Ослепленная правдой - Стефани Майер

Кровать главаря, как и прежде, стояла в глубине палаты, где высились штабеля коробок и  ящиков с продовольствием. Соседние койки были отодвинуты подальше, главарь, судя по  всему, любит простор и терпеть не может натыкаться на товарищей по несчастью. Что ж, так  проще убить его. Медленно продвигаясь по узкому проходу, жена доктора не сводила глаз с  того, кого наметила себе в жертву, следила за его движениями, видела, как под наплывом  приятных ощущений он откинул голову, будто подставляя ей горло. Крадучись, она подошла  совсем близко, обогнула кровать, остановилась у него за спиной. Слепая продолжала свое дело.  Жена доктора медленно подняла ножницы, чуть разведя лезвия, чтобы удар получился  двойным. В этот миг, последний свой миг, слепец почувствовал ее присутствие, но  приближение оргазма увело его из мира привычных реакций. Не успеешь, подумала жена  доктора и резко опустила занесенную руку. Двойной клинок, направленный со всей силы,  глубоко вонзился в горло, повернулся вокруг собственной оси, рассекая хрящи и  соединительную ткань, прошел дальше, покуда не застрял в неподатливых шейных позвонках.  Вскрик был едва слышен, да и вообще почти неотличим от утробного стона или хрипа,  звукового, так сказать, сопровождения эякуляции, какие уже не раз звучали в палате, а может,  это он и был, ибо одновременно с тем, как кровь толстой струей ударила слепой в лицо, в рот ей  судорожными толчками пошла сперма. И слепцов встревожил не этот крик или хрип, а женский  вопль, непохожий на те, которых они наслушались вдоволь. Слепая, не понимая, вопила, что  происходит, откуда кровь, в ужасе от того, что, может быть, бессознательно, безотчетно, сама  не зная, как это вышло, осуществила мысль, невольно приходившую ей в голову раньше, то  есть сомкнула челюсти. Слепцы бросили женщин, ощупью стали пробираться ближе: Что  стряслось, чего так орешь, но чья-то рука вдруг зажала ей рот, и голос шепнул на ухо: Молчи, а  потом ее мягко оттащили назад. Молчи, повторил голос, женский голос, и это немного  успокоило ее, если это вообще возможно в таких обстоятельствах. Вышедший вперед счетовод  и до трупа, навзничь лежавшего поперек кровати, дотронулся первым, ощупал его и: Он  мертвый, определил. Голова была закинута за дальний край койки, и кровь еще хлестала из  раны. Его убили, воскликнул он через минуту. Слепцы замерли, не веря своим ушам: Как  убили, кто убил. У него вся глотка перерезана, это, наверно, та сучка, что была с ним, надо ее  найти. Слепцы вышли из столбняка, но, явно опасаясь напороться на клинок, зарезавший их  главаря, прошли недалеко. И не могли видеть, как счетовод, проворно обшарив карманы  убитого, нашел и достал пистолет и маленький пластиковый мешочек с десятком патронов.  Внимание отвлекли на себя женщины, которые в панике вскакивали на ноги, с истошным  криком метались по палате и, потеряв представление о том, где выход, натыкались на слепцов,  а те думали, что на них нападают, и в результате началось то, что смело можно было бы назвать  столпотворением. Жена доктора тихо стояла в глубине, выжидая, когда можно будет улучить  минуту и выскользнуть из палаты. Одной рукой она обхватила и крепко прижимала к себе  слепую, в другой держала выставленные вперед ножницы, готовясь свалить одним ударом  первого, кто приблизится. Пока что свободное пространство вокруг кровати главаря  благоприятствовало ей, но она знала, что это ненадолго. Кто-то из женщин прорвался наконец к  дверям, кто-то отбивался от слепцов, а кто-то даже уже стиснул горло своего насильника, явно  намереваясь увеличить счет потерь. Счетовод, взяв команду на себя, крикнул своим: Тихо,  замри, сейчас разберемся, и, желая, вероятно, придать убедительности своим словам, выстрелил  в воздух. Эффект, однако, оказался обратным ожидаемому. Слепцы не знали, что пистолет  обрел нового хозяина, а они, следовательно, нового вожака, а потому перестали драться с  женщинами, прекратили попытки сломить их сопротивление, причем один из них - навсегда,  потому что, судя по всему, его все-таки задушили. В этот миг жена доктора решила, что время  пришло. И ринулась вперед, рассыпая удары направо и налево. Теперь уже слепцы, давя друг  друга, вопя дурными голосами, кинулись врассыпную, спотыкались, падали сами и сбивали с  ног ближнего, и имеющий глаза увидел бы, что первая свалка по сравнению с этой была  попросту невинной детской возней. Жена доктора никого больше не хотела убивать, а  стремилась всего лишь выбраться отсюда, но так, чтобы не оставить позади себя ни одной  женщины. Этот, вероятно, не выживет, подумала она, всадив ножницы кому-то в грудь. Грянул  еще один выстрел. Пошли, пошли, кричала она, толкая перед собой всех попадавшихся ей  женщин. Поднимала упавших, повторяла: Живей, живей, и как ни кричал из глубины палаты  счетовод: Держи их, держи, не давай уйти, было уже поздно, все женщины успели выметнуться  в коридор, понеслись по нему, полуголые, прикрываясь остатками одежды. С порога жена  доктора яростно прокричала в открытую дверь палаты: Вспомните, как я сказала тогда, что не  забуду его лица, а теперь отныне и впредь думайте над тем, что я и ваши лица не забуду.  