Корректировщики - Светлана Прокопчик

На той стороне перекрестка тормознуло такси, подняв тучу снега. Павел вдруг понял, что ветра больше нет. Улегся как по мановению волшебной палочки. И небо — чистое, усыпано звездами. Куда в один миг делись облака — непонятно. Его пробрал легкий озноб, когда сообразил, что резко улучшившаяся погода могла стать результатом корректировки… вот только это вовсе не вторая ступень, на которой обычно работал Вещий Олег. Жуть какая.

Рассеянно наблюдал за машиной на той стороне перекрестка. Из нее тем временем выбрался человек в расстегнутой куртке, с щегольски обмотанным вокруг шеи длинным шарфом. Поскользнулся, чуть не упал, замахал руками, как крыльями. Побежал через перекресток по диагонали.

— Та-ак, — замогильным голосом сказал зоркий Сашка. — Знакомые все лица… Димка Ковалев со второго курса.

Павла аж скривило. Гарный барвинок, блин… Оля порой ассоциировала слова по странной прихоти. Под Новый Год на концерте самодеятельности, когда на сцену вышел Ковалев, из зала крикнула вместо “парубок” — “барвинок”. Так за Ковалевым погоняло и закрепилось. Не любил его Павел, сильно не любил. По вполне понятной причине — чертов барвинок решил, что Оля самая подходящая подставка, чтоб вокруг нее увиться. На себя б посмотрел сначала, чучело! Эти невинные детские глаза в пол-лица, точеный носик, эти женские губки бантиком, шея… у Павла палец толще, чем у этого барвинка шея! Про фигуру сказать нечего, три мосла на казеине. И все туда же!

Ковалев похлопал дециметровыми ресницами, ощупал всех тревожным взглядом, вздохнул:

— Уф, раненых нет. А я чуть не помер. Сижу в операторской, книжку читаю, все ж на автомате… А тут как толкнуло меня — на экран посмотрел, а там человек прямо под ковш бежит. Потом — ни хрена не помню. Робка говорит, что я комбайн по тормозам и разворот на месте, для надежности, чтоб как на “Титанике” не получилось. А я — не помню. Очухался — комбайн на боку лежит. Ну, я все дела на Робку свалил, сам в такси и сюда.

Павел торжествующе посмотрел на Сашку, потом на Моравлина. Значит, попался-таки, голубчик! Вот сам все и сказал. А барвинка пробрал словесный понос:

— А я всяких аварий с детства боюсь. Как пережил один раз — до сих пор кошмары снятся. Лет пять назад, в Московье. И всего-то на три дня приехал к родне, так на тебе… Прикиньте, едем мы с теткой в маршрутке, как вдруг в пол что-то долбануло, и чувствую — летим! Вниз! А я еще у окна сидел, только и запомнил, что падали на какого-то велосипедиста…

Моравлин смотрел на барвинка нехорошо. Пристально, тяжело. Потом перебил его излияния мягким таким, психиатрическим тоном:

— Дим, тут ряд нехороших совпадений… Ты мне просто скажи, в каких событиях ты участие принимал, или был свидетелем, а в каких — нет. Ладно?

— Ладно, — разом притух и испугался барвинок. Оглянулся, схватился за голову: — Ой, блин, меня ж с работы выгонят! Как я этот комбайн поднимать буду?! А на стипендию фиг проживешь нормально.

— Поднимем, — успокоил его Моравлин. — Невелика проблема. Давай по порядку. Ты помнишь случай, когда Цыганкову морду набили? Вся Академия неделю трезвонила.

— Помню! — обрадовался тот. — Почти при мне, считай, было. Я в борцовскую заглянул как раз, думал Лильку Одоевскую найти, мне внизу сказали, что она в борцовской Ваську ждет. Ну мы с Робкой Морозовым и пошли. И гляжу — драка.

— А тебе хотелось, чтоб Ваське по кумполу настучали? — сочувствующе спросил Моравлин.

Павел наконец понял, что его беспокоило. Барвинок вел себя как-то слишком по-детски, как нарочно старался. Приглядевшись, отметил, что у него остановившийся взгляд. Потом посмотрел на Моравлина — и догадался. Моравлин загипнотизировал Ковалева, чтоб тот разговорчивей был. Правильно, так с этим Вещим и нужно. И слегка позавидовал Моравлину, владевшему такими методами допроса.

— Еще бы! Он, сволочь, мне знаешь, сколько говна сделал? И еще предупредил, мол, если я ему морду набью, он меня посадит.

Павел чуть не прыснул: трудно было представить, чтоб хилый барвинок мог хотя бы поцарапать бугая Цыганкова. Да он подойти не сможет!

— Ты хотел, чтоб ему только по морде дали?

— Ну… Илья, понимаешь, он мне мешает. Вообще, моя бы воля, его б давно из Академии выгнали. Он же дуб! Понимаешь, дуб он! Он же ничего по специальности не знает! Ну учеба — это ладно. Меня ж перед самым Новым Годом секретарем МолОтского бюро факультета выбрали. А Цыганков ходит в активистах МолОта. Конечно, меня б не выбрали, если б он в это время в себя после драки не приходил, так что я тебе отдельно благодарен. Но мне он там не нужен! В общем, я перед каждой сессией Богу свечки ставлю, чтоб Цыганкова выгнали. Только Бог меня не слышит.

