Шпага и кнут - Вольф Белов

В довершение всех бед посреди ночи вдруг раздался чудовищный храп. Катарина несказанно удивилась, обнаружив, что источником столь богатырских звуков является ее престарелая спутница. Вот уж никогда бы девушка не подумала, что такая хлипкая на вид старушенция может так сотрясать воздух. Даму Гинеору, похоже, ничуть не смущали насекомые, которых, как казалось Катарине, вокруг просто кишмя кишело. Лежа на спине, раскинув худенькие ручонки и широко раскрыв рот, престарелая гувернантка заглушала своим мощным храпом все остальные звуки. Это побудило девушку еще плотнее завернуться в одеяло и заткнуть уши. Пару раз храп Гинеоры прерывался и слышалось какое-то причмокивание. В такие моменты Катарине представлялось, что либо один из упрямых тараканов, штурмующих потолок, сорвался вниз и угодил прямо в распахнутый зев дамы Гинеоры, где и окончил свои дни, либо какая-нибудь муха в темноте с разгону залетала туда же и с теми же последствиями. И то, и другое было так отвратительно, что девушка вся передергивалась, словно ее била судорога.

Утром Катарина поднялась уставшая, невыспавшаяся и злая на весь белый свет, а кроме того, в двух местах укушенная клопами. Ее великовозрастная спутница, напротив, выглядела гораздо бодрее, чем накануне, хоть и пожаловалась, что всю ночь не могла сомкнуть глаз в таком жутком месте, совсем не подобающем даме. Выслушивая ее причитания, девушка лишь скрипела зубами от злости.

Едва она затянула себя в корсет и влезла в тесное платье, предварительно проверив, не успел ли там за ночь поселиться кто-либо из ползающих обитателей трактира, раздался стук в дверь.

– Кто там?! – раздраженно спросила Катарина.

– Это я, леди Линслод! – послышался голос Оланца. – Случилось несчастье?

– Какое? Если сдох трактирщик, то я спляшу на его могиле!

Гинеора поспешила сделать замечание своей подопечной:

– Ваша милость, благородной леди не подобает так выражаться.

Катарину так и подмывало спросить в ответ, а подобает ли благовоспитанной даме всю ночь напролет храпеть, как пьяный извозчик, и пережевывать во сне тараканов, но девушка сдержалась. В конце концов, Гинеору можно было и пожалеть. Если ей, молодой сильной девушке, так тяжело дается эта поездка, каково же старушке, привыкшей к спокойной размеренной жизни в замке герцога Готрана? Наверняка отец навязал ей в спутники двух стариков, чтобы умерить прыть дочери, привить ей хоть какое-то терпение и хотя бы подобие благородных манер. Только вот пока что-то плохо получалось.

Между тем Оланц, по-прежнему оставаясь за дверями, сообщил:

– Нас обокрали, ваша милость!

– Что?!

Катарина столь стремительно выскочила за дверь, что этой самой дверью едва не лишила старого кучера сознания и остатков здоровья, растраченного на служение благополучию герцога и герцогини Готран. Оланц едва успел отскочить в сторону, что в его годы казалось просто верхом ловкости и виртуозности.

– Что у нас украли? – резко спросила юная леди.

Кучер развел руками.

– Все.

– Что значит, все?

– Неизвестные украли карету, а там было все, даже ваши наряды. Простите, ваша милость, но сундук такой тяжелый, я думал…

– А деньги?

– Деньги при мне, но…

Катарина махнула рукой и, не дослушав, выбежала в обеденный зал. Как и накануне вечером здесь было абсолютно пусто, лишь трактирщик вытирал грязной тряпкой длинный стол, на который тут же снова садились жирные мухи.

– Ах ты гад! – разъяренно воскликнула Катарина, напрочь забыв обо всех приличиях, подобающих даме благородной крови. – Не ты ли уверял вчера, что здесь нет воров? Где моя карета?

– А я почем знаю? – отозвался трактирщик, безразлично пожав плечами. – Место проходное, шляются тут всякие… Может, та цыганка постаралась, что-то ее сегодня не видно.

– Какой же ты мерзавец! Жалко руки об тебя марать, грязная свинья, а то…

Неожиданно Катарина осеклась и задумалась. А ведь все складывается совсем не так уж и плохо. Их ограбили, она ни в чем не виновата и может с чистой совестью вернуться домой. Ну не пешком же ей идти во дворец к королю Фернару и представать перед его троном в пропыленном оборванном платье, пропахшем деревенскими ароматами. С таким доводом отец не сможет не согласиться. А когда узнает, сколько пришлось вытерпеть его дочурке, исполняя волю родителя, наверняка смягчится и простит все былые грехи.

