Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы. - Наталья Лебина

Следует заметить, что к 1917 г. в России в целом и, конечно, в первую очередь в Петербурге имелись формы жилья, которые с определенной долей натяжки можно рассматривать как дома-коммуны. Это рабочие казармы. Личное имущество здесь носило весьма примитивный характер, стиль повседневной жизни также был лишен элементов приватности. Однако в российской ментальности казарма никогда не ассоциировалась с домом в широком смысле этого слова. Она рассматривалась как аномалия, некий переходный тип жилища, пристанище наименее квалифицированной и наименее обеспеченной части пролетариата. Люди, оказавшиеся здесь, стремились любыми способами обрести более индивидуализированное жилье. Но сделать это в условиях больших городов было непросто, и поэтому в предреволюционной России почти 60 % рабочих вынуждены были ютиться в казармах.

Социал-демократы, втягивая пролетарские массы в революционную борьбу, обычно указывали на их бедственное жилищное положение как одну из жесточайших форм эксплуатации. По логике вещей, после свершения социальной революции самая обездоленная часть горожан, жившая в рабочих казармах, ожидала улучшения своего быта. Предложить рабочим попросту переместиться из одной казармы в другую, даже имеющую заграничное название «фаланстер», означало для большевистской власти с первых же дней утратить часть социальной опоры революции. Победивший класс решено было наделить весьма существенным знаком господства — квартирой. Жителей рабочих казарм начали переселять в квартиры буржуазии и интеллигенции.

Первые мероприятия жилищной политики большевиков, таким образом, не соответствовали теории социализма. Однако «квартирный передел» 1918–1920 гг. не означал, что идея фаланстеров совершенно чужда русским коммунистам. Для себя большевистская верхушка, по меткому выражению американского историка Р. Стайтза, создала «социализм в одном здании» уже в это время. В Петрограде в бывших самых крупных и благоустроенных гостиницах функционировали так называемые Дома Советов. Они, как можно сделать вывод из письма отделения Управления домами и отелями при Петроградском совете, даже в 1921 г, выполняли вполне определенные бытовые функции, чего абсолютно невозможно предположить из названия. «Дома Советов, — подчеркивалось в письме, — имеют структуру общежитий с отдельными комнатами и общей столовой и общими кухнями и предназначены исключительно для постоянного проживания советских служащих по ордерам, выдаваемым из Отдела Управления Домами и Отелями»[335].

Администрация Домов Совета брала на себя заботу о питании, бытовом обслуживании, даже досуге жильцов. Этому придавалось большое значение. Не случайно в записках с просьбой предоставить тому или иному человеку право жить в «Астории» и «Европейской» можно было встретить такие формулировки: «Прошу поместить в 1 Доме Совета врача тов. А. Гибина. Тов. Гибин очень ценный работник… и сбережение его труда от мелких домашних хлопот по хозяйству даст ему возможность отдать еще больше сил советской и партийной работе»[336]. Но такие возможности предоставлялись немногим «совслужащим». «Советские фаланстеры» были строго ранжированы. Во 2-м петроградском Доме Совета, располагавшемся в «Европейской» гостинице, согласно специально утвержденному положению, имели «право проживать только следующие лица: 1. Члены ВЦИК. 2. Члены ЦК РКП. 3. Члены Губкома РКП. 4. Члены Обл. бюро ЦК РКП. 5. Члены Губисполкома. 6. Заведующие отделами Губисполкома и их заместители. 7. Члены коллегий отделов Губисполкомов». 42 комнаты по положению предоставлялись сотрудникам ВЧК и ПВО, по 5 комнат — райкомам РКП(б), райсоветам и командировочным высоких рангов. Любопытно примечание к положению: «При наличии свободных комнат допускаются ответственные работники с партийным стажем не позднее 1918 г.»[337].

Для советских и партийных работников, не обладавших длительным партстажем и не занимавших большие должности, социализм создавался в более скромных условиях. Для них предназначались Отели Советов, имевшие структуру общежитий комнатной системы с общими кухнями. В Петрограде, например, в годы гражданской войны такие отели размещались в многочисленных бывших второсортных гостиницах, в так называемых «номерах». Один из таких отелей, по воспоминаниям писателя Л. Никулина и художника Ю. Анненкова, был детищем известного в годы гражданской войны в среде петроградской интеллигенции большевика Б. Г. Каплуна. Жизнь в отеле, как отмечали Никулин и Анненков, шла по особому расписанию: «Днем дом вымирал, почти все его обитатели приходили только на ночлег. В пятом этаже жил одержимый поэт Василий Князев, в первом — тишайший Ремизов. В третьем — тихая, задумчивая девушка-следователь уголовного розыска. По этажам странствовали полуночники в поисках споров, чаю с клюквой и в лучшем случае картофеля…»[338].

