Обмани меня красиво - Галина Романова

Полина не сопротивлялась. Первый дикий страх у нее прошел, желание что-то делать, сопротивляться, кричать и царапаться притупилось настолько, что она погрузилась в какую-то шоковую летаргию, в то самое состояние, когда все происходящее видится тобою как бы со стороны, нет никаких чувств и звуков, когда ровным счетом не хочется ничего делать или что-то кому-то доказывать, а прежде всего — самой себе.

Она ничего и никому не должна объяснять. Плевать ей на все и на всех… Сейчас она закроет глаза и уснет… И все, и ничего не будет: ни жуткого стыда, ни боли, ни удушающей горечи.

Пускай он целует ее сейчас, что-то говорит и, кажется, даже плачет. Да, точно плачет, просит прощения. За что же, господи?! За то, что устал притворяться?! Так это же нормально. Это все равно рано или поздно случилось бы. Ей бы поспать сейчас. Так хочется закрыть глаза, а он просит не спать. Просит обнять его и любить…

Как глупо… Разве так бывает?! Они же совершенно чужие теперь, какая, к черту, любовь? Неужели так трудно понять, что ничего… ничего уже не может быть между ними. Спать так хочется, и руки совсем не держатся на его плечах, и губы абсолютно чужие…

Когда же все-таки все рухнуло? Тогда, когда раздался тот самый первый телефонный звонок или много позже? Она ничего не помнит, господи! Или, может быть, все началось со смерти Антона? Нет, кажется, нет. Уже тогда все было очень плохо. А когда он бил ее, то все рухнувшее уже рухнуло окончательно, или все до сих пор продолжает рушится?

Существует ли оправдание его безумию, тому скотскому состоянию, в котором он пребывал, наслаждаясь ее болью и ее унижением, есть оправдание?! Наверное, есть. Кто-то умный непременно бы его придумал. И все расставил бы по своим местам, и нашел бы объяснение неуемным мужским порывам, движимые которыми они в равной степени с удовольствием бьют тебя, а потом ласкают.

У Полины такого объяснения не было…

Наконец-то он оставил ее в покое. Поцеловал в губы, осторожно накрыл сверху одеялом и шепотом спросил:

— Тебе было хорошо, милая?

«Вот чудовище! Разве так бывает?!» — Полина едва не рассмеялась вслух, но лишь согласно кивнула, прикрыв глаза.

— Я тут отъеду ненадолго, а ты поспи, хорошо? Дверь я запру. Только… — Тут Женька снова к ней наклонился и жарко зашептал ей на ухо: — Только не вздумай никуда уходить!

«О чем он? — вяло подумала Полина, так и не открыв глаза. — Пусть все катится к черту, я ничего больше не хочу, только спать и ни о чем больше не думать».

Женька ушел. Она слышала и не слышала сквозь забытье, как хлопнула входная дверь и загремели ключи в замке. Потом, после паузы, кто-то принялся названивать по телефону. Это было просто сумасшествие какое-то! Одна монотонная трель через минуту-другую сменяла другую, и так до бесконечности. Потом в унисон с домашним телефоном начал визжать ее мобильник, оставленный в сумочке в холле. И это продолжалось до тех пор, пока не начали звонить в дверь. Но и с дверью начались какие-то проблемы. Дверной звонок тоже точно взбесился, не думая утихать. А потом начало все вдруг со страшным звоном рушиться. Полине казалось, что это небо падает на землю, будто наступил конец света, только странно было, что это светопреставление сопровождается звуком разбитого стекла и чьим-то оглушительным матерным ревом.

Все эти звуки носились по дому непонятным водоворотом, то нарастая, то исчезая вновь.

А потом внезапно все сразу встало на свои места. Глухие бухающие звуки исчезли, наступила благостная тишина, нарушаемая лишь Иркиным сердитым бормотанием. Сестра гладила ее по волосам и ровным, абсолютно ровным голосом отдавала кому-то приказания. Полине даже показалось сначала, что это она Женькой так командует. Заставляет его вытаскивать ее из кровати, нести куда-то. Но потом она поняла, что ошибается. Женька бы ни за что не стал слушаться Ирку. Он жутко самостоятельный и самоуверенный и к приказаниям ее сестры отнесся бы весьма скептически, и уж тем более он не стал бы выносить ее из дома и устраивать со всеми удобствами на разложенном сиденье чужой машины. Зачем чужая, если у него есть своя?..

Полина все гадала и гадала, кем это Ирка руководит с такой безапелляционностью, пока этот человек сам к ней не наклонился.

— Эй, ты как? — сипло дунул ей в ухо какой-то давно позабытый голос. — Все в порядке, лисичка-сестричка?

Ну конечно же, господи! Кем же еще могла так самозабвенно, без зазрения совести командовать ее Ирка? Никто, кроме него, никогда не называл ее лисичкой-сестричкой, никто, кроме Димки.

