Столичная штучка - Ольга Дрёмова

Остановившись, она посмотрела на мужа, призывая его примкнуть к клану настоящих мужчин, не терроризирующих своих жен по пустякам, но его глаза были пусты и непроницаемы. Ни один мускул на его лице не дрогнул, и Римма раздраженно подумала, что ее патетическая речь пропала впустую, потому что муж тупо смотрел на нее, думал о своем и не собирался вникать в суть ее обличительной речи.

— Я понимаю, что ты делаешь для меня многое, — голос Риммы зазвучал сильнее. Присев на стул около комода, она закинула ногу на ногу. Не слыша возражений, она осмелела и, набирая обороты, стала терять бдительность. — То, что ты мне даешь, я ценю в полной мере, но твоя постоянная мелочность выводит меня из себя. Юрашек, ты должен понять, что ежедневные отчеты с проверкой чеков и составлением смет истраченного для меня унизительны, как и для любой уважающей себя женщины. Твой постоянный контроль оскорбляет меня, заставляет чувствовать себя девочкой второго сорта, живущей на содержании у богатого дяди…

Случайно взглянув на руки мужа, Римма увидела, что пальцы его неподвижны, и поняла, что хватила через край. Она затихла на полуслове, но было поздно: тучи, сгустившиеся над ее глупой головой, разогнать было не под силу даже Господу Богу. Чувствуя кожей, что нависшая в комнате тишина закончится для нее плачевно, она встала и направилась к дверям, но тихий дребезжащий голос приковал ее к полу.

— Сядь обратно.

От шепота мужа, словно от шороха шкуры удава, чуть слышно скользящего по песку, Римме стало плохо, к горлу подступила тошнота. Ослабевшие колени дрогнули, и она грохнулась на плоскую подушку высокого деревянного стула. Под неподвижным ледяным взглядом мужа Римма сжалась и замолкла окончательно.

— Дай мне мой кофе, — Юрий Макарович выставил руку вперед и взял чашку из трясущихся рук жены. — Хорошо, — кивнул он, но была ли это благодарность, обращенная к ней, или удовлетворение от того, что продукт не пропадает попусту, Римма не поняла. — Я выслушал тебя, теперь меня будешь слушать ты, — тихо прошелестел он, вдыхая аромат свежесваренного кофе и отхлебывая большой глоток. — То, что я сейчас тебе скажу, второй раз повторяться не будет, запомни это и намотай себе на ус, — негромко начал он. — То, что ты там чувствуешь, меня не волнует, как не волнует и то, как именно кто-то трактует мои слова и поступки. То, что ты моя жена, означает только одно: я заимел игрушку, которая обходится мне в приличную сумму. В этом доме я полноправный хозяин, я кормлю всех, кто мне служит и кто меня окружает, и, как следствие этого, имею полное право требовать отчет за содержание принадлежащих мне вещей. Мне глубоко безразлично, будет ли чек, положенный на мой стол, заключать информацию о мешке корма для моих собак или об очередной тряпке для тебя, но он будет, независимо от того, как на это смотрит кто-то другой. Это порядок, которому тебе придется подчиниться, и чем раньше ты это поймешь, тем будет лучше для тебя самой.

Сделав еще один неспешный глоток, он глубоко выдохнул и, насладившись ароматом, исходящим из чашки, блаженно прикрыл глаза.

— Что касается того, что ты женщина второго сорта, живущая на содержании у богатого дяди, то тут ты погорячилась, — от слов мужа глаза Риммы потеплели, и, распрямив затекшие от неудобного сидения плечи, она довольно улыбнулась.

— Ты не должен обижаться на мои слова, — скромно опустив глаза, самодовольно промурлыкала она.

— Я не имею обыкновения обижаться на тех, кто мне служит, — не меняя выражения лица, отрезал он, — я только хотел сказать, что сорт, указанный тобой, необоснованно завышен, — уголки губ Козлова дрогнули, и он слегка затрясся, видимо, довольный пришедшей в голову остротой. — На второй сорт ты не тянешь, милая, максимум на третий, да и то если на тебя не смотреть и не слушать. — Увидев, что Римма побледнела, он сузил свои мертвые глаза до щелок. — Запомни, что, несмотря на штампы и печати, ты — моя содержанка, кукла, дешевая игрушка и порядочная дрянь. Твоя глупая гордость не стоит ни гроша, потому что ты сама мало чего без меня стоишь. Ты нужна мне для вывески, и только. Не будет тебя — будет другая, и забывать об этом не стоит ни на миг. Или ты станешь жить по моим законам, или не будешь жить вообще.

Утомившись столь длинной, непривычной для себя речью, Юрий Макарович тяжело выдохнул. Смерив уничтоженную Римму недобрым взглядом, он протянул ей пустую чашку из-под кофе.

— Не нужно кусаться, девочка, из этого не выйдет ничего хорошего, ты просто обломаешь об меня зубы. — Он улыбнулся шире, и в глазах его появилась искра осознанного блеска. — Так сколько тебе нужно?

Римма обреченно опустила голову.

Если бы гуталиновый лоск мог хоть как-то влиять на ситуацию, то зеркальная поверхность остроносых ботинок Дмитрия оставила бы всех конкурентов далеко позади. Кипельно-белая накрахмаленная сорочка висела на плечиках в гардеробе; ни разу не надетый, купленный специально к сегодняшнему дню, английский шерстяной костюм темно-серого цвета был неприлично шикарным и дорогим, а мерцающий отблеск галстука давал неоднозначно понять, что его стоимость превышает суммарную цену всего костюма целиком.

Чтобы придать своей внешности последний штрих респектабельности, Меркулов решился на крайнюю меру: вытащив из секретера черную пластиковую коробочку, он щелкнул едва слышным замочком и извлек на свет божий пару изящных золотых запонок и булавку для галстука, выполненных в одной манере. Эксклюзивный набор ручной работы лежал на скользкой атласной алой подушечке и, переливаясь на свету, выглядел, безусловно, сногсшибательно.

Цокнув языком при воспоминании о стоимости этой игрушки, Дима даже прикрыл глаза, потому что на ее приобретение ушла практически треть его месячной зарплаты. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, то, вероятнее всего, Дмитрий ни за что не стал бы покупать такой дорогой и малофункциональной вещи, как запонки, но повод к подобному расточительству был действительно из ряда вон выходящим: первый раз за свои сорок пять Дмитрий решился просить руки женщины.

Проникшись торжественностью ситуации, он начал готовиться к этому событию заранее, обдумывая каждое слово и каждую, даже незначительную, деталь одежды. Перетряхнув весь свой гардероб, Дмитрий понял, что к такому важному шагу, как сватовство, он абсолютно не готов, и, пересчитав имеющуюся наличность, отправился исправлять ситуацию.

С костюмом ему повезло сразу; сев на него, как влитой, он не требовал переделки ни в одном шве, скрывая по возможности недостатки фигуры и подчеркивая достоинства. К сожалению, трудовая мозоль, натертая Дмитрием за долгие годы сидения у стола, не позволяла ему ощутить себя Аполлоном в полной мере, но шикарный костюм, скрадывающий линию фигуры в профиль, обнадеживал, что небольшой животик будет расценен не как первый признак начинающейся полноты, а как намек на респектабельность и солидность.