Пангея - Мария Голованивская

Спальня их всегда была уставлена пустыми бокалами. Хрустальными, разных цветов, и на каждом — жирный отпечаток ее бордовой помады. Очень Лиля уважала шампанское, шоколадки, они тоже всегда валялись распечатанные, среди блескучих заколок и шифонов: все это Петушок с сестрой находили, как только квартира пустела, прикладывали к себе, кривлялись перед зеркалом и хохотали.

Лиля, конечно, не работала, она уходила в парикмахерскую или в магазины и возвращалась обычно навеселе, с парой таких же подвыпивших говорливых подруг.

Отец Петушка умер прямо на ней, когда Петушку только исполнилось семнадцать, а сестре его девятнадцать. Это их и спасло: они остались жить вдвоем в ожидании матери, которая все не ехала и не ехала.

Лиля после похорон выгребла из дома все — забрала даже ковры и пледы, не новые уже и потертые, посуду собрала, красные чайные чашки с уже поистершейся золотой каймой, из-за каймы этой, наверное, и забрала, не видели ее больше после того раза, но Петушок не очень горевал: он тогда уже приторговывал чем попало, и на эти деньги они с сестрой как-никак, а могли жить.

Что все вранье, Петушок определил, наблюдая за Лилей.

Она красилась, чтобы скрыть морщины и первые седеющие прядки волос. Она как можно дольше не снимала халатик и дурачила отца, потому что в теле ее был очень неприятный дефект, о котором бедный папаша даже не подозревал, — раздваивающийся копчик, а может, когда-то и двойной хвост.

Лиля отчаянно врала. Детей она вообще не замечала, поэтому при них говорила разным людям разное, даже не предполагая, что дети такую ложь в состоянии различить.

Так где же Петушок различал вранье в теперешней его взрослой жизни? Везде, где в том или ином виде маячил или фантик, или красный шелковый халат. Фантик был враньем, витрина, одежда городская, вроде дорого стоит, а ботиночки обязательно жмут и штаны в животе давят.

Нежность всякая — вранье, потому что нужна, чтобы денежки выманить или что-нибудь еще. Разговоры умные — вранье, потому что люди не разговаривают в них, а похваляются собой. Показная преданность — вранье, потому что всегда скрывает готовящуюся измену. Хотя какая может быть измена? Война, что ли? Однажды — и Петушок как-то в сердцах рассказал об этом Рите — он собственными руками, вот этими вот, задушил друга молодости, подкараулил с подельниками студеной январской ночью не помнит уже какого года, когда тот возвращался с гулянки, и задушил, задушил! Прямо в парке, где днем дамочки проветривают своих собачек и нянюшки выводят побегать чужих детей.

Нормально это, потому что тот врал и хотел ребят сдать ментам. Они тогда пригнали партию ворованных авто, одна краше другой, ну просто цацы! И тот случайно узнал и давай угрожать: «Делись, а то ментам скажу». Ну, сажать его на доход смысла не было, да и брать в дело тоже — зрение плохое, так какой из него барыга — и тачку не пригонит, и на деньги кинут, так вот, пришлось его после предупреждения убирать, потому что он врал все, когда до этого в многолетней дружбе клялся.

Вранье, когда баба дает, а сама не кончает. Он, мужик, проверить этого не может, кончила она или как, но она все равно стараться должна во всех направлениях, а не вид делать. Он Рите все прощал за то, что она любила это дело. Немногие интеллигентки понимают в этих вопросах, а она понимала и не врала. Он смотрел на нее всегда внимательно и потом всегда прощал ее за брезгливость, непонимание, за нелюбовь, в общем.

Познакомились они через Павлика.

Давно уже. Нужен был ему водила, не свой, потому что дело было рисковое — гнали партию из Германии с затертыми номерами двигателей. Туда тыркнулся, сюда. Нужно было пять водил, не просто сразу найти. К ним один свой. Ну и кто-то через знакомых порекомендовал двоих, Гришку и Пашку: Гришку он не взял, тот показался ему бедовым, а вот Пашка пришелся и много потом на Петуха гонял. В нем правда была, в Пашке. Хотя у Гришки зазноба была из богатых, и Петух даже потом тачку ей пригнал. Все равно. Гришка был не тот. Пашка однажды привел Маргариту, они все были одноклассниками, старыми друзьями. Без вопросов, в общем. Пашка пришел за деньгами к Петушку и даже не представил ее, а зачем? Встали в коридоре.

— Вы проходите, — сказал Петух, чего встали? Давайте налью вам.

Все.

Она сразу запала ему.

Он интересовался, спрашивал, она отвечала.

Пашке было все равно, он видел.

Выпили. Петух говорит: «Пойдемте отметим дельце». Пошли. Она, Рита, жгла его как огнем. Он Павлика в сторонку: «Тебе чего дать, чтобы ты сейчас отвалил?»

