Последний пророк - Александр Каменецкий

Так вот, пытаюсь сделать интереснее, а забежал вперед. Сейчас быстро объяснюсь, в двух словах, а потом расскажу все подробно. События, в которые я совсем не по своей воле ввязался, происходили с июля по сентябрь 2002 года, поэтому последние мрачные известия (сегодня 10 декабря) — взрыв дискотеки на Бали, захват заложников в Москве, теракт в кенийском отеле «Парадиз», Нобелевская премия мира для Джимми Картера, создавшего в Афганистане «исламский легион», — в мои списки новостей не вошли. И много чего не вошло, я же не информационное агентство. Еще один важный момент — как мы все общались. Ну, английский я знаю очень неплохо по роду службы, немецкий учил в школе, кое-что засело в голове. Таня, золотая медалистка и краснодип-ломница, языком Шекспира тоже владеет (правда, разницу между I have, I had и I have been я так и не сумел ей внятно растолковать, Танька просто помнит много английских слов, и это ее выручало). Ясно, фразы мы строили не так чисто, как я по-русски пишу. Но вопрос, будем считать, снят. Теперь к делу.

Когда прибежали на виллу, обнаружили новость — охрану. Шестеро серьезных, суровых штурмовиков в черном, вооруженные, сидели на веранде. Их командир, очень вежливый, представился, отрапортовал:

— Вы не должны ничего бояться. Никаких оснований для паники. Правительство гарантирует безопасность всех иностранных граждан.

Загорелый, тщательно выбритый, подтянутый человек в погонах. Ему хотелось верить. В тот момент мы еще ничего не знали, понятия не имели, что случится, но эти три короткие фразы очень насторожили меня. Испугали. Молчаливые, переглядываясь, мы вошли в дом. Вечер и ночь, я уже сказал, прошли за компьютером. Наутро, часов в шесть, этот тип настойчиво постучался в дверь:

— Собирайтесь немедленно. Берите с собой только самое необходимое. Легкие вещи. В бухте стоит американский корабль. Катера будут забирать людей с берега. У вас есть максимум пятнадцать минут. Быстрее!

…Некоторые вещи трудно забыть. Живые картины стоят перед глазами, движутся в объеме и в красках. Наполнены звуками и ощущениями. Толпа, тысячи, может быть, полторы, я могу ошибаться. Вроде футбольного матча, болельщики на трибуне. Потому что там к набережной спускается очень широкая лестница, похожая на трибуну. Люди стояли так плотно, что даже приближаться к ним было опасно. Они были, я думаю, готовы на все. С вещами, с рюкзаками, чемоданами, сумками, взрослые и дети. Некоторые кричали, очень громко, размахивали руками. Набережная, променад, на высоте метров десяти над пляжем. В песок обрывается бетонная стена, забранная прочными перилами. От нее в море уходят несколько длинных пирсов для прогулочных катеров. У проходов к пирсам толпились черные с оружием. Они хотели нормальной погрузки, нормальной эвакуации. Но когда от сине-серого силуэта на горизонте отделилось несколько движущихся пятен, толпа взревела. По ней пробежала судорога, и те, кто был у самых перил променада, посыпались на пляж. Они прыгали еще добровольно, сами, собирались быть первыми и счастливыми. Прекрасно помню, как прыгнул один пожилой, толстый и лысый, в белых шортах и панаме. В руке — металлический блестящий чемодан на колесах. Так и прыгнул — с чемоданом. Приподнялся с песка, вскрикнул и снова упал, держась за ногу. Но ему повезло, он догадался отползти в сторону, под стену. Еще человек десять встать не смогли, лежали, звали на помощь. Там слишком высоко, хоть и песок. Остальные, хромая и пошатываясь, бежали к воде. Шансов у них не было, они не могли взобраться на пирс по скользким стальным опорам. Когда катера уже были отчетливо видны, толпа взорвалась. Как будто внутри ее что-то лопнуло и брызнуло в разные стороны. Кричали все, и здоровые, и раненые. Можно было различить голоса умирающих, тех, которых затоптали. Перед смертью, оказалось, человек кричит по-особенному, не так, как во всех других случаях, когда гибель ему не грозит. Не знаю, сколько задавили и затоптали сразу, когда толпа ринулась вперед. Но следом стали давить передних, прижимая их к железным трубам ограждения. Казалось бы, ограда символическая, декоративная, но сразу она не сломалась. Потом поддалась в нескольких местах, и люди посыпались вниз лавиной. Вставал примерно каждый четвертый, а некоторые, упав, даже не поднимали головы. Я не мог поверить, что это европейцы, цивилизованные люди. Хуже всего стало тогда, когда катера причалили. Маленькие суденышки, американцы хотели, наверное, обслужить сразу несколько прибрежных городков, они ведь совсем рядом, бок о бок стоят у моря. К пяти пирсам пристало всего три катера. Человек пятьдесят мог каждый взять на борт, вряд ли больше. И еще три прогулочных судна, не знаю, куда подевались остальные. Черных смяли мгновенно, растворила в себе орда. Ринулась на пирсы, половина людей валилась на песок и в воду. Как муравьи, как какие-то мясные куклы безвольные, падали и падали. Кишели на песке, шевелились, кричали, корчились. Катера были облеплены с верхом, каждый сантиметр был занят, но никто не думал останавливаться. Невозможно было остановиться, все двигались по инерции вперед. Один катер наконец отплыл, те, кто стоял с краю, упали в воду. Слышно было, что-то орали в громкоговорители, в мегафоны, но никто не обращал внимания. Над берегом кружили вертолеты, не знаю зачем. Может, снимали все это на видео. Никогда не видел такого количества озверелых лиц, безо всякого сходства с человеческими. Есть что показывать в «Новостях».

