Тающий человек - Виктор Каннинг

Я вручил сверток и сто франков портье и попросил отправить его по почте. Он сказал, что почта уйдет только утром. Я заметил, что это просто замечательно, спросил, хороший ли был у них сезон, получил ответ, что так себе, и ушел.

Возвращаясь в шале, я испытывал приятное чувство, что у меня уже нет с собой свертка. Также было приятно снова увидеть Джулию.

Она переоделась и на ней было то самое платье, в котором она появилась в моей конторе в нашу первую встречу. Это, возможно, было сделано намеренно, а возможно, это была чистая случайность. Но как бы то ни было, я смотрел на нее, и этого было достаточно, чтобы исчезло все напряжение последних дней. Я спросил ее, что она будет пить, и она сказала, что джин с кампари с большой долькой лимона и большой порцией льда. Все это было на столе. Себе я налил чистого виски. Она села на кушетку, поджала под себя ноги и с вежливым кивком головы взяла бокал. Из кухни доносился приятный запах.

— Вы еще и готовите? — спросил я.

— Я — первоклассный повар.

— А вы знаете историю появления рогаликов?

— Нет.

— Отлично.

Я растянулся в кресле, закурил, сделал глоток виски и почувствовал, как жидкость приятно опускается в мой желудок. Все было прекрасно, почти.

Почти, потому что она не сводила с меня темных, цыганских глаз, и я не знал, с чего начать. Аристид назвал мое дело получестным. Он был прав. Ну, а почему бы, подумал я, хоть один раз не попробовать быть честным? Это может принести свои плоды. Это будет, конечно, болезненно, но у меня уже есть четыре тысячи долларов, которые облегчат боль. Я решил серьезно подумать об этом, но позже.

— Можете вы слушать так же хорошо, как, я надеюсь, вы готовите? — спросил я.

— Вы нервничаете из-за чего-то, — сказала она.

— Естественно. Я решаю вопрос о том, чтобы быть предельно честным. Для меня это несколько необычно.

— А вы делайте это постепенно. Это не испортит то, что я готовлю.

Я так и сделал. Слушала она хорошо. Если суммировать все, что я рассказал, это будет выглядеть следующим образом:

1. Меня нанял О'Дауда для поисков его “Мерседеса”. В процессе расследования я узнал, что в машине спрятан сверток, имеющий большую важность для О'Дауды. О'Дауда сказал мне, что в свертке находятся японские облигации. Я этому не поверил.

2. Разыскивая машину, я обнаружил, что две другие стороны заинтересованы в ее отыскании и получении спрятанного в ней свертка. Эти стороны, в порядке проявления: Наджиб и Джимбо Алакве, действующие по приказам генерала Сейфу Гонваллы, главы одного африканского государства, и Интерпол.

3. Я нашел машину и забрал сверток, в котором находились фотопленки и магнитная лента. (Я не стал упоминать об Отто и интерлюдии с Тони.)

4. На пленках была запечатлена — с помощью скрытой камеры — сексуальная активность генерала Гонваллы, мисс Панды Бабукар и некоей мисс Фалии Максе в Шато де ля Форклас.

5. На магнитофонной ленте был записан разговор, сделанный без ведома говорящих, между генералом Гонваллой и неким Алексеем Кукариным, в процессе которого было достигнуто соглашение об обмене оружия, военных самолетов и другой техники на большую часть полезных ископаемых и др., производимых государственными компаниями в стране Гонваллы.

6. Очевидно, что съемка и запись были тайно организованы О'Даудой для последующего использования материалов в стране Гонваллы с целью стимулировать свержение его правительства и, таким образом, обеспечить получение монопольных прав на разработку и добычу полезных ископаемых, обещанных О'Дауде прежним правительством.

7. Братьям Алакве нужны пленки и лента, чтобы уничтожить их. О'Дауде они нужны, чтобы получить монопольные права. Интерполу они нужны, чтобы передать их на хранение заинтересованному правительству или правительствам. Что это правительство (или правительства) собирается сделать с этими вещами — чистая догадка, но, очевидно, они не будут уничтожать их и, таким образом, оставлять генерала Гонваллу у власти, иначе бы была связь между Интерполом и братьями Алакве. Также очевидно, что они не собираются передавать их О'Дауде, иначе бы Интерпол установил связь со мной. Вероятно, они хотят дать знать Гонвалле, что пленки и лента у них и что они могут воспользоваться ими в любой момент, передать их оппозиционным силам, но не будут этого делать, пока Гонвалла будет предоставлять концессии, политические или экономические, заинтересованному правительству (или правительствам) и будет отказываться от подобных шагов в отношении правительства Кукарина.

