Ловкачи - Александр Дмитриевич Апраксин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все было особенно нарядно и торжественно. Начиная от ливрей служащих и кончая туалетами собравшихся.
Проходя в свое кресло первого ряда, Огрызков кланялся поминутно, так как большинство сидевших на его пути были с ним лично знакомы.
Савелов сидел с противоположной стороны. Они увидали друг друга, обменялись поклонами, но до антракта не вышли. Там наконец, в толпе, удалось Степану Федоровичу подойти к Огрызкову и спросить его:
– Ну что, ответ есть?
– Ничего еще нет, сейчас нарочно домой заезжал.
– Да он и не ответит.
– Во всяком случае, – предложил Огрызков, – нам надо будет завтра серьезно переговорить.
Они расстались на том, что Савелов снова завтра утром приедет в «Княжий двор».
Другие подходили к Огрызкову, спрашивали его, куда он намеревается ехать из цирка, звали его с собою, кто в «Эрмитаж» – ужинать, кто за город, в «Стрельну» или к «Яру», но он отказывался; озабоченность его относительно Хмурова не давала ему покоя. Прямо из цирка вернулся он к себе, но депеши все еще не было.
Он спросил себе чаю, потом разделся и лег с французскою книгою в руках. Но роман не занимал его и не был в силах отвлечь его мыслей от их главного направления. Он бросил книжку, задул свечи и попробовал заснуть.
Много ли, мало ли прошло времени, он бы не мог точно определить, но его вдруг разбудило настойчивое постукивание в коридорную дверь. Опомнившись со сна, он отпер дверь и быстро снова прыгнул в постель, под теплое одеяло. Нашарив спички на ночном столике, он зажег обе свечи и взял поданную телеграмму. Человек дал ему перо для расписки и с нею удалился. Тогда Огрызков в неимоверном волнении прочитал уже известный нам ответ. Но ему недостаточно было прочитать эти строки раз. Он повторил их, точно желая заучить наизусть. И потом в глазах у него еще долго стояли начертанные в ней карандашом слова:
«Давно невесте все известно. Сама обязала меня хранить тайну и сама хлопочет о моем разводе. Подробности письмом».
– Так вот оно что! – почти вслух воскликнул удивленный Огрызков. – Понятно теперь, почему она мне прямо заявила, что никакие сообщения об Иване Александровиче ею приняты не будут! Она все знала, и я не мог сам об этом ранее догадаться! Я поддался глупости этого Савелова, который всегда во все сует нос и со всею своею проницательностью творит ошибку за ошибкою. Дело теперь ясно как Божий свет; давно Хмуров во всем признался очаровательной вдовушке, чем, может быть, и тронул наиболее ее сердце. Вот она и взялась за его развод с первою женою, и вполне понятно, если она не хочет, чтобы об этом вопросе с нею говорили сторонние!..
Таково было впечатление, произведенное на Огрызкова остроумным ответом, вышедшим из-под пера двух отъявленных плутов.
Но Сергею Сергеевичу этого было мало. Вообще не особенно-то симпатизируя Савелову, а по внутреннему своему, далеко, впрочем, не глубокому и не вдумчивому, убеждению считая Хмурова и молодцом, и достойным всего лучшего, он с нетерпением ожидал на другое утро приезда Савелова и даже проснулся по этому случаю ранее обыкновенного.
Но и Степан Федорович не замедлил явиться. Он приехал ровно к десяти часам, как было условлено, и на этот раз застал Сергея Сергеевича уже за утренним кофе.
На столе красовался изящный сервиз, в корзине – разнородный, только что испеченный белый хлеб, потом прекрасное сливочное масло. Для ожидаемого гостя предупредительно поставлен был стакан, тогда как сам Огрызков пил всегда из огромной чашки, даже больше бульонной.
– Ну-с, Сергей Сергеевич, – повторил, входя и здороваясь, Савелов свой вчерашний вопрос в цирке, – есть ответ?
И тут только, опустив взор, он заметил лежавшую на столе около чашки Огрызкова телеграмму. Но Сергей Сергеевич уже протянул к ней руку и, передавая ее гостю, сказал:
– Вот ответ, и как оба мы сами об этом не догадались, ума не приложу?
Совсем другого ожидал Савелов.
Прочитав депешу, он как-то растерялся, вдруг осунулся, и разом побледневшее лицо его выразило не только удивление, а прямо-таки пристыженность.
Огрызков преспокойно налил ему стакан кофе, подвинул к нему сливки, булки и масло и заговорил тоном неподражаемого глубокомыслия:
– Меня не то удивляет, что Миркова давно об этом знала, что она, как говорят французы, «была в секрете»; нет-с! Я удивляюсь, как это мы оба, все-таки не дети и знающие женщин вообще, не могли ранее догадаться, почему она не допускает к себе никаких слухов о своем избраннике? Дело между тем вот как просто! Теперь для нас многое и многое объясняется совсем иначе.
– Но чем, чем только он ее обворожил? – в каком-то отчаянии воскликнул Степан Федорович.
– Это уже вопрос совсем другого рода, mon cher! – ответил Огрызков и пустился в подробное разъяснение своего взгляда на женщину вообще и на Миркову в особенности.
XXI. В течение времени
Ответ Хмурова, таким образом, действительно оказался удачным. Но чтобы самому в этом убедиться, он пошел, так сказать, навстречу событиям: он прождал два дня не без тревоги каких-либо новых вестей от Огрызкова или, пожалуй, прямого запроса от Мирковой, совершенно основательно полагая, что Зинаида Николаевна, если только ей все-таки доложат о циркулирующих слухах, обратится к нему первому за разъяснениями.
Но все было тихо и спокойно. Огрызков, по-видимому, терпеливо выжидал обещанного в телеграмме подробного письма, а от Мирковой никаких известий или запросов не получалось.
Тогда-то Иван Александрович и послал своего рода вызов, так как тревога и опасения все-таки не покидали его.
Он всегда любил краткость телеграфных объяснений и на этот раз послал Зинаиде Николаевне следующего рода запрос:
«Невыразимая тоска, словно горькое предчувствие несчастия, гложет сердце.
Ради Бога, успокойте меня, не случилось ли чего?
Jean».
Она любила, когда он рассказывал ей, что этим именем, бывало, называла его мать, никогда не говорившая с ним иначе как по-французски. Потому-то в письмах своих к Мирковой и даже в телеграммах подписывался он так.
Его тревожный запрос доверчивая женщина, в действительности ничего не слышавшая определенного, приняла за тоску по ней, за любовную истому в разлуке и, глубоко тронутая, поспешила ответить:
«Ничего не случилось, здорова, конечно, скучаю ужасно и жду возвращения».
Ему это только и нужно было. Опасность миновала, стало быть, ответ, посланный по научению Пузырева