— А ты слышал про то, что Есусиков теперь разрешает на пятерку в первом семестре сдавать?

— Не только слышал, но и видел! Это ж конкретный прикол — как первокурсники физику сдают! Ласов из нашей группы у Есусикова лаборантом работает, так мы все к нему пошли на этот спектакль смотреть. Там же в лаборантской стекла с односторонней прозрачностью. Ну вот, видел я это.

— А когда смотрел, не было у тебя ощущения, что в той группе что-то не так, кому-то нужна помощь? Или, может, кто-то показался тебе лишним?

Ковалев растерянно моргал, не понимая намеков.

— Ты Риту Орлову не знаешь, случайно? — уточнил Моравлин.

— Эту дуру?! — Ковалев скривился. — Она меня подсидеть пыталась. По линии МолОта.

Моравлин положил Ковалеву руку на плечо, оглянулся на ребят. Слова не нужны. Полное совпадение. Ковалев был свидетелем или непрямым участником всех случаев, когда отмечался прямоугольный сигнал. Причем про него то не знали, то его не замечали.

— Дим, знаешь, я в таких вещах разбираюсь, — мягко сказал Моравлин. — У тебя шок. Тебе надо показаться врачу.

— А комбайн? — жалобно спросил барвинок.

— Была б проблема! — с нехорошим весельем воскликнул Моравлин.

Павлу показалось, что его огрели по голове чем-то мягким. Моравлин как-то повернулся, ничего не сказал, потом на миг коснулся раскрытой ладонью грудины Ковалева. У Димки подломились ноги, глаза закатились под лоб, стоявший рядом Сашка едва успел его подхватить.

— Грузите его в машину, — скомандовал Моравлин.

— А чего это?… — спросил Павел. — Истощение после корректировки?

— Нет. Я укатал. На всякий пожарный. Я больше не хочу отлавливать его.

Погрузив бесчувственного барвинка в дожидавшееся такси, Павел оглянулся. Комбайн стоял, как положено, на полозьях. Только поперек улицы. И непонятно было, с чего Павел решил, будто комбайн вообще падал.

— “Постовка” первой ступени, — пояснил Моравлин с усмешкой, не дожидаясь вопросов. — Мне тоже иногда практика нужна.

В машине Павел сел вперед, показывая дорогу, а Сашка с Ильей на заднем сиденьи с двух сторон поддерживали барвинка. В бессознательном состоянии тот был похож на девочку. Мальвинку.

Во втором корпусе Академии, где размещалась одна из лабораторий Лоханыча, к их приезду уже все были готовы. На вахте топтался Митрич, а Лоханыч так вообще заждался клиента. Ковалева погрузили в кресло, сами в коридоре ждали результатов. Моравлину позвонил Бондарчук, но ничего говорить не стал, обещал приехать.

— Между прочим, я тоже эту аварию видел, — вдруг сказал Сашка.

Павлу слегка поплохело. Ну что, сговорились все, что ли? Пароль для встречи изменить нельзя?

— Причем именно эту. Я узнал. Там тоже маршрутка, упавшая с рельса, и парень на велосипеде. Его раздавило, что ли, не знаю. Я далеко был, и даже подходить не стал.

— Ты тоже? — неожиданно спросил Моравлин, посмотрев Павлу в глаза.

Павел вздрогнул, но взял себя в руки:

— А странная эта авария, да? Почему-то сейчас под подозрение попадают только те люди, которые видели ту аварию, — и ответил на вопрос Ильи: — Да, я тоже. По молодости лет в свидетели не попал. И до сих пор не знаю, что там с тем велосипедистом стало.

— Ничего, — посмеиваясь, сказал Моравлин. — Если верить тому, что я сейчас здесь.

Минута молчания. Сашка опомнился первым:

— Между прочим, я ни вас обоих, ни Ковалева не помню. Причем что характерно, велосипед запомнил на совесть.

— А я, самый непосредственный участник, не помню и саму аварию, — сказал Моравлин. — Пришел в себя в больнице. На следующий день. И узнал разом все. Что на меня чуть маршрутка не упала, что я корректировщик, и что меня засунули в больницу, потому что было подозрение на насильственную инициацию. Так, кстати, и не выяснили, была она или нет, но на полуторной ступени я работаю без напряга. А больше всего я расстроился, когда узнал, что остался без велика, а новый мне до следующего лета не купят.

— Действительно, — задумался Сашка, — почему ж сейчас встречаются люди, у которых эта авария — общее место биографии? Причем люди эти друг друга не помнят.

— Никто никого не помнит — это из-за того, что “рут” неопытный. Вместе с неживыми объектами живых накрывает, а сознание такое насилие не всегда пережить может. Опытный “рут” людей обходит. А при чем тут авария… Наверное, при том, что именно на той аварии впервые засекли Вещего Олега, — пояснил Моравлин. — Кстати, тогда он тоже ушел сквозь пальцы. А сейчас собирает свою дружину. Чтоб идти на Царьград. Или на Киев, не помню, какой из походов у него первым был.