Быт этих отелей был не слишком комфортабельным. Об этом свидетельствует протокол осмотра дома № 6 по Большой Морской улице, где до 1917 г. находилась гостиница «Франция», проведенного 15 июля 1921 г. комиссией представителей Отдела Управления домами и отелями Петросовета: «Дом имеет 4 этажа. Водопровод во всем доме не действует. 4 этаж сравнительно чистый в этом доме, но уже и в этом этаже в углу коридора устроены кучи мусора Уборные не действуют. Большинство из них загажены. Полы в некоторых комнатах поломаны, очевидно, на топливо. Стеклянный пол в коридоре во многих местах с разбитыми стеклами и представляет опасность провала. Чем ниже спускаться, тем этажи представляют картину разрушения и антисанитарного состояния все мрачнее и мрачнее. Все до нельзя загажено и полы поломаны. Загажены также и пустующие комнаты. Самый же нижний, 1 этаж и подвал представляют сплошную клоаку. На дворе, также на крышах дровяных построек и на подоконниках дома заметны следы выливания через окно нечистот и выбрасываемых экскрементов, все тут же остается и разлагается. Мусорные ямы и люки переполнены. Общее впечатление такое, что весь дом представляет вредную клоаку, жильцы этого дома должны быть безотлагательно выселены, немедленно надлежит принять энергичные меры и привести этот дом в удовлетворительное санитарное состояние»[339].

И все же даже в этих убогих жилищах часть забот о быте власти брали на себя. Некое подобие коллективного жилья являли собой в 1918–1922 гг. петроградский Дом Литераторов на Бассейной улице, а также Дом Искусств на Мойке. Здесь в 1818 г. поселился, например, Н. С. Гумилев. К этому времени, по воспоминаниям Анненкова, Дом Искусств приютил «уже Акима Волынского, Мариету Шагинян, М. Слонимского, иногда — зимой — С. Нельдихена, скрывавшегося там от холода, В. Шкловского и некоторых представителей литературного мира»[340]. Здесь можно было и отогреться, получить хотя и скудный, но горячий обед, и пообщаться с людьми как приятными, так и полезными, принадлежащими к «сильным мира сего». Рабочие же, запертые в пустых холодных, бывших богатых квартирах, оказались лишены всего этого. Дом Искусств, по меткому замечанию автора блестящей и язвительной книги «Другой Петербург», «…был первым опытом перевоспитания интеллигенции путем подкормки»[341]. Немногочисленные и сугубо элитарные коммунистические фаланстеры на самом деле помогали советской бюрократии и приближенной к ним части интеллигенции выжить в экстремальных условиях. Всего летом 1921 г. в Домах и Отелях Петросовета постоянно проживало 800 чел.[342]

Конечно, лучше всего был обставлен быт в 1-м Доме Совета, находившемся в гостинице «Астория». Многие жившие там крупные партийные и советские работники занимали весьма обширные апартаменты. Г. Е. Зиновьев, окончательно поселившийся в «Астории» в сентябре 1920 г., занимал сразу 5 комнат на втором этаже. Здесь же в двух номерах разместилась его бывшая жена 3. И. Лилина с десятилетним сыном. Выше этажом в трех номерах жили дочери Л. Д. Троцкого Зинаида и Нина Бронштейн[343]. Лицам, занимавшим более низкие ступени советской номенклатурной лестницы, полагались и более скромные жилищные условия. Так, помощник Зиновьева по Петросовету А. Е. Васильев имел всего три комнаты, а секретарь Петросовета Н. П. Комаров — одну. Но, несмотря на определенную долю неравенства, даже после окончания гражданской войны люди, возглавлявшие властные и идеологические структуры города, вовсе не рвались сразу переселиться в индивидуальные квартиры. Не случайно в Домах и Отелях Совета устраивались периодические чистки жильцов.

В Питере постояльцы начали покидать Дома и Отели Совета лишь в конце 1922 — начале 1923 г. К этому времени проживание в индивидуальной квартире становилось признаком принадлежности или к партийно-советской верхушке, или к представителям новой нэпманской буржуазии. Дома-коммуны не превратились в норму повседневной жизни горожан. Идея коллективизации домашнего хозяйства была на время забыта. Она оказалось ненужной номенклатуре, уже вполне справившейся с военно-коммунистическими трудностями быта, и не совсем созвучной НЭПу со свойственными ему плюрализмом и идеей самообеспечения.