Большие надежды (без указания переводчика) - Чарльз Диккенс

— Скажите ему: пускай убирается тотчасъ же съ своимъ свидѣтелемъ, сказалъ мой опекунъ съ отвращеніемъ, обращаясь въ писцу:- и спросите у него, что это онъ о себѣ думаетъ, и какъ осмѣливается приводить подобнаго свидѣтеля.

Вслѣдъ за симъ, мой опекунъ повелъ меня въ свою комнату и, завтракая стоя, сообщилъ мнѣ о своихъ распоряженіяхъ касательно моего воспитанія. Завтракъ его состоялъ изъ корзинки съ тартинками и карманной фляжки съ хересомъ; онъ и самыя тартинки уничтожалъ съ тѣмъ же презрительнымъ видомъ, съ какимъ обращался съ своими просителями. Было рѣшено, что я поѣду въ «Гостиницу Барнарда», гдѣ приготовлена для меня кровать у молодаго мистера Покета; тамъ проживу до понедѣльника, а въ понедѣльникъ отправлюсь съ визитомъ, вмѣстѣ съ молодымъ мистеромъ Покетомъ, къ его отцу, чтобъ посмотрѣть, какъ онъ мнѣ понравиться. При этомъ случаѣ, я узналъ, какое мнѣ будетъ отпускаться содержаніе — очень щедрое должно признаться. Тутъ же мой опекунъ вручилъ мнѣ карточки нѣкоторыхъ магазиновъ, гдѣ я могъ запасаться всякаго рода одеждою и другими необходимыми предметами.

— Вы увидите, что кредитъ у васъ хорошъ, мистеръ Пипъ, сказалъ мой опекунъ, поспѣшно глотая изъ своей фляжки, такъ-что отъ нея несло, какъ отъ цѣлой бочки хереса — но такимъ образомъ, продолжалъ онъ:- я буду въ состояніи уплачивать по вашимъ счетамъ, и удерживать васъ во-время, если замѣчу, что вы слишкомъ торопитесь въ долговое отдѣленіе. Ужь вамъ вѣрно не сдобровать, какъ-нибудь подгадите… Ну, да это не мое дѣло.

Поразмысливъ немного объ этомъ неутѣшительномъ обстоятельствѣ, я спросилъ у мистера Джаггерса, нельзя ли послать за извощикомъ? Онъ отвѣтилъ, что не стоитъ того, такъ-какъ мѣсто моего назначенія очень-недалеко; если я желаю, Уемикъ проводитъ меня пѣшкомъ.

При этомъ я узналъ, что Уемикомъ звали писца, сидѣвшаго въ сосѣдней комнатѣ. На время его отсутствія, позвали другаго писца сверху и посадили на его мѣсто. Пожавъ руку своему опекуну, я вышелъ на улицу вмѣстѣ съ Уемикомъ. Мы встрѣтили тамъ новую толпу просителей, но Уемикъ разогналъ ихъ, сказавъ рѣшительно.

— Я вамъ говорю, что даромъ безпокоитесь: онъ съ вами слова говорить не станетъ.

Мы вскорѣ отъ нихъ отдѣлались и пошли рядомъ ускореннымъ шагомъ.

