господь!

Софи бросилась к нему, пылко поцеловала. Потом строго посмотрела и, не оглядываясь, пошла к дверям. Николай последовал за ней, но в вестибюле остановился:

– Я не могу уйти, не простившись с вашими родителями.

– Вы правы, думаю, они все еще в гостиной.

Граф и графиня действительно были там, оскорбленные и огорченные. Гость невнятно извинился, обещал вернуться, хотя никто и не просил его об этом, но был прерван подругой на полуслове – следовало скорее идти.

К счастью, им почти сразу удалось найти фиакр. Все время пути они молча держались за руки. Сошли на углу улицы Жакоб. Вокруг все было спокойно. Николай вел Софи под руку, изо всех сил стараясь выглядеть как можно естественнее. Вот и книжный магазин. Ставни закрыты и запечатаны, перед входом в дом – жандарм.

– Нас не пропустят, – прошептал молодой человек.

– Не думаю, – возразила спутница. – Пока полицию интересует только сам Вавассер. Копать глубже станут, только если он выдаст своих друзей.

– Но может статься, это уже произошло!

– Конечно.

– Но тогда…

– Ну да, мы рискуем…

Холодок пробежал у него по спине. Медлить было нельзя: их колебания немедленно вызовут подозрения жандарма.

– Пошли! – скомандовала женщина.

Оба решительно двинулись вперед. Офицер приосанился, но во рту у него пересохло от волнения. Завидев русскую военную форму, жандарм поприветствовал входящих. Рука Софи ни на минуту не задрожала. «Какая храбрая», – подумал Николай, надеясь, что его эполеты служат для них двоих надежной защитой. Привратник заметил пару, но ничего не сказал.

– Он – на нашей стороне, – будто выдохнула постоянная посетительница этого дома.

Замечание не сильно успокоило Озарёва – лучше бы тот человек не был ни на чьей стороне! Квартира Пуатевенов находилась на третьем этаже. Открыв дверь, проскользнули внутрь. Все ставни были притворены, комнаты погружены в полумрак, пахло плесенью, паркет скрипел при каждом шаге. Шедшая впереди госпожа де Шамплит легко ориентировалась в них, несмотря на отсутствие света. Ее сопровождающий придерживал шпагу, чтобы не задевать мебель.

Так добрались до спальни, где было не так темно, как в других комнатах: сквозь решетчатые ставни пробивалось солнце, оставляя золотой след на стенах, креслах в чехлах, туалетном столике с хрустальными флакончиками. Здесь пахло духами хозяйки. Юноша испытывал неловкость от того, что они с Софи оказались наедине перед супружеским ложем весьма внушительных размеров. Но та не обращала на это внимания: открыла высоченный шкаф и, взгромоздившись на стул, пыталась дотянуться до верхней полки.

– Вы сломаете себе шею! – воскликнул Озарёв. – Что вы хотите делать?

– Вытащить все, что там лежит, – ответила она, уступая ему свое место.

Сначала были вынуты стопки простынь и осторожно сложены на полу. Затем настал черед наволочек. Отодвинув первый ряд, он обнаружил у стенки какие-то бумаги, придвинул к себе – пачки газетных листов небольшого формата, «Les Compagnons du Coquelicot».[1] Под заголовком – фригийский колпак. Николай вгляделся в напечатанные крупным шрифтом строки: «Ни Наполеон, ни Бурбон, только Республика!..», «Людовик отдал Францию России в обмен на свой трон…», «Правитель не может удержаться у власти против воли народа. Жители провинций, прислушайтесь к нам! Присоединяйтесь! Вооружайтесь и готовьтесь к действию!».

– Что это? – в голосе его прозвучала тревога.

– Газета, которую издает Вавассер, не слишком, впрочем, регулярно. И рассылает понемногу по всей Франции.

– Зачем?

– Чтобы привлечь на нашу сторону как можно больше людей. Революции ведь не происходят случайно, надо готовить к ним умы. В каждом крупном городе у нас есть друзья, которые сообщают нам имена тех, кто готов, выражаясь языком Жозефа де Местра, поддаться на нашу пропаганду. Мы действуем, опираясь на эти списки…

– Вы… Вы распространяете эти гнусные пасквили, вы, Софи?

– Да, – просто сказала она.

– Но, надеюсь, вы ничего не пишете?

– Вавассер опубликовал две мои статьи, которые всем понравились.

– Но они не были подписаны?

Она улыбнулась его наивности:

– Николай! Какой же вы ребенок!

Но его уже волновало совсем другое:

– Короче говоря, вы участвуете в масштабном заговоре против существующего режима!

– Точнее, в деятельности крошечного союза сторонников свободы.

– Маковые зернышки?

– Да, своего рода.

Стоя на стуле, Озарёв смотрел на нее с восхищением и страхом. Но с мыслью, что женится на «маковом зернышке», примириться не мог.

– Не останавливайтесь, передавайте мне бумаги, мы сожжем их в камине, – поторопила она.

Было перерыто все лежавшее в шкафу белье, вынуты газеты, брошюры, патриотические картинки, карикатуры на Людовика и Бонапарта и отнесены к камину. Опустошив шкаф, мужчина занялся огнем, уж с этим за время войны он научился справляться превосходно. Языки пламени весело проглотили первые листы.