Хотя, самолюбие слишком уязвлено, чтобы вот так просто сдаться и повернуть назад. Ну да, конечно, это наверняка та самая цыганка, они же все воры и конокрады. Что ни говори, повод не чахнуть в пансионе среди разряженных напудренных дурех и не связывать себя узами брака с каким-то неизвестным парнем, а вернуться домой к привычной беззаботной жизни, очень подходящий. Но, с другой стороны, стерпеть такое от какой-то девчонки ей, поколотившей в родной Ламберании с тех пор, как научилась ходить, стольких мальчишек… Это как-то даже унизительно. Что скажет отец? Что только дома и может хорохориться, а чуть что, сразу расплакалась и под родительское крылышко, под матушкину юбку? Ну уж нет! Она доберется до дворца короля Фернара и докажет лорду Готрану, что сделала все, от нее зависящее, чтобы исполнить волю отца. А уж там как-нибудь сумеет устроить все так, чтобы ее пребывание в королевском пансионе сделалось нежелательным, а то и невозможным как можно скорее. Всякое же может случиться, вдруг пожар или наводнение – уж что-что, а организовать стихийное бедствие она сумеет. Да и не факт, что вообще в этот пансион зачислят – портить отношения с людьми ее тоже учить не надо. Вот тогда уже можно будет возвращаться домой действительно с чистой совестью. Ну, почти чистой. Его светлость не сможет упрекнуть свое чадо, что она отказалась исполнить волю родителя. Она честно пыталась… Ну-у, как бы честно, но об этом будет знать только сама Катарина, для отца же – просто не смогла, а насчет этого уже никакого уговора не было.

– Оланц! – окликнула Катарина своего старого кучера. – Отсчитай половину монет! Возвращайтесь в замок отца, дальше я отправлюсь одна.

Взглянув на ухмыляющегося трактирщика, девушка добавила:

– Но скоро вернусь с отрядом королевской стражи и тогда тебя высекут на площади.

Глава третья

Больший позор трудно было себе представить. Да что там трудно, просто невозможно. Если бы Катарина наперед знала, что предстоит терпеть подобное унижение, лучше бы вернулась в отцовский замок вместе с Гинеорой и Оланцем.

Половины монет из той весьма скромной суммы, что выделил на дорогу герцог Готран, хватило ровно на столько, чтобы купить в деревне ослика. Даже если бы у кого-то из крестьян нашлась в хозяйстве хоть захудалая лошаденка, денег для покупки все равно было бы недостаточно. Однако молоденький, хотя уже и порядком облезлый ослик оказался единственной скотиной, мало-мальски пригодной для верховой езды, кроме него крестьяне могли предложить лишь свинью. Пришлось Катарине смирить гордыню и взобраться верхом на то, что дают. Ну в самом деле, не на хряке же въезжать во дворец короля.

Однако и верхом на ослике девушка выглядела довольно нелепо, о чем красноречиво свидетельствовали открытые насмешки горожан, обидные выкрики и улюлюканье мальчишек. Вцепившись в короткую гриву своего низкорослого скакуна, Катарина скрипела зубами от злости и заливалась краской так, что пылали уши.

Даже стражники у дворцовых ворот, увидев столь нелепое зрелище, откровенно расхохотались над незадачливой наездницей. Катарине стоило немалых усилий убедить их известить о своем приезде кого следует – слишком уж не похожа была девушка с растрепанной прической в обтрепавшемся пропыленном платье, да еще сидевшая на спине облезлого осла на благородную дочь ламберанского герцога. Юной дворянке пришлось битых полчаса увещевать непреклонных стражников, умолять, кричать, топать ногами. В конце концов, стражники сдались, скорее устав от назойливой скандалистки, чем уступив ее мольбам, и перед Катариной предстал надменный дворецкий в расшитой золотом ливрее.

Смерив приезжую недоуменным взглядом, дворецкий деликатно осведомился:

– Кто вы, девушка?

Катарина скрипнула зубами. Сколько раз ей еще придется объяснять тупоголовой дворцовой прислуге, кто она есть такая?

– Леди Катарина Линслод, дочь лорда Готрана, герцога Ламберанского, – в очередной раз назвалась она. – Прибыла ко двору короля Фернара Тринадцатого, чтобы быть представленной для зачисления в пансион.

– Охотно готов вам верить, юная леди, но вы же понимаете, заявления подобного рода требуют документального подтверждения, – произнес дворецкий.

Хотя внешне он оставался невозмутим, в глазах его столь отчетливо читалась насмешка, а в голосе так явно слышалась ирония, что юная дочь лорда Готрана весьма охотно расплющила бы эту физиономию, не пожалев последних сил, и не убоявшись стать зачинщицей банального скандала. Тем не менее, Катарина усмирила свою клокочущую и готовую вырваться наружу злость, хоть и с немалым трудом, и достала из-за выреза платья верительную грамоту. При этом ее действии выражение лица дворецкого не изменилось, однако зрачки заметно расширились. Похоже, ему не часто доводилось видеть, как благородная дама, на которую, впрочем, Катарина в данный момент не очень-то была похожа, по крайней мере, внешне, так откровенно шарит под платьем в святая святых, и только многолетняя выучка не позволяла дворецкому проявлять собственные эмоции.