— Unmoglich, — только и сказал Гюнтер. Мы прекрасно его поняли.

Остальное наблюдали уже из окна виллы. Эвакуация длилась часа три. Забрали примерно половину, в основном здоровых. Тех, кто добрался. Остальные ждали до глубокой ночи, жгли на пляже костры. Я расслышал, в мегафон объявили, что эвакуация будет продолжена завтра. Будут подтянуты свежие силы, новые резервы. «Господа, не толпитесь, пожалуйста, — увещевал, порыкивая, бодрый и встревоженный голос. — Возвращайтесь в свои гостиничные номера, вы в полной безопасности! Правительство Соединенных Штатов позаботится о вас…»

Комната с видом на море. Отлично помню эту комнату. Большое окно, забранное полосатыми легкими портьерами, на мраморном сером подоконнике — горшок с кривым толстым кактусом. Кактус выпускает из себя мелкие розовые цветки, собранные в веночки на концах сосисок-побегов. Кожаный диван, неправдоподобно мягкий, пахнущий чем-то из прошлого века, пара кресел к нему, в которых неудобно, из-за мягкости, сидеть. Кремовый ковер на полу имитирует чью-то косматую шкуру, какого-то дикого зверя доисторических размеров. Может, гигантского верблюда-альбиноса. На стене, напротив дивана, — эскиз Сезанна, смутно обозначенный профиль женщины. Жан-Эдерн, смеясь, рассказывал, что Джордж Себастиан купил Сезанна у частного коллекционера в Швейцарии, а сам коллекционер приобрел эскиз у наследников художника. Потом выяснилось, что эта неизвестная работа, раритет, не обозначенный в каталогах, — изящная подделка. Миллиардер, у которого было неплохо с чувством юмора и со вкусом, объявил в газетах, что прославит на весь мир гениального подражателя. Подражатель не откликнулся. Жан-Эдерну очень нравилась эта история. Где же он, сволочь?

Мы, четверо, в том числе маленький ребенок и немецкий журналист, сидим в этой комнате, на диване и в креслах, ожидая, что с нами будет. Может быть все, что угодно.

— Ну и что нам теперь делать? — Таня не может усидеть на месте, расхаживает взад-вперед по комнате. Широкими, мужскими шагами, пятки стучат о пол. Взъерошенная, бледная, темные круги под глазами. Мы, наверное, со стороны напоминали компанию наркоманов. Машет сигаретой, сыплет искрами и пеплом.

— Надо выбираться отсюда, — не слишком уверенно отвечает Гюнтер. — Надо выбираться отсюда к чертовой матери. Фердаммте мазерфакерс убьют нас и насадят головы на кол. Эти люди зинд феррюкт.

Примерно так он выражался. Я пытаюсь сохранять спокойствие:

— Сюда им будет трудно добраться. Три-четыре дня, и все уляжется. Мы сами все равно не выберемся с виллы.

— Где ваш проклятый Жан-Эдерн? — кричит Таня. — Он нас просто кинул, сбежал, как помойная крыса. Я ему не верила с самого начала. Какого рожна я сюда приехала, зачем я тебя послушалась, какого рожна, Господи?! Ты во всем виноват, ты!

— Прекрати истерику немедленно! Нужно подождать, пока придет авианосец, — раздраженно настаиваю я. — Авианосец придет обязательно. Они же обещали забрать всех туристов с побережья. Не надо дергаться, с нами же ребенок, в конце концов!

— Ну где, где авианосец? — Таня подбегает к окну в сотый раз и тычет пальцем в бескрайнее и спокойное, как на картине, Средиземное море. — Всем на нас наплевать!

— Здесь нельзя оставаться, — гнет свое Гюнтер, трагически запуская пальцы в лохматую гриву. — Пока мы здесь сидим, мазерфакерс все ближе и ближе! Может, они через час будут здесь. Подумайте о девочке!