Десант на Эльтиген - Василий Гладков

Вот поднялся командир роты 37-го полка старший лейтенант Калинин. Докладывает: в роте 98 человек, из них коммунистов тринадцать, комсомольцев двадцать восемь. Люди прошли усиленные тренировки, хорошо усвоили свои обязанности в десанте. Рота обеспечена всем необходимым. Она должна форсировать пролив на катере № 028 и захватить берег в центре поселка Эльтиген. Рота готова выполнить боевое задание.

Доклад понравился маршалу. Здесь же он приказал досрочно представить командира роты Калинина к званию «капитан». Это произвело большое впечатление.

Тимошенко и Петров беседовали с комбатами, командирами рот и взводов. Они интересовались всем — выучкой людей, запасом патронов, гранат, продовольствия, санитарным обеспечением. Задавали вопросы:

— Что предпримете, если при подходе враг встретит мощным огнем?

— Что будете делать, оказавшись вдруг в окружении?

В заключение маршал сказал, что доволен работой офицеров и уверен, что дивизия хорошо подготовлена к операции.

После совещания по предложению Петрова командиры полков и морских отрядов задержались, чтобы еще раз увязать общие вопросы. Мы с контр-адмиралом Холостяковым разъяснили им порядок действий. Договорились, что 39-й полк с батальоном морской пехоты Белякова погружается на суда в Таманском порту; командиры морских отрядов Гнатенко и Трофимов.

37-й полк грузится на пристани Кротково; морскими отрядами командуют Сипягин и Бондаренко. 31-й полк с батальоном морской пехоты Григорьева отправляется с пристани Соляное; командиры морских отрядов Глухов и Жидко.

Начало посадки в восемнадцать часов. Форсирование пролива все отряды начинают в двадцать четыре часа.

За пятнадцать минут до подхода судов к берегу дается сигнал на вызов огня артиллерии.

Холостяков потребовал от командиров морских отрядов тщательно изучить все наши расчеты и точно следовать им. Он заключил так:

— Шторм ли, огонь ли врага, но пока штурвал в руках — веди корабль к цели, веди с толком, помни, кого везешь — десантников!

Сипягин, Гнатенко, Глухов заявили, что моряки не подведут своих боевых друзей. Это говорили опытные командиры, они не раз водили свои корабли с десантами.

Командиры полков и морских отрядов совместно углубились в свои расчеты, а мы с контр-адмиралом присоединялись то к одной, то к другой группе, помогая уточнять и увязывать все до тонкости.

— Василий Федорович, — спросил Холостяков, — вы уже познакомились с нашими батальонами морской пехоты? Какое ваше мнение?

— Хорошие хлопцы. Беляков подчинен тридцать девятому полку, они старые друзья, а Григорьев — тридцать первому.

— Спасибо за оценку, товарищ командир дивизии, — сказал Беляков, скупо улыбаясь.

— Я буду рад подтвердить ее на том берегу!

На море уже несколько суток бушевал шторм. Нас с Копыловым тянуло к берегу: когда же утихомирится эта чертова вода! С высотки была видна двадцатикилометровая ширь пролива.

— …Сколько лет союзники возятся у Ламанша? — думая о своем, спросил Копылов.

— Им пролив нужен, чтобы поканителиться, а нам канителиться не резон, — ответил ему я.

— Да, нам нельзя терять времени, — откликнулся Михаил Васильевич. Он отвернулся от моря, от редких порывов северного ветра, от грязных волн, обрушивавшихся на берег.

Мы помолчали.

— Командиров частей собираете в два часа? — спросил Копылов. — Организовать бы для них обед. Дружеский, семейный. Пусть поговорят, поглядят в глаза друг другу.

Я уже думал об этом и отдал соответствующие распоряжения начальнику АХЧ Гаврилову. Старший лейтенант заверил: "Все будет не хуже, чем в «Метрополе», товарищ полковник!" Сам я с волнением ожидал эту товарищескую встречу. Хотелось именно "посмотреть в глаза друг другу", еще раз удостовериться в сплоченности офицерского костяка дивизии, настроиться на общий лад.

Большинство командиров впервые шли в десант. Через несколько часов море разъединит нас, может быть, разбросает, оставит на время без связи, пока дивизия снова не соберется в кулак на том берегу. В такие моменты особенно необходима непоколебимая уверенность в товарищах по оружию.

