Нелегалка. 2009—2010 - Наталья Лазарева

Дороги Германии восхищали. Даже ответвления от автобана, уходящие в сторону небольших, на несколько десятков домов, населенных пунктов, были при обязательных светофорах и пешеходных переходах.

Затем начался космический пейзаж: в несколько раз выше опор высоковольтки, до самого горизонта, выстроились ветряные мельницы, медленно вращающие трехлопастными пропеллерами. Жилые домики вокруг выглядели спичечными коробками. Пушистые, белоснежные облака висели по всему небу. Между гигантских мельниц имелась и обычная, старинная, с четырьмя деревянными крыльями, но она не работала – может, музей или памятник.

Ляйпцих удивлял. Что-то в немцах есть хулиганистое. Везде стены и окна расписаны и разрисованы граффити, часто весьма неприличными. Это никого не трогает – иначе их давно закрасили бы.

В городе много велосипедистов. Газоны нестрижены, и – невероятно! – мусор на тротуарах!

Размеченные велосипедные дорожки и трава, растущая между булыжников на пыльных мостовых, белые лебеди в пруду городского парка, и сам парк – запущенные дебри, где деревья до макушек увиты какими-то плющами так, что не видно стволов.

У аккуратистов-фрицев, впрочем, наблюдался порядок, но без фанатизма.

В автобусе включили видеофильм, врубив звук на полную мощность. Народ общался – тоже громко. Наталья заткнула уши и закрыла глаза. Здоровый сон – верный признак чистой совести. И, как гласит народная мудрость, – совесть чиста, если ею не пользоваться.

В агентстве обещали, что на остановках можно принимать душ. Душевые на стоянках имелись, но времени было так мало, что в них никто не заходил.

Наталья взяла с собой две упаковки влажных детских салфеток. Детских, потому что только они продаются по сто штук, потому что они большие и, действительно, влажные. Если изобретатель таких салфеток еще жив, он попадет исключительно в рай.

Еще она захватила дюжину пар носков и меняла их утром и вечером, обтирая ступни салфетками. Те же салфетки фактически стали заменителем душа.

В первом же немецком туалете Леся переполошила попутчиц. Когда автобус затормозил на заправке, Наталья побежала к кабинкам ватерклозета первой. За ней неотвязно неслась Леся. Кабинок было две. Соседки быстро заняли их, остальные женщины выстроились в очередь. Не успела Наталья устроиться на сиденье, как послышался шум сливаемой воды, и Леся заорала, колотя в перегородку: «Наташа! Я унитаз сломала! Вода течёт и не останавливается! Я не виновата! Я ничего не делала! Что теперь будет?!» Леся выскочила из кабинки и дёргала дверцу той, в которой заперлась Наталья: «Открой! Я боюсь! Меня арестуют!!!» Пришлось выйти и объяснить очумевшей от неведомой цивилизации девице, что вода слив работает автоматически.

Чтобы как-то коротать время, Наталья начала писать письмо любимому, бесконечно-длинное письмо, десятки и сотни страниц признаний в любви, воспоминаний, и описаний своего путешествия.

Потом она пошлёт ему несколько писем, но… Письма интересно писать, когда на них приходят ответы. А он не отвечал. Безответные письма, как безответная любовь, – это же ерунда какая-то!

Безответные письма первоначально трансформировались в безнадёжные письма, потом – в неотправленные письма, и потом – в дневник. Наталья купила толстую тетрадь в клеточку, в твёрдом переплёте, подписала аккуратно, как прилежная школьница, на первой странице вывела: «Нелегалка. Записки сумасшедшей» и поставила дату отъезда из России: 14.05.09.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Записки сумасшедшей

Мы ехали и ехали по Германии. Я то засыпала, то просыпалась. Великанские ветряки сменили бесконечные, скрывающие горизонт, холмы.

Облака скользили по небу, а их тени образовывали на лесах и полях причудливую маскировочную сетку, сквозь которую вдруг цветными пятнами проглядывали деревни, вспыхивали шпили на церквушках.

Нюренберг. Залатанный асфальт, подстриженные через раз газоны, расписанные хулиганами стены, старинные башни, церкви, мелкий мусор на улицах, велосипедисты, светофоры для велосипедистов. Негры, китайцы, евреи, индусы на улицах – Гитлер застрелился бы, не начав войны, если бы у него была машина времени.

Все это время мы с любимым перебрасывались смсками. Под Мюнхеном он прислал очередную, заканчивающуюся бодрым: «Гитлер капут!» Я не ответила. На телефоне закончились деньги.