Здесь я спросил ее:

— Вы все улавливаете?

— Да, — сказала она. — Но меня удивляет, что Интерпол занимается такими вещами.

— Правительства стоят вне морали. Что есть девальвация, как неплатеж кредиторам? Но правительства могут быстро меняться, люди же — нет. И здесь мы переходим к самому важному моменту.

8. В продолжение вопроса морали — исторический сверток находится у меня. Я занимаюсь небольшим получестным делом, которое существует на деньги моих клиентов, некоторые из которых — неважные плательщики. Поэтому у меня вошло в привычку в некоторых случаях прибавлять к плате моих клиентов существенные суммы, скрываемые мной при каждом удобном случае. Эти деньги не облагаются налогом и я льщу себе, что трачу их с умом и не только на себя, да и нужно признать, что основная их масса возвращается в итоге государству в виде “Игорного налога”. Настоящая проблема заключается в следующем: что мне следует сделать со свертком. Я могу продать его за кругленькую сумму либо О'Дауде, либо генералу Гонвалле. Или я могу продать его Интерполу, хотя они никогда не заплатят столько, сколько предыдущие. Или я могу его уничтожить.

— И что, — спросила Джулия, — вы намерены сделать?

— Это тестирующий вопрос, да?

— Разве?

— Для меня, да. Чтобы сделали вы?

— Отправила бы его в печь немедленно.

— Что ж, решительно и высокоморально. Я, возможно, рассмотрел бы этот вариант, если бы у меня был сверток. Но он сдан на хранение.

— Это меня не удивляет. Такая тактика ограждает вас от импульсивных поступков, например, от того, что я только что сказала.

— Умница.

— Вам понравились пленки?

Мне не понравилось, как она это спросила.

— Я видел и получше, — сказал я. — Однако давайте перейдем к другому моменту, который является, скорее, делом домашним. Кроме свертка у Интерпола в этом деле есть еще один интерес. Кто-то пишет им анонимные письма о вашем отчиме.

— Естественно, это не я.

— Нет, вас я сюда не включаю. Но вы не догадываетесь, о чем могут быть эти письма?

Она не ответила, но я был уверен, что она догадывается. Прежде чем пауза успела приобрести оттенок неловкости, я продолжил:

— Хорошо. Давайте подойдем с другой стороны. Вы уже давно хотите поговорить об этом. Если бы я был порешительнее, я мог бы вытащить это из вас в ваш первый визит. Но я где-то рад, что этого не произошло, потому что это могло все усложнить. Почему вы не сказали мне, что Отто Либш был в свое время вторым шофером в шато?

— Я не думала, что это может помочь. — Ответила она быстро, но ответ был неубедительным.

— Послушайте, — сказал я, — я всецело на вашей стороне. Поделитесь некоторыми сведениями. Хорошо, в тот момент информация об Отто не помогла бы мне в моей работе. Я могу догадаться, каким образом возникла связь между ним и Максом. Зелия была очень одинокой. Отто возил ее. Они разговаривали. Он ей нравился. Нравиться людям было для него обязательной частью его образа. Возможно, он сводил ее в дискотеку или что-нибудь еще в Женеве, она замечательно провела там время, а затем она встретила Макса и держала все это в секрете, так как это был, как она считала, ее первый большой роман. Что-нибудь в этом духе?

— Да, думаю, что так.

— Ну, если это так, то не случилось бы ничего страшного, если бы вы рассказали мне все это в Турине. Но вы этого не сделали. И я знаю почему.

— Почему?

— Потому что у вас был свой интерес к Отто. Правильно?

Она пристально посмотрела на меня и мягко кивнула головой.

— Хорошо. У вас был к нему другой интерес, но вы не были уверены, что с ним делать. Вы даже не были уверены в том, что можно рассказать об этом мне, потому что вы все еще не доверяли мне. Вы думали, а возможно, и сейчас еще думаете, что любую частную или конфиденциальную информацию, которую я получаю, я тут же анализирую с точки зрения возможности получения с нее какого-либо дохода.

— Это неправда!

— Нет?

— Нет! — Ее негодование было искренним и мне это было приятно.

— В таком случае, давайте разберемся во всем сейчас. Какое отношение имел Отто к смерти вашей матери?

Она медленно положила сигарету в пепельницу, встала, подошла ко мне, взяла мой пустой бокал, повернулась ко мне спиной и пошла к бутылкам, чтобы наполнить его. Это была замечательная спина, замечательные ноги и мне нравилось, как ее черные волосы спадают на ее прекрасную шею.