Тайна наследницы - Борис Бабкин

– А коньячок французский! – оценил Геракл. – И пиво самое то. Обожаю «Тинькофф». А вы чего-то заскучали? – наливая по новой, оглядел он приятелей.

– Да вроде мы ехали сделать работу, получить деньги и быстро вернуться, а тут какой-то мужичишко, божий одуванчик, ля-ля разводит, да еще грозится отрезать мне язык, – злобно проговорил парень в камуфляже.

– Не делай поспешных выводов, – предупредил его Геракл. – В этих краях всем правит золото, тот, у кого его больше, имеет право на все. И прими совет: побереги язык. Соломон Рудольфович очень не любит, когда его перебивают. Мне, например, сейчас просто не хватает бабы, – осклабился он. – Все остальное стерпится. А что бы ты хотел, Гриф? – посмотрел он на одного из сидевших за столом.

– Того же, чего и ты, – засмеялся тот. – А Удав не в настроении. Может…

В дверях появилась тетя Сара.

– Господа воины, на ваш вкус. Выбор за вами. Не беспокойтесь ни о чем. Они абсолютно здоровы. Прошу, дамы. – В комнату вошли четыре красивые, с хорошими фигурами молодые женщины.

– У меня настроение поднялось, – засмеялся Гриф.

– А у меня не только настроение, – поддержал его Садист.

– Да я, собственно, ничего не хочу, – качнув головой, сказал сидевший у камина Прокофьич. – Это Дед, братик мой, желает заполучить чертову долину. А ведь там нужно памятники ставить, а не золото копать. – Посмотрев на икону, перекрестился.

Старый якут вздохнул.

– Грехи СССР нас вроде бы и не касаются. Золото там большое пойдет. Ну а что вперемешку с костями, так Колыма через подобное прошла уже давно. Место так и называлось – «Долина смерти». Видать, где кровью обильно полито, и золотишка лежит много. Завсегда из-за золота убивали. Но ты не из-за костей и черепов, пулями пробитых, не хочешь вскрывать Долину. Ты знаешь, что там…

– Хватит! – крикнул Прокофьич.

Хотел что-то сказать, но пуля, пробив стекло, вошла ему в переносицу. Он грохнулся на пол. Якут, мгновенно присев, на карачках пополз к двери. Обернувшись, посмотрел на труп хозяина, потом головой толкнул дверь и замер – голова ткнула пустоту. Он несмело поднял глаза. Последнее, что увидел – ствол пистолета с глушителем.

– Обыщите все хорошенько, – приказал мужчина в шапочке-маске. – Меня интересуют письма, телеграммы, номера телефонов. И адреса. Все адреса. Время есть.

Он взял бутылку, понюхал и удивился:

– Самогон, а без запаха.

Приподняв руку, Росомаха показал четыре пальца и бесшумно пополз. Все последовали за ним. Росомаха остановился, в руке у него появился эластичный шнур с петлей на конце. Остальные вытащили ножи. На пригорке приподнялся человек с АКМСУ. – А я думаю, где часового оставили, – усмехнулся Росомаха.

Старший в камуфляже внимательно следил за обыском. Когда работа была закончена, скомандовал:

– Забирайте все. Исчезаем.

Один за другим трое скрылись за дверью, и тут послышался приглушенный вскрик. Старший вскинул автомат, полоснул длинной очередью по окнам. На его шею упала петля. Захрипев, он выронил автомат.

– Отпускай, – крикнул Росомаха.

Потерявшего сознание старшего группы быстро и надежно связали. Росомаха дал ему понюхать нашатырь. Тот, фыркнув, тряхнул головой.

– Жив, милый, – похлопал его по щеке Росомаха и заклеил рот связанного скотчем. Потом склонился к Прокофьичу. Прошептал: – Припоздали мы. – И выматерился. Услышав звук мотора, криво улыбнулся: – Ну, Дед теперя устроит поминки.

В комнату вошел Дед. Все поняв, шагнул к связанному и вытащил нож.

– Нет, Дед, – схватил его за руку Росомаха, – надо узнать, от кого и на кой приходили.

Связанный что-то промычал.

– Освободи рот, – велел Дед.

– Режь, дедуля, – облизав губы, усмехнулся старший группы налетчиков. – Я ни хрена не скажу. А тебе недолго жить осталось.

– Значит, герой… – прошептал Дед. – Когда все расскажешь, я тебя буду еще трое суток убивать. Пакуйте его и на заимку ближнюю. – Присев около брата, заговорил: – Странно все как-то. Я ж тебя все время придурком считал. Пару раз даже грохнуть хотел, чтоб не мешал. Ты же, старый хрен, многим жизнь спас, а тебя – раз и, как белку, пулей в голову. Хорошо хоть не мучили. – Он вздохнул и встал, закрыв брату глаза. – Я найду всех, кто хоть как-то причастен к этому. Найду. – Дед подошел к Росомахе: – В общем, вот что… Сделай так, чтоб все знали, что помер он от инфаркта. И заключение, и все остальное, чтоб было как надо. Ежели хоть кто-то прознает, что Феликса убили, разбираться не стану, всех на китайские горшки посажу.

