Волга рождается в Европе (ЛП) - Курцио Малапарте

Там, посреди залива, передо мной лежит Кронштадт, закутанный в легкий, скрывающий туман, похожий на серебристый пар «белой ночи». Отсюда абсолютно ясно можно увидеть красные, желтые, зеленые, синие сигнальные лампы кораблей и искусственных маленьких островов, которые венцом лежат вокруг главного острова Кронштадт. Это нереальное явление, это вспыхивание и затухание обманчивых огней на полнеба, в серебристом паре легкого раннего тумана. Скользящие огни похожи на крылья бабочки, которые вспыхивают, пересекая солнечный луч, и сразу же гаснут, чтобы вспыхнуть вновь немного дальше в другом солнечном луче. Это как ясная летняя ночь, этот пар, ясная ночь полнолуния, светлая от беглого вспыхивания светлячков. Два высоких серых столба дыма поднимаются как гигантские деревья на обоих концах острова Кронштадт. Время от времени красноватая молния расщепляет ледовую корку между сушей и восточным краем острова. Это тяжелые немецкие батареи, которые обстреливают длинные колонны между Кронштадтом и Ленинградом. Капитан Леппо подает мне бинокль. Через синий отблеск ледяного моря передо мной отчетливо стоит лес труб и стальных мачт стоящих на якоре в гавани Кронштадта кораблей. Это внушительная сцена, весь этот флот, самый мощный флот Советского Союза, который там заключен в ледяной тюрьме, как в цементном блоке. Он не может двигаться, не может сражаться. – Он потерял ноги, – говорят финские солдаты. Весь флот, замурованный заживо. На высокой мачте шевелится что-то темное.

- Что это? – спрашиваю я капитана Леппо, – флаг? – Радио Москвы сообщило, что это флаг знаменитого крейсера «Аврора», объясняет мне капитан Леппо, – он был поднят на башне главного морского штаба в Кронштадте. Это не военно-морской флаг, это красное знамя. Знамя, которое матросы «Авроры» подняли в октябре 1917 года над царским дворцом. Красный цвет знамени отсюда нельзя увидеть. Это что-то темное, что-то тусклое. В этот момент, если хотите понять политическую ситуацию коммунистического экстремизма в Ленинграде и Кронштадте по отношению к Москве, хорошо вспомнить о том, что однажды, в решающие часы октября 1917 года, красное знамя «Авроры» испугало даже Ленина.

24. Корабли в тюрьме

Перед Кронштадтом, апрель

Это странная битва, которая уже месяцами ведется здесь за остров Кронштадт. Неповторимая битва, между замурованным заживо в цементный блок ледяного моря флотом и боеспособными сухопутными армиями, которые осаждают его со всех сторон. Морская битва на суше, хотелось бы мне сказать. Так как неповторимое в этой парадоксальной ситуации – это то обстоятельство, что русский Балтийский флот разделен со своими противниками не синей поверхностью морских волн, а беспредельным, скользким и ледяным мраморным полом, на которой финская пехота на своих лыжах пододвигается, так сказать, к абордажу русских броненосцев.

Представьте себе наглядно неподвижный, парализованный флот, втиснутый в лед, который душит его со всех сторон. Представьте себе к тому же атаку стрелков-лыжников на эти скованные корабли: так у вас будет в некоторой степени ясная (пусть даже очень отдаленная от куда более трагической, более парадоксальной действительности) картина этой битвы людей против бронированных кораблей, этой борьбы вооруженной винтовками и ручными гранатами пехоты против тяжелых орудий корабельной артиллерии. В безлунных, освещенных синим отблеском льда ночах – ведь у льда все же есть его собственная сила светоизлучения, сверкающий свет, который проникает вверх из глубин моря – лыжники выскальзывают через оставленные открытыми проходы в проволочном заграждении в свободное море. Недавно вечером я сам видел отправление одной из этих нападающих колонн. Выражение «колонна», естественно, не подходящее, так как сразу по ту сторону колючей проволоки отряд раскрывается как веер, делится на группы по два или три человека, которые потом широко растягиваются над бесконечной площадью окаменевших волн. Нет ничего более впечатляющего и волнующего, чем такое отправление стрелков-лыжников в открытое море. Самое глубокое молчание царило вдоль ледового канта моря. Отправление этой рейдовой группы, которая двигалась навстречу одной из самых сильных военно-морских баз мира, мне странным образом напомнил о выходе в море флотилии рыбацких лодок. Женщины, старики, дети машут молча на пристани, лодки под давлением весел отходят от берега. Потом раскрываются паруса, они ловят ветер, лодки удаляются, скользят прочь над поверхностью моря. Это было похоже на отход парусных лодок; и в холодном, пахнущем льдом и березами воздухе (с прохладным, тонким запахом льда и теплым и глубоким ароматом берез) я почувствовал запах водорослей, морской воды и рыбьей чешуи.