Заплатишь за это, крикнул в ответ счетовод, и ты, и эти суки, и ваши козлы, все заплатите,  кровью все умоетесь. Ты не знаешь, кто я и откуда пришла. Ты из того крыла, из первой  палаты, возразил один из тех, кто приходил за женщинами, а счетовод добавил: Голос-то не  спрячешь, скажешь словечко рядом со мной, и нет тебя. Ваш главарь тоже говорил так, и где он  теперь. Ты меня с ним не равняй, ни с ним, ни со всей вашей шатией, когда вы ослепли, я уже  знал все на свете. О моей слепоте ты ничего не знаешь. Ты не слепая, меня не проведешь. Да  будь я хоть сто раз слепая, слепей всех, кто здесь есть, я уже убила и буду еще убивать, если  потребуется. Раньше с голоду сдохнешь, теперь ни крошки больше не получите, хоть на  карачках приползете, хоть на тарелочке сюда принесете все свои три дырки, с которыми на свет  появились. За каждый день без еды буду убивать одного из вас, пусть только за порог шагнет.  Ничего у тебя не выйдет. Выйдет, и еду теперь мы будем получать, а вы жрите, что припрятали.  Счетовод в бешенстве выстрелил в сторону двери. Пуля прошла над головами, никого не задев,  и ударила в стену. Не поймаешь, крикнула жена доктора, и побереги-ка лучше патроны,  кончатся, что будешь делать, и помни, не тебе одному охота верховодить, твои дружки тоже бы  не прочь.

Твердым шагом отошла от двери, двинулась по коридору вдоль стены, но вдруг  навалилась обморочная слабость, подкосились ноги, и она упала. Перед глазами повисла  какая-то пелена. Неужели слепну, подумалось ей, но тут же стало понятно, что нет, еще не  сейчас, это слезы туманили взгляд, слезы, хлынувшие таким ручьем, как будто копились всю  жизнь. Я убила человека, тихо произнесла жена доктора, хотела убить и убила. Обернулась на  дверь третьей палаты, подумав, что, если слепцы бросятся догонять, защищаться она не сможет.  Но коридор был пуст. Женщины уже скрылись, слепцы, напуганные стрельбой и особенно тем,  что в палате осталось несколько трупов, высунуться не решались. Мало-помалу стали  возвращаться силы. Слезы всё текли, только теперь уже медленно, тихо, как бывает, когда  непоправимое уже случилось. С трудом поднялась. Руки, одежда были в крови, и измученное  тело вдруг уведомило, что она стала старой: Стала старой, стала убийцей, подумала жена  доктора, хоть и знала, что надо будет - снова убьет. А когда будет надо, спросила она себя,  медленно шагая к вестибюлю, и сама же себе ответила: Когда будет умирать то, что покуда еще  живо. Покачала головой, подумала: А это что значит, слова, слова, ничего больше. Вокруг  по-прежнему никого не было. Она подошла к двери, выглянула. Между прутьев решетки  смутно виднелась фигура часового. Там еще есть люди, и они еще видят. Вздрогнула от шагов  за спиной, подумала: Они, и стремительно обернулась, занося для удара ножницы. Но увидела  мужа. Возвращавшиеся во вторую палату прокричали по дороге о том, что случилось в левом  флигеле, и что какая-то женщина зарезала главаря, и поднялась стрельба, и доктор не спросил,  что за женщина, потому что и так знал, это не какая-то, а его женщина, та, которая сказала  косоглазому мальчику, что потом дорасскажет сказку, а сейчас-то что с нею сталось, где она,  может быть, лежит мертвая. Я здесь, произнесла она, подошла к нему и припала и даже не  заметила, что пачкает его кровью, а может, и заметила, но решила, что это не важно, ибо до  этого дня они все делили поровну. Что там было, говорят, убили кого-то, спросил доктор.  Убили, я убила. Почему. Кому-то надо было это сделать, а больше никого не нашлось. А что  теперь. А теперь мы свободны, они знают, что их ждет, если вздумают еще раз попользоваться  нами. Но ведь это значит, будет война. Слепые всегда на войне, всегда были и будут. И ты  снова будешь убивать. Да, если придется, от этой слепоты я не вылечусь. А что с  продовольствием. Теперь мы снова будем забирать его, вряд ли те осмелятся прийти сюда, по  крайней мере еще несколько дней будут бояться, что с ними произойдет то же, что и с их  главным, что им тоже воткнут в горло ножницы. Мы с самого начала, еще когда они  предъявили первые требования, не сумели оказать им сопротивления. Нет, не сумели, мы  испугались, а страх - плохой советчик, ну а теперь пойдем, надо будет на всякий случай  забаррикадировать дверь, кроватями перегородим, как те делали, а если придется поспать на  полу, то ничего страшного, это лучше, чем умереть с голоду.