По крутому берегу недалеко от пристани Кроткова тянулись старинные лабазы и склады. В просторном подвале одного из них разместился штаб дивизии. Здесь и собрались командиры частей. Поработали над картой, уточнили сигналы, окончательно договорились о расстановке людей. Для удобства управления во время захвата плацдарма штаб дивизии разделился на три оперативные группы. Первая из них во главе с начальником штаба полковником Бушиным отправлялась с 39-м полком на правый, ближайший к Керчи, фланг. С 31-м полком, который должен действовать слева, шла группа заместителя командира дивизии полковника Ивакина. С 37-м полком, нацеленным непосредственно на Эльтиген, пойду я с несколькими штабными офицерами. (На самом деле нумерация полков была иная: «1331», «1337», «1339», но мы для удобства называли их только по двум последним цифрам.)

Совещание близилось к концу. Зашел старший лейтенант Гаврилов и несколько торжественно доложил: "Товарищ командир дивизии, обед готов!" По его голосу и улыбке, которую он старался погасить и не мог, я понял, что все в порядке.

— Прошу, товарищи, к столу, — пригласил я офицеров. — Чем богаты, тем и рады. Давайте пообедаем сегодня все вместе. Последний раз на таманском берегу. Завтракать будем на крымской земле.

Гаврилов постарался. Были даже какие-то цветы. Было даже шампанское.

— Да, Гаврилов достоин всяческой похвалы! Если теперь чего не хватает для полного торжества, так это твоих стихов, Борис Федорович, — басил Ивакин, обращаясь к инженеру Модину.

— Стихи полагаются победителям. Завтра будешь их требовать по праву!

С удовольствием оглядывал я собравшихся. Цвет командного состава дивизии. Все молодые: от 24 до 35 лет. Один лишь командир 37-го полка подполковник Блбулян выделялся своей сединой. Ему шел пятый десяток, почти половину своей жизни он отдал службе в Красной Армии. Это был опытный офицер, большевик с двадцатого года. Горячий темперамент южанина у него вполне уживался с рассчитанным хладнокровием, столь важным для военачальника. Недаром Григорию Дарговичу поручено ответственейшее дело — захват самого поселка Эльтиген. Весь его облик говорил о мужестве, выносливости. Рядом с осанистой фигурой Блбуляна даже инженер-подполковник Модин казался хрупким, несмотря на свой высокий рост и широкие плечи.

Борис Федорович Модин заслужил любовь и штабных работников, и людей в полках за мастерство, за то, что умел учить солдат. Притягивал он к себе добрым нравом, веселым словом и песней, без которых в окопах порой жизнь была бы не в жизнь. Наконец, за нашим инженером упрочилась и слава дивизионного поэта. Я всматривался в его красивое лицо под шапкой русых волос и думал: "Вот кому будет работы на плацдарме!.." Предстояло за несколько часов повернуть на 180 градусов всю линию немецких оборонительных сооружений, повернуть их против врага и удержать во что бы то ни стало.

Около Модина сидел полковник Ширяев, командир 31-го полка, знающий и бесстрашный офицер. Было известно, что он гордится участием своего полка в десанте на Керченский полуостров. Но никому из сидевших за столом не дано было знать, что они видят полковника в последний раз. Он что-то весело рассказывал Николаю Михайловичу Челову, начальнику оперативного отделения штаба дивизии, и завладел не только его вниманием. С улыбкой прислушивался к звонкому голосу Ширяева майор Ковешников.

На первый взгляд Дмитрий Степанович Ковешников, с его коренастой, небольшого роста фигурой, не производил особого впечатления. Просто добродушный человек, с милой, располагающей улыбкой, спокойным взглядом карих глаз. А в сущности это был железный, несгибаемый человек. Об исключительной храбрости майора даже самые отчаянные люди говорили с уважением. Корреспондент армейской газеты Сергей Борзенко писал, что в боях под Новороссийском Ковешников дважды побывал на том свете. Дмитрий Степанович, образованный офицер, хотел учиться и умел учиться на войне, тактическим искусством владел превосходно, и в организации ближнего боя у него навряд ли нашлось бы много соперников. Я очень полюбил этого молодого офицера и, прикидывая в уме различные варианты течения боя за плацдарм, думал: "Если Ковешников зацепится, его никто не сбросит в море, он выстоит, пока не будет развит успех".

Должен упомянуть еще об одном офицере — полковнике Новикове, назначенном к нам накануне десанта командующим артиллерией. У нас он пока был новичком, но уже прочно вошел в офицерскую семью. Отзывы о нем были неплохие. За то короткое время, что отвела нам жизнь для совместной работы, они полностью подтвердились. В моей памяти полковник Новиков навсегда остался образцом выполнения воинского долга.