— Давыдов… — еле слышно произнесла Полина и беззвучно заплакала.

— Ну-уу, я так не играю! Ариш, она ревет! Че делать-то будем?!

Ирка ничего не ответила, наверное, тоже заревела. Полина лишь чувствовала, как сестра гладит ее по волосам, а говорить ничего не говорила.

— Эй, бабы, а ну хорош, не фиг мне тут слякоть разводить! Ладно Ариша, у нее есть объективные причины для слез. Она рада безумно, что я рядом, вот и плачет от счастья. А ты-то чего куксишься, а?! — Давыдовские руки, надежнее которых Полине теперь уже было трудно себе что-то представить, поправили под ее головой крохотную подушечку. — Полинка, ответь мне наконец и не смей засыпать! Че орешь, спрашиваю?

Полина разлепила спекшиеся от крови губы. Хотела все сразу объяснить ему, но в горле лишь что-то слабо булькнуло.

— Ты… — прошептала она лишь с третьей попытки. — Давыдов… Ты… здесь…

— А где я, по-твоему, должен быть, когда мои девки в такой заднице, а?! Когда девки в таком дерьме, то где же мне быть еще, как не рядом с ними, лисичка-сестричка!

Давыдов нарочито старался быть грубым, «поливая» их уши простецким милицейским жаргоном. Он вовсю хохмил, дурачился и острил невпопад. Вцепившись в «баранку», вел машину по шоссе прочь от города и нес всякую ахинею. Иногда его так заносило, что он становился противен сам себе. А что было делать! Как еще здоровому мужику можно было справиться с той дрянью, которая крепко держала за горло и мешала дышать. Только так: с крепким словцом, с дурашливой миной на лице. Эдакий ментовский раздолбай, которому и горе не беда. И его вроде и не колышет ничего, и он вроде всякого навидался… Но вот беда: ни горло не отпускало, все так же продолжая душить его и скрестись внутри, ни сердце не хотело работать в положенном нормальном режиме, а переворачивалось и ухало о ребра — то и гляди выскочит. И с глазами творилось что-то непонятное, ну впору останавливать машину и разрыдаться вместе с сестрами.

— Эй. — Он все же притормозил и снова склонился над Полиной. — Как ты?

— Все хорошо, — чуть громче, чем прежде, произнесла Полина и даже сделала попытку улыбнуться ему. — Теперь, когда ты рядом, все будет хорошо, Давыдов…

Глава 9

— Зря мы сюда приперлись, Саш. — Лиза с тоской посмотрела по сторонам. — Не нравится мне все это…

Городское кладбище, где через полчаса должны были похоронить Звонарева, мало чем отличалось от многих других: кресты, памятники, ухоженные или заросшие бурьяном могильные холмики и гнетущее карканье ворон…

Они приехали с первым автобусом, долго бродили по городу, пока наконец не нашли дом, где до недавнего времени жил Сергей Звонарев. У подъезда стояла машина с траурной каймой по левому борту кузова. Кучками собирались зеваки, сновали люди в траурных одеждах с какой-то посудой, скамейками и огромными кастрюлями, которые им приходилось нести по двое.

— Какой вздор! — молвила Лиза с брезгливой гримаской. — Кому нужны эти блины и котлеты?! Родителям? Родственникам? Сереге-то они уж точно не нужны! Чушь какая-то с этими поминками. Кто это придумал?!

— Люди и придумали. — Новиков сидел на детских качелях слева от той скамейки, где нахохлившись пристроилась Лиза, и слегка покачивался. — Нельзя же сразу после похорон разъезжаться по домам…

— Почему?! — перебила его Лиза.

— Хотя бы потому, чтобы не оставлять убитых горем родственников в одиночестве. Это, я думаю, правильно.

— Вздор! — снова фыркнула Лиза, порылась в кармане джинсовки, вытащила оттуда карамельку и спросила: — Конфетку хочешь?

— Ничего и не вздор! — От конфеты Сашка отказался, отрицательно мотнув головой. — Много ты понимаешь! Мы когда со Степкой мать похоронили, нам вообще не хотелось, чтобы кто-то уходил. Для нас чем больше народу было, тем лучше. Слова все хорошие про маму говорили.

— Вот сидели бы и говорили, а чего жрать-то, не пойму?! Иной раз упиваются до песен, забывают, зачем приперлись! — Лиза скомкала фантик и щелчком запустила его в сторону кустов. — Потом контейнерами их по домам развозят. Тоже мне шоу!.. Сашка, смотри!

Лиза вдруг насторожилась, указывая подбородком куда-то в сторону подъезда. Он повернулся всем телом, потому что шея его болела третий день и не поворачивалась. Тренер сказал ему, что нужен массаж, иначе шейный остеохондроз ему обеспечен, но какой, к черту, массаж, когда тут такое…