Горбясь, он вышел.

Приехав на заимку, Дед сразу приступил к допросу:

– Фамилия, имя, отчество…

– Да иди ты, сука старая, – плюнул ему в лицо пленник.

Подошла Анна и вытерла Деда.

– Ладно, – кивнул он, – несите китайский горшок. Через десять минут в очко пролезет крыса. Ты почувствуешь боль и начнешь говорить. Через пятнадцать минут она будет грызть желудок. Боль адова. Будешь просить убить тебя. Говорить ты начнешь через две минуты. За семь минут я узнаю все, и восемнадцать минут тебя будут грызть внутри. Потом кровь пойдет изо рта и носа и ты сдохнешь. Несите горшок.

– Я все скажу! – испуганно завопил пленник. – Меня послали Песковатские. Им нужен адрес твоего внука.

– Привязывайте, – велел Дед.

– Я все скажу! – продолжал вопить пленник.

– А мне уже неинтересно, – вздохнул Дел.

Налетчика посадили на железную табуретку с приваренной к ней клеткой, в которой металась большая крыса.

Сиротин, срезав масленок, положил в уже полное ведро. «Хорошо набрал», – подумал он, но, увидев еще три, присел и замер.

– Там они, – тихо говорил мужчина. – Мы должны взять, сколько успеем, за пятнадцать минут. Вы держите бульдозеристов, вы – монтирщиков.

Послышался шорох удаляющихся шагов. Поднявшись, Сиротин увидел шестерых вооруженных обрезами мужчин в масках, вскинул двустволку и ударил из обоих стволов. Перезарядив ружье картечными пулями, выстрелил в ноги стоявшего в стланике. Тот упал. Левое плечо Виталия обожгла горячая боль, и он присел за кустом, но, услышав впереди мат и звуки ударов, вскочил. Матерясь, Марецкий молотил кулаками сразу двоих.

– Один вправо ушел! – крикнул Сиротин.

– Никуда он не ушел! – откликнулся бородатый бульдозерист. – Мы его тут добьем или в ментовку полуживого все ж сдадим?

– Лучше живых в ментовку, – сказал Марецкий. – Но одному уже все равно. Виталий ему в шею всадил. Сам-то ты как? – обернулся он к Сиротину.

– Плечо вскользь, – махнул рукой Виталий. – Хорошо, я за грибами пошел. А то бы…

– Да уж, давненько на наш участок не нападали.

– А ведь там никого! – спохватился второй бульдозерист и, схватив двустволку, побежал вниз по склону сопки к отвалам.

Хутор

– Ты вот что, позвони Князю, – сказал Анне Дед. – Он наверняка про этих самых Песковатских в курсе. Пусть говорит, кто такие и с чем их сожрать можно. Про брата ни полслова. Просто скажи, интерес, мол, Дед к этим самым Песковатским имеет. Большой интерес.

Когда Анна связалась с Князем, Дед взял параллельную трубку. Выслушав ее, Ваныч сказал:

– Я понял. Сегодня вылетит Поп и все про этих козлов растолкует. Хотя нет, – передумал он, – Малыш полетит, у него там дела есть. А чего это Дед вдруг ментами интересоваться начал?

– Менты, значится, – положив трубку, вздохнул Дед. – Вот кто интересоваться Мишкой начал. Внук им нужен. Поэтому и собрали все письма и бумажки. Схвати они братана, он бы сдал… Выходит, хорошо, что убили. И в тайге сызнова бандюки появились. Марецкий со своими – молодцы. Надо сказать, чтоб отметили мужиков. Ну премию какую дали и отпуск оплачиваемый. Ведь Сироту даже подранили трохи. Да… Не пойди он по грибы, была бы кровь на участке. Марецкий просто так не дал бы золотишко хапнуть. Брата похороним завтра. Никого звать не стану. Сами закопаем и помянем… А ведь не жаль мне его. Даже вроде как доволен я тем, что узнал, кого интересую. Значит, все ж фигура я на этой доске, – усмехнулся он. – Но надо решать, как быть и что делать. Я ж помереть скоро могу, уже шестьдесят два. Но пока, тьфу, тьфу, тьфу, – плюнул он через левое плечо, – ни на что не жалуюсь. Но сколь годков мне еще отпущено? Может, завтра кто пулю всадит. Меня ж ненавидят все… Вот ты как ко мне относишься? – спросил он Анну. – Не боись, правду говори.

– Правду? – посмотрела она на него. – Боюсь я вас и ненавижу. Боюсь, потому что страшный ты человек, Дед. Даже имени у тебя нет, Дед и Дед. А ты не думал, каково мне, матери, сына не видать? – На ее глазах появились слезы. – Постоянный страх – вдруг прознают, чей он внук. А еще, – она опустила голову, – я молодая, здоровая баба, а мужика не имею уже сколько…

– У всех вас одно на уме, – вздохнул Дед. – Я же предлагал, поменяй фамилию и выходи замуж, за кого пожелаешь.

– А сын как же? Дай мне с ним уехать! – упав на колени, взмолилась Анна. – Никто знать не будет, чей он внук. Он фамилию поменяет…