В 2 часа ночи 17 мая мы проснулись на остановке в Италии. Север страны. Соловей поет так же, как в Германии, как в Польше, в Белоруссии, на Псковщине, в Питере… Соловей поет так же, как пел в Кронштадте, в нашу последнюю ночь. Было холодно и ветрено. Трава под окнами колыхалась изумрудным ковром. Дым от сигарет влетал в комнату вместе с пеплом. И соловей не умолкал ни на минуту.

Милан встретил свежестью и туманом, расписанными граффитистами заборами (ничего оригинального), замусоренными газонами. Из окон, как в кино, свешивалось сохнущее белье.

Солнце зажглось как красный светофор. На трассе авария: машина, лежащая на крыше, полиция, скорая помощь, пожарные – на шоссе что-то горело. Может быть, шофер уснул за рулем – дорога на рассвете пустая и утомительно скучная.

Туман уплотнялся, прибиваясь к земле, стирая все цвета. Но где-то в вышине разъяснивалось. Сначала солнце поменяло цвет на оранжевый, затем засияло нестерпимым золотом. В бледно-голубом небе висел сверкающий диск, но, кроме него и белой стены тумана, не было видно ничего.

В Болонье жарко и душно. А нам до юга еще пилить и пилить.

Едем дальше. Проезжаем какие-то селения. Нестриженные газоны. Красные маки по обочинам. Мусор. Виноградники. Горы.

Горы!!! Горы – такая красота! Я никогда не была в горах. Попутчицы учили язык. Я влипла в окно и забила на всё, кроме восприятия мира исключительно визуально.

Автобус ехал по горам, по мостам и тоннелям, выныривая из темноты в красоту.

Народ учит артикли. Я хочу в горы.

Тоннель сменялся тоннелем, мне все происходящее дико нравилось. Горы везде, их вершины исчезают в небесной дымке.

Мы проезжали над лесами, над ущельями, под нами неслись поезда, в одной из деревень звонил колокол. На дороге – предупреждающие знаки с оленями. Боже, здесь есть олени!

Слева над нами, на горе возник старинный замок, справа под нами раскинулся огромный и прекрасный мир.

Моя голова переполнилась впечатлениями. Через два часа я сдалась. Если я буду смотреть это дальше, я умру. Мне знаком синдром Стендаля. Надо постараться уснуть.

На грязном газоне на въезде в Рим развалился толстый бомж.

Автобус остановился у вокзала. Меня и еще шестерых женщин высадили. Одну забрали почти сразу – ее трудоустраивали в Риме. Леся ехала в Неаполь. Я помахала ей рукой и спросила у попутчиц: «А когда нас заберут?» На меня уставились как на ненормальную: «Куда заберут?» – «Ну, вот одну женщину уже отправили к хозяевам. А нас – когда?» Рая хмыкнула: «Ты вообще куда едешь?» – «В Италию» – «В Италию – куда?» – «Я думала, в Рим…» Женщины расхохотались: «Во, даёт! Нас везут на Сицилию! Поезд вечером».

Я обалдела от внезапной информации. Сицилия?! Как-то непонятно, хорошо это или плохо. Сицилия. Остров, насколько я помню из уроков географии. Вулкан Этна. Действующий, между прочим. Что-то там с греками и римлянами связано. Ах, да, ещё аргонавты. В голове зазвучало: «Арго, о каких потерях плачет птица встречная? Парус над тобой, поднятый судьбой, это – флаг разлуки, странствий знамя вечное…» И Гарибальди. Красные рубашки. В детских мечтах я мужественно сражалась в их рядах. Круто. Сицилия, говорите? Пусть будет Сицилия!

В Риме была не жара – пекло. Я сразу же переобулась в тапки, кроссовки убрала в чемодан. Первым делом разыскала туалет. Служащий, взглянув на мою измученную физиономию, денег за вход не взял, хоть я протянула ему монету. Он замахал руками и ткнул в сторону женских кабинок. Я пробормотала: «Graziе» и заперлась в ближайшей.

Переодевшись, повеселела. За дни пути у меня скопился пакет стирки, оставалось лишь поражаться на попутчиц, из Питера едущих в одной и той же одежде.

Наша группа резко разбилась. Две пары свалили в город. На вокзале остались я и дылда Инка. Сначала я порывалась спуститься в метро, но перекусив в пиццерии, поняла, что у меня болит голова. Мы ехали уже трое суток. Я вообще плохо переношу автотранспорт. Твердая почва под ногами и тридцатиградусная жара нарушили равновесие под черепной коробкой. Я наглоталась нурофена и устроилась на скамейке, среди пакетов и чемоданов.

К шести наши попутчицы вернулись, не найдя ни памятников, ни достопримечательностей. Я утешила их: Рим никуда не денется!

В ожидании поезда наступило время откровений: кто зачем и почему отправился в Италию.