Через неделю Петух явился к Рите пьяненький и с чемоданом денег. Буквально с чемоданом. И сказал ей: «Я врать не люблю и фигли-мигли разводить не умею. Полюбилась ты мне, и если я тебе не противен с ногтями грязными и жизнью моей нехитрой, то вот возьми и иди за меня».

Маргарита недолго думала и чемодан взяла, решив, что ногти она ему отчистит. Да кто сейчас от бабла отказывается, и какая разница, на кого батрачить, на дядю из конторы за копейки или на своего влюбленного мужика, пускай даже и совсем чуждого и чужого. Да что же это мы, пожить хорошо не сумеем?

С Пашкой никуда, это она понимала.

А про бабки Петушковые знали все, и характер его был — не говно, тоже существенная деталька.

Петух тогда счастлив был. До этого у него только один раз сердце заходилось — из-за евреечки с самого верха — Рахиль, которая таки крепко обобрала его. Он тогда твердо решил: дела — пожалуйста, а к сердцу он больше их не подпустит. Ритка хоть своя баба, ну, с закидонами. Так это ей по красоте положено. Перед свадьбой Петух облагодетельствовал полмира, много денег роздал и бедным, и по церквам, и дела его пошли сильно в гору, отчего у Риты за три года появилось все, чего она желала. Петушок очень гордился своей формулой обогащения: «хочешь заработать — потрать». Потрать, я сказал, а не вид делай! Все у нее появилось, кроме Пашкиной любви, само собой. Он с ней всегда был как с сестрой и ни на йоту больше. Не хотелось ему, хоть умри.

Что жена его страшно предаст, его, Петушка — Золотого гребешка, ему нагадала цыганка.

Он тогда никакой Риты не знал, только вышел после первой посадки за валютные операции, гулял с ребятами, отмечал досрочное. И пошли они пировать на корабль, очень они его любили. Паромчик этот ресторанный пришвартован был прямо у вокзала, река там изгибается и ласково так льнет к площади, за которой уже лет двести шпалы и празднично прибывают и отбывают поезда. И вот они там веселились, пили и ели, девушки с ними были грудастые, но статные, молодые, веселые, доступные, как вдруг откуда ни возьмись цыгане с плясками да песнями и, даже, кажется, и медведь с ними был… Весело сделалось всем, и Петушку особенно. Вот он, праздник после долгой разлуки и тягот, заслуженный, долгожданный, а впереди яркая такая жизнь, настоящая, без вранья и падлы.

Ну братва в танец пошла и давай подпевать «Ехали на тройке с бубенцами», а после танцев и песен к нему, ухайдоканному, подсела цыганочка в цветистом платье, со ртом, полным золотых зубов, сказала: «Давай, касатик, погадаю тебе, вижу уже сейчас, что многое из того, что на роду тебе написано, сбудется у тебя. По лицу твоему вижу».

Она нагадала Петушку, что жена его предаст, и он порешит ее в ярости, «но быстро утешишься», — завершила свое гадание цыганка. Жены у него не было, не было даже девушки, не силен он был романы крутить. Так, по пьяни, он это дело любил, но чтобы слова говорить — это нет.

Через пару дней потянуло его в церковь. Пришел он, встал под образа, «Отче наш» три раза прочел, хотел батюшке покаяться, денег вон на общую свечу сколько положил, но не нашел он батюшки, никого, кроме злобно ворчащих старух, в тот день в церкви он не нашел.

А дальше закрутилось.

Когда Маргарита как-то спросила Петуха, уже после сговора с Павлом, что тот будет делать, если разорится, Петух напрягся. Подумаешь, глупый бабий вопрос. Чего тут думать-то? Но он напрягся нутром. Так бывало с ним нередко, и потому он и был фартовым. Вдруг среди полного штиля он начинал чувствовать беду, смотри не смотри — ничего не увидишь, а он чуял. Однажды должен был ворованные такси забирать, давно уже. И хорошо договорился, и у людей надежных, а он что-то почуял и не пришел. Оказалось — правильно. Потом с девкой однажды отказался и опять же правильно, у нее потом СПИД нашли.

Верил Петушок нутру, от этого и в церковь ходил, и в приметы верил, и в гадания. И внутреннему голосу тоже верил.

— А что значит — разоришься? — спросил Петух, пытаясь унять тревогу. Улыбнулся, съерничал: — Нищие бывают только духом…

Маргарита ответила по-глупому серьезно:

— Разориться, Петя, — это когда все твои бабки, и имущество, и даже жена — а кто знает? — переходят к чужим людям. Ты, Петушок, вкалывал, пупок рвал, а они хвать — и отобрали.

— С чего бы это? — возмутился Петух. — Я у них не отымаю, а они, значит, умные?