Десант на Эльтиген - Василий Гладков

Из штаба командарм звонил И. Е. Петрову: график срывается, нужно нажать на моряков. Прощаясь, сказал нам торжественно и строго:

— Верю в стойкость и храбрость дивизии. Верю, что она проложит путь через Керченский пролив.

В это время в открытом море послышались орудийные выстрелы. Стреляли где-то далеко в направлении Феодосии. Должно быть, наши сторожевые катера встретились с БДБ[1] противника.

Несмотря на «нажимы» из штаба фронта и армии, весь наш план рушился. Было далеко за полночь, а мы все еще бездействовали. Шторм связал моряков по рукам. Корабли подходили мучительно медленно. Часть из них не прибыла совсем. Пришлось наспех перестраиваться, увеличивать нагрузку на суда, а кое-что из артиллерии оставить на таманском берегу.

В открытое море десант вышел лишь к 3 часам утра. Уже здесь, на старте, нарушилась стройная система боевых порядков. Погода делалась все хуже. Волны швыряли суда из стороны в сторону. Катера с трудом буксировали плоты с материальной частью. Передовые отряды, шедшие на плоскодонных мотоботах, перемешались между собой.

С борта флагманского корабля мы с тревогой наблюдали эту нерадостную картину, вглядываясь в ночную мглу и дополняя воображением то, что не могли увидеть. Командир отряда кораблей капитан 3 ранга Сипягин обратился ко мне с вопросом:

— Что будем делать дальше? Шторм усиливается.

— Вы докладывали контр-адмиралу Холостякову?

— Да, докладывал…

— И что же?

— Нет ответа…

— На море командуете вы. Я, к сожалению, здесь только пассажир, которого вы обязаны доставить на крымский берег.

Вероятно, не нужно было так отвечать. Слишком резко. Зря вспылил…

Приостановить форсирование? Или же идти дальше с нарушенными боевыми порядками? Мысль о возвращении была противна. Я искал для нее разумного основания и не находил. Отказаться от десанта из-за шторма? Нет, это все-таки трусость, прикрытая благоразумием. Такого решения совесть не примет. Невозможно сорвать операцию, свести к нулю всю сложную месячную подготовку. Значит, продолжать выполнение задачи? И сознательно идти на большие потери, неизбежные при такой сумятице?

Все это промелькнуло в голове мгновенно. Моряк выжидающе смотрел на меня. Копылов стоял рядом и молчал, вслушиваясь в глухой мощный рев воды и ветра. Он был спокоен.

— Вы — старший начальник на кораблях, — сказал я Сипягину. — Вам виднее. Но мы не можем вернуться без распоряжения командующего армией.

Сипягин подумал и ответил:

— Это верно. Будем штурмовать, а то время уходит. — Он повернулся и пошел. Из темноты донесся его голос: — Пассажиры будут доставлены, товарищ полковник, будьте спокойны.

Раздалась громкая команда:

— Полный вперед!

Корабли взяли курс на Крым.

Резкий ветер бил в лицо. Холодные брызги обдавали людей с головы до ног. Под ударами волн гудели корпуса перегруженных судов. Шторм относил суда от намеченного курса, но они упорно пробивались вперед. Изредка прожектор рассекал вдалеке своим огненным мечом темноту ночи, на мгновение освещал пенистые гребни. Затем, поднявшись вверх, луч таял в тяжелых, иссиня-черных тучах. "Осторожно! Идем через минное поле!" Все, кто услышали эти слова, затаили дыхание. В памяти вспыхнула яркая картина. Мы с Иваном, вдвоем шли под Новороссийском, вдруг он рванул меня за рукав и вскрикнул: "Стой! Минное поле!" Иван был сапер и понимал в этом больше меня. Сейчас, как и тогда, на секунду похолодело сердце. Хоть бы скорее на берег! Хоть бы скорее начинался бой…

Мы были уже близко к цели, когда наш плавучий отряд нащупали немецкие прожекторы. Нестерпимый свет ослепил. Заслоняя ладонью глаза, я огляделся и увидел вокруг флагмана десятки катеров и мотоботов, баржи, плоты, поставленные на пустые железные бочки. Все это зарывалось в пенящуюся воду, вздымалось и падало на волнах и лавиной катилось к берегу. Лучи вражеских прожекторов вцепились в нас и не отпускали. "Ну, сейчас будет баня!" — мелькнула мысль.

С мотоботов, вырвавшихся вперед, взлетели красные ракеты — требование дать заградительный огонь. Тотчас же позади нас полыхнул молниями родной берег Тамани. Над нашими головами с визгом полетели, ввинчиваясь в плотный, влажный воздух, сотни снарядов тяжелой артиллерии. С Тамани слышался ровный сильный гул. Одновременно в небе, зарокотали моторы. Летчики устремились к берегу Крыма, чтобы подавить вражескую артиллерию.