Примерно через час мы услышали первые далекие винтовочные выстрелы. Они доносились с темного и все же прозрачного горизонта. Красные и зеленые ракеты поднимались над бесконечной ледяной равниной, как струи фонтанов. Финские рейдовые группы вошли в боевое соприкосновение с русскими. Они состоят – в отличие от фронта в восточной Карелии или у Аунусе между Ладогой и Онежским озером – не из сибирских стрелков-лыжников, а из матросов Балтийского флота. Странности этой войны. Матросы спускаются со своих заключенных во льду бронированных кораблей, оснащенные лыжами, чтобы воевать на море. Они иногда осмеливаются добраться до финского побережья, до Терийоки. Снова и снова вспыхивают ожесточенные бои вокруг острова Гогланд, к западу от Кронштадта, который финны в эти дни отняли у советских матросов. Это война рейдовых, разведывательно-поисковых групп: борьба, я повторяю, людей против бронированных кораблей, стрелков-лыжников с их винтовками против стальных башен 381-миллиметровых пушек.

Финские стрелки-лыжники летают надо льдом, они тянут за собой маленькие сани с тяжелыми пулеметами и ящиками боеприпасов. И как раз на этих маленьких санях возвращаются к своим линиям раненых и погибших.

У советских матросов и финских «Sissit» (егеря, стрелки-лыжники) есть что-то общее: они не бросают своих мертвецов. Моряки – а ведь и финские стрелки-лыжники тоже большей частью моряки, рыбаки Финского и Ботнического заливов – ревниво заботятся о своих мертвых. У финских рыбаков с побережья около Турку есть песня, в которой море, под своей ледовой коркой, ревет и ругается, бьется головой по жесткой, прозрачно синей крыше, пока группа рыбаков несет мертвого приятеля над ледяной равниной. Тем не менее, не стоит думать, что осада Кронштадта исчерпывается такими эпизодами войны дозорных групп. Борьба за Кронштадт является одним из многих эпизодов осады Ленинграда; о других аспектах этой безжалостной осадной борьбы я хотел бы рассказать, когда я перейду к фронту на Ладоге и у Аунуса, за Ленинградом. Это гигантское кольцо, которое окружает столицу коммунистической революции. Чтобы полностью его объехать, чтобы познакомиться с ним во всех его частях и деталях, нужно побыть некоторое время на каждом его участке, заехать в каждый выступ, и проехать сотни и сотни километров. Например, невозможно с Карельского перешейка, где я нахожусь теперь, добраться до перешейка у Аунуса на Ладоге: нужно сначала приехать назад в Хельсинки, отправиться на север внутрь Финляндии, потом на юго-восток, общее расстояние более тысячи километров. Этого достаточно на сегодня, чтобы дать представление о трудностях, которые обнаруживает осада такого масштаба, вокруг огромного города, на территории, которая делается непроходимой зимой из-за льда, а в теплое время года из-за рек и озер.

Уже неоднократно я пытался изобразить линию прохождения осадного фронта, внешний вид этого большого, окруженного кольцом поле боя. Это что-то вроде растянутого в ширину четырехугольника, который тянется от перешейка Аунуса, между Ладогой и Онегой, до Карельского перешейка и от Шлиссельбурга до Петергофа. Защитный комплекс Ленинграда – это одна из самых мощных вещей, которые только можно вообразить: это система полевых укреплений и постоянных крепостных сооружений – из которых некоторые происходят еще из времен Петра Великого – дополненных и усиленных мощными сооружениями военной техники, с двойной линией бетонированных убежищ и стальных куполов, оснащенных всеми современными изобретениями и новейшим оснащением фортификационного искусства, согласно проекту, который в некотором смысле, в его топографии мог бы напомнить о Вобане, но исходит из опытов в Мадриде, что касается искусства – в котором коммунисты самые большие мастера – превращения в крепость современного города. Мадрид был таким опытом, который еще сегодня представляет собой актуальную ценность для осад. Отдельного комментария заслуживает тот бесспорный факт, что коммунисты в гражданской войне в Испании, а также в этой кампании в России, доказали, что они в высшей степени владеют техникой обороны города. А также от современной и сильно вооруженной и оснащенной бронетехникой армии. Из этого можно было бы даже сделать весьма интересное исследование. Так как для этого должна быть причина; и это причина не может быть только военной.