XXI

Идучи съ нимъ рядомъ, я бросилъ любопытный взглядъ на мистера Уемика, желая видѣть, на что онъ похожъ при божьемъ свѣтѣ. Онъ былъ сухой, невысокій человѣкъ, съ угловатымъ, деревяннымъ лицомъ. Тупой рѣзецъ, выточивъ вчернѣ его физіономію, совершенно забылъ придать ей какое бы то ни было, выраженіе. На лицѣ его было нѣсколько мѣтокъ, которыя можно бы принять за родимыя пятнышки, будь инструментъ и матеріалъ понѣжнѣе; но, при настоящихъ, невыгодныхъ обстоятельствахъ, мѣтки эти походили болѣе на бородавки. Нѣсколько подобныхъ попытокъ рѣзецъ сдѣлалъ надъ его носомъ, но, бросивъ неблагодарную работу, не изгладилъ даже слѣдовъ своей неловкости. По бѣдственному положенію его бѣлья, я заключалъ, что онъ долженъ быть холостякъ или вдовецъ и, вѣроятно, претерпѣлъ не мало лишеній на своемъ вѣку. У него было по малости четыре траурные кольца на рукѣ, не считая булавки, изображавшей женщину и могилу съ урною, подъ плакучею ивой. Я замѣтилъ также, что нѣсколько колецъ и печатокъ висѣло у него на часовой цѣпочкѣ — словомъ, онъ былъ положительно обвѣшанъ воспоминаніями объ отшедшихъ друзьяхъ. Глаза у него были блестящіе, маленькіе, острые, черные; губы тонкія, далеко разсѣченныя. По моимъ соображеніямъ, природными украшеніями онъ пользовался уже лѣтъ сорокъ или пятьдесятъ.

— Такъ вы это первый разъ въ Лондонѣ? обратился ко мнѣ Уемикъ.

— Первый разъ, отвѣчалъ я…

— И я когда-то былъ здѣсь новичкомъ, сказалъ Уемикъ:- страшно вспомнить, какъ давно!

— Теперь вы хорошо знаете городъ?

— Да, ничего, сказалъ мистеръ Уемикъ. — Я знаю подноготную многаго чего.

— Такой ли развратный городъ Лондонъ, какъ говорятъ? спросилъ я, болѣе изъ желанія сказать что-нибудь, чѣмъ изъ любопытства.

— Да, васъ могутъ легко обмошенничать, обокрасть, даже зарѣзать въ Лондонѣ. Впрочемъ, и вездѣ найдутся на это охотники.

— Да, если заслужить чѣмъ-нибудь ихъ злобу, сказалъ я, чтобъ нѣсколько смягчить неутѣшительное мнѣніе его о ближнихъ.

— Ну, на-счетъ злобы, я не знаю, отвѣчалъ Уемикъ:- о ней какъ-то мало слышно. Было бы за что.

— Это еще хуже.

— Вы думаете? возразилъ мистеръ Уемикъ. — И я почти того же мнѣнія.

Шляпу мистеръ Уемикъ надѣвалъ на затылокъ и смотрѣлъ прямо передъ собою; онъ казался сосредоточеннымъ въ самомъ себѣ, и шелъ, не обращая никакого вниманія на окружавшіе предметы. Ротъ у него былъ такъ растянутъ въ длину, что придавалъ его лицу выраженіе улыбки. Мы прошли порядочный кончикъ, прежде чѣмъ я открылъ, что это только механическая, а не сознательная улыбка.

— Вы знаете, гдѣ живетъ мистеръ Маѳью Покетъ? спросилъ я у Уемика.

— Да, сказалъ онъ, кивая въ ту сторону:- близь Гаммерсмиѳа въ западномъ предмѣстьи Лондона.

— Далеко отсюда?

— Ну, какъ бы вамъ сказать… миль пять.

— А вы знакомы съ нимъ?

— Да вы настоящій допрощикъ, я вижу! сказалъ Уемикъ, бросая на меня одобрительный взглядъ. — Да, я знакомъ съ нимъ. Я знаю его.

Послѣднія слова его имѣли какой-то снисходительный, неодобрительный оттѣнокъ, который произвелъ на меня дурное впечатлѣніе. Я еще посматривалъ искоса на недодѣланную физіономію его, въ надеждѣ услышать болѣе-утѣшительный комментарій къ его словамъ, когда онъ вдругъ остановился и объявилъ, что мы пришли въ гостиницѣ Барнарда. Видъ дома далеко не разсѣялъ дурнаго впечатлѣнія, подъ которымъ я находился: вмѣсто гостиницы мистера Барнарда, которой, нашъ «Синій Боровъ» и въ подметки не годился бы, какъ я надѣялся, я увидѣлъ скопище невзрачныхъ домишекъ, носившихъ названіе Гостиницы Барнарда, какой-то отжившей или миѳической личности.

