Записки нетрезвого человека - Александр Моисеевич Володин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Копелян! Он сделал чудо из своей роли. Как шуточками прикрывал боль своего сердца! (Да и многих, да и моего…)
И все же, когда на прогоне спектакля мне дали рулончик билетов для знакомых, перед входом в театр я, смущаясь, предупреждал: «Не стоит смотреть, это случайная, маленькая пьеса, не получилась…» Но кто мог уйти со спектакля Товстоногова!
Вот уже и близится время прощаться с моим театром двадцатого века.
Я полюбил его неистово еще в школьные предвоенные годы. Низкорослый желтенький домик на Таганской площади (филиал Малого театра — теперь театр на Таганке). Спектакль «Без вины виноватые». И горло стиснулось в ниточку, и слезы, слезы… У меня так же было, как у Незнамова, — ни матери, ни отца. Я еще раз прорвался на этот спектакль, и снова — слезы, и в третий раз — опять… Потом выяснилось, что есть МХАТ! «У врат царства» Ибсена, где заглавную роль играл Качалов! «Дни Турбиных»… Уже и Хмелева мы не увидим.
Тошно было видеть спектакли о войне. К примеру, это: стук каблуков, кирзовых сапог по деревянным доскам сцены. А где — глина, снег, болота?..
Когда кончилась бесконечная война, я получеловеком вернулся «в гражданку». Двадцатый век перевалил на вторую свою половину. А театр? Впервые после войны я ринулся в театр. Блистающие ярусы, очень хорошие артисты… а театра на сцене нет! Он был убит войной. Долгие годы он пытался ожить. Это сразу же пресекалось начальством. Олег Ефремов говорил мне: «Если меня посадят, ты будешь носить мне передачи, если тебя посадят, я буду носить тебе передачи».
Но далее начались отдельные взрывы: театр Товстоногова, театр Любимова на Таганке, театр Эфроса. А теперь — это всем знакомо — Марк Захаров, Олег Янковский, Александр Абдулов — любимые мои. А в зале — «новые русские» с сотовыми телефонами.
Появились театрики и в подвалах — ростки двадцать первого века. Печальные или нет? Не известно.
Из разговора с детьми во дворе
«А у нас в квартире газ. А у вас?»
С. Михалков
Маленькая, черненькая: А я через три года умру, у меня сердце, врачи маме сказали.
Мальчик (очень славный): А у меня СПИД. Маме какая-то палочка попала. Мы бомжи. Нищие.
Маленькая: А от этого можно заразиться? Мы с ним целовались.
Я: От этого, по-моему, еще нельзя.
Маленькая: А когда будет можно? Когда будут дети рождаться?
Я: Это я расскажу года через два-три вот этой девочке, она старше вас.
Маленькая: А отчего дети рождаются?
Я: И это я тоже расскажу через три года вот этой девочке, если за это время она сама не узнает.
Та, что постарше: Это она мне рассказала.
Маленькая: Это когда трахаются?
Мне надо было бежать к больной жене.
У нас во дворе так. А у вас?
А вам еще не вышли сроки?
А нам уже пора, пора…
Вам результаты перестройки
увидеть и кричать ура.
А может быть — уж нас не будет,
но с наше поживете вы
и на своем развале судеб
промолвите вслед нам: увы…
* * *
Нашел никем не занятое место.
Стоять на нем назначила судьба.
О вашей жизни долетают вести.
Забавные, летят ко мне сюда.
Телеанкеты и телевопросы.
Попробуй-ка, найди на них ответ!
Вот: «Что такое счастье?»
Все непросто.
«Ты счастлив?»
«Да».
«А если честно?»
«Нет».
А над ним — ангелы
В телефонном разговоре журналистка спросила: «Какое произведение искусства произвело на Вас самое сильное впечатление в эту неделю?» Я сказал, что об этой неделе — не могу, телевизор смотрю редко… Сказал бы о Пастернаке, об Иисусе Христе, но они не в эту неделю жили.
Но вспомнил, недавно я сделал открытие: знакомая подарила мне книгу Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки», которую я, к великому ее изумлению, никогда прежде не читал. Замечательная книга только сейчас попала мне в руки. Я читаю ее, как стихи. Герой ее — пьющий, дивно одаренный человек, над которым как бы парят доброжелательные ангелы. К чему они его привели, я пока не знаю: книжка еще не дочитана. Но я и сейчас могу сказать, что этот алкоголик был куда выше многих наших самых высоких политиков, над которыми, по-моему, все-таки нет ангелов.
События эти происходят в третий день после казни Иисуса, когда свершилось Его Воскресение.
В Евангелии нет речи о том, что было в этот день с Девой Марией, матерью Его. Вероятно, у создателей Нового Завета тут были иные, более существенные задачи.
Половина человечества ныне преклоняется перед Нею. Каждому, дает он себе в этом отчет или нет, — ясна мука ее, робеющая вера и счастье, когда вера эта осуществилась, положив начало новой, иной жизни людей Земли.
Традиция и любовь к Ней создали прекрасный образ Богоматери в ореоле славы и торжества.
И стала близка мне и, как кажется, понятна ее неуверенность в себе и безмерная боль, которой никто не мог разделить с Нею. И отчаяние оттого, что не по силам Ей исцелять людей, которые в недугах и горестях теперь пришли к Ней. И стало понятно, какие страдания испытывала Она, видя, как божественную мудрость Сына люди растаскивали, посильное или выгодное, каждый в свой угол.
А сила, дарованная избравшим ее Богом, была еще неведома Ей. Какою Она была тогда? В Тот день? Какою?.. И подумалось: такою, что тайно живет в сердцах, восторженно ее вознесших человеческих сердцах.
От настроений похоронных
спасаюсь я.
Стих — приседанья и поклоны,
чтоб скрасить беды и уроны.
Игра моя.
Так радужной игрой одеты
и вы, и мы.
Размер — игра. И рифма эта —
игра. Сама она из света,
а боль из тьмы.
Утренние эти рюмашки, возможно, все же сказываются отрицательно. Надо сосредоточиться, иначе вообще может получиться непонятное. Проверка. Записываю мысли в порядке поступления.
Народ привык к страху больше, нежели к другим чувствам. Скажем, во