Мы с жадностью смотрели вперед. Берег перед нами пламенел. Там сверкали разрывы снарядов. Вставали и разламывались столбы дыма. Метались языки огня. Справа что-то ярко вспыхнуло и осветило окрестность ровным желтым светом. Очевидно, снаряд поджег какое-то легкое строение или стог сена. "Огненная земля", — взволнованно произнес кто-то в темноте.

С началом артиллерийской подготовки десантники облегченно вздохнули. На каком-то мотоботе даже запели: "Широка страна моя родная". Песня взлетела и сразу же оборвалась. Снова несколько прожекторов осветили десант. Их лучи задерживались на судах, как бы подсчитывая наши силы. Потом в небе появились сотни осветительных ракет, и противник начал обстрел. Снаряды рвались всюду. Вокруг флагманского катера то и дело поднимались серые колонны воды.

Вода ревела, обрушиваясь на палубу. С некоторых катеров повалил черный дым. Непроглядный мрак беспрестанно сменялся неестественно ярким, обнажающим светом. В те моменты, когда отважные летчицы Таманского полка направляли свои самолеты на прожекторные установки противника, свет выключался. Самолет уходил, и снова прожектора протягивали свои дьявольские щупальца к десанту. Здесь мы понесли первые потери. Затонуло несколько мелких судов.

Слева от флагмана грохнули три взрыва. Мы видели, как развалился пополам подорвавшийся на минах катер. На нем был штаб 31-го полка во главе с полковником Ширяевым. На взорвавшемся корабле уцелело только три человека: два разведчика и помощник начальника штаба по учету личного состава капитан Баремблюм. Изуродованный остов катера с тремя оглушенными людьми до позднего вечера дрейфовал в проливе. Его обнаружили моряки и привели в Тамань.

Справа загорелся другой катер. Было видно, как матросы сбивают пламя. "Руби буксир!" — отчаянно прокричал чей-то голос. Обрубленный конец хлестнул по волне. Плот с противотанковыми пушками встал дыбом и исчез во тьме.

Мотоботы, увертываясь от огня крупнокалиберных пулеметов, неуклонно приближались к берегу. Они уходили все дальше от нашего флагманского корабля. Вцепившись обеими руками в поручень, я следил за ними глазами и завидовал тем, кто находился на них. Мне, как и каждому солдату, хотелось быстрее на берег. Нужно было почувствовать под ногами землю, схватиться грудью с врагом.

Внезапно палуба ушла из-под ног. В носовой части корабля мелькнула сначала тусклая, потом ослепительная вспышка. Взрыв. Кто-то крикнул. Пригнувшись, пробежали матросы. Потом они прошли обратно с носилками, на которых лежал человек, покрытый с головой черной шинелью.

— Кого убило?

— Капитана третьего ранга Сипягина…

К пяти часам утра штурмовые отряды на плоскодонных судах добрались до берега. С моря мы могли определить это по звукам стрельбы. Было слышно, как затараторили пулеметы немецких дзотов. В ответ ударили очереди наших пулеметов. Резко зацокали противотанковые ружья. Послышались дробный перестук автоматов и глухие разрывы гранат. Ветер донес приглушенное расстоянием «ура».

— Михаил Васильевич! Слышишь? Цепляются ребята! Пошли!

А мы мотались на волнах в километре от берега. Здесь скопились корабли глубокой осадки. Противник, отбивая натиск передовых отрядов, оставил на время нашу флотилию в покое. Шум боя на берегу разрастался. Время тянулось томительно медленно.

На востоке чуть посветлело небо. Я подошел к офицеру, заменившему Сипягина, и спросил:

— Когда начнете разгрузку катеров и барж? Когда высадите мой штаб?

— Не знаю, товарищ полковник. Высаживаться не на чем.

— Как не на чем?

— Плавередства не вернулись.

Это была самая большая ошибка в плане десантной операции. Расчет был на плоскодонные суда: доставив передовые отряды, они должны были возвратиться и, курсируя между кораблями, баржами и берегом, высадить в несколько приемов весь десант. Но большинство плоскодонных судов сразу вышли из строя. Некоторые погибли от огня, несколько подорвалось на минах. Эти неизбежные потери мы учитывали и предвидели. Мы не учли силу шторма: основную часть плавсредств штормовая волна выбросила на берег и разбила о камни. Высаживаться теперь было не на чем.

В состоянии близком к отчаянию, мы с Копыловым прислушивались к тому, что делалось на не досягаемом для нас берегу. Подошел морской офицер и сказал:

— По радио получен приказ: вернуть все корабли глубокой осадки в Тамань. Ложусь на обратный курс.