Мы вошли черезъ калитку и, пройдя длинный, мрачный проходъ, очутились на четыреугольномъ дворѣ, напоминавшемъ кладбище. Мнѣ показалось, что на этомъ дворѣ и деревья были самыя грустныя, и воробьи самые печальные, и кошки самыя унылыя, и домы вокругъ (счетомъ съ полдюжины) самые скучные. Окна домовъ выказывали шторы и занавѣски во всевозможныхъ степеняхъ полинялой ветхости; надколотые и расколотые цвѣточные горшки, разбитыя стекла — всѣ признаки нищеты и разрушенія. Отвсюду изъ оконъ незанятыхъ квартиръ выглядывали надписи: «отдается», «отдается», «отдается» — будто ни одинъ новый бѣднякъ не хотѣлъ здѣсь поселиться, и мстительная душа барнардовой тѣни наслаждалась постепеннымъ исчезновеніемъ старыхъ жильцовъ и безчестнымъ погребеніемъ ихъ подъ камнями двора. Дымъ и сажа сообщали грязный, траурный видъ покинутой обители Барнарда, а пыль и грязь покрывали густымъ слоемъ всѣ предметы, словно посыпанные покаяннымъ пепломъ. Все это дѣйствовало только на зрѣніе. Чувство обонянія оскорблялось въ свою очередь: отвсюду несло гнилью и порчей, сухою и сырою, отъ чердаковъ до подваловъ; несло мышами, и клопами, и стойломъ, ароматъ этотъ неистово поражалъ мой носъ, настоятельно требуя воздухоочистительной жидкости.

Такъ велико было разочарованіе, разрушившее первую мою надежду, что я съ удивленіемъ взглянулъ на мистера Уемика, который, не понявъ меня, воскликнулъ:

— А! это уединенное мѣсто напоминаетъ вамъ деревню. И мнѣ также.

Мистеръ Уемикъ провелъ меня въ уголъ двора, тамъ мы вошли въ низенькую дверь и поднялись до верхняго этажа, по не совсѣмъ-безопасной лѣстницѣ. Ступеньки, казалось, готовы были разсыпаться въ щепки при первомъ удобномъ случаѣ, и несчастные жильцы должны были ожидать, что, не сегодня, такъ завтра, они увидятъ, высунувшись изъ своихъ дверей, что всякое сообщеніе между ними и внѣшнимъ міромъ превратилось.

Въ верхнемъ этажѣ на двери была надпись «мистерсъ Покетъ-младшій» и надъ ящикомъ для писемъ, прибитымъ въ той же двери: «вернусь скоро».

— Онъ, врядъ-ли, ожидалъ васъ такъ скоро, замѣтилъ мнѣ, въ оправданіе, мистеръ Уемикъ: — Я вамъ болѣе не нуженъ?

— Нѣтъ, благодарю васъ, сказалъ а.

— Такъ-какъ содержаніе свое вы будете получать у меня, то мы, вѣроятно, будемъ часто видѣться. До свиданія.

— До свиданія.

Я протянулъ руку, мистеръ Уемикъ сперва взглянулъ на нее, будто не понимая, что мнѣ нужно. Потомъ посмотрѣлъ на меня и поправилъ свою ошибку, сказавъ:

— Разумѣется! Да. Вы имѣете привычку жать руку.

Я нѣсколько смѣшался, думая, что обычай этотъ, пожалуй, не въ модѣ въ Лондонѣ, однакожъ отвѣтилъ — «да!»

— Я уже совершенно разучился! сказалъ Уемикъ: — кромѣ развѣ послѣдняго времени. Очень-радъ съ вами познакомиться. Добраго здоровья!

Мы пожали другъ другу руку. Когда онъ ушелъ, я отворилъ окно на дворъ и чуть-было не лишилъ себя жизни: прогнившія подпорки обломились и рама разомъ рухнула, какъ гильйотина. По счастію, я не успѣлъ еще просунуть головы своей въ окошко.