Русская религиозная аксиология - Вячеслав Лукьянов

Анализ работ В. С. Соловьева показывает, что «эстетическая ценность» и «эстетическое значение» для него не только однопорядковые, но и взаимозаменяемые, тождественные понятия (об этом справедливо пишет Л. Н. Столович[349]). Действительно, с точки зрения Соловьева, красота в природе – явление «безусловно ценное». Ее ценность он раскрывает как со стороны субъекта, так и со стороны объекта. Со стороны субъекта красота заявляет себя как «чистая бесполезность», которая высоко ценится человеком. Причем ценится не как средство для удовлетворения тех или иных «житейских или физиологических потребностей», а ценится как «цель сама по себе». Со стороны объекта ценность красоты в природе философ связывает с взаимодействием прекрасного и безобразного (хаоса), эстетически положительного и эстетически отрицательного начал бытия: «Хаос, т. е. само безобразие, есть необходимый фон всякой земной красоты, и эстетическая ценность таких явлений, как бурное море, зависит именно от того, что под ними хаос шевелится»[350]. При этом Соловьев не разграничивает понятия «эстетическое значение» и «эстетический смысл», но, как уже было показано, достаточно подробно и глубоко раскрывает проблематику предметного значения явлений природы.

Опираясь на понятие «ценность», раскрывает красоту в природе и искусстве С. Л. Франк. С его точки зрения, необходимым условием красоты является единство между «внутренним» и «внешним» миром, такое единство, которое предполагает сохранение интимности, первичной ценности для нас «нашего собственного внутреннего самобытия». Такое единство существует вопреки «неустранимо-очевидному фактическому разладу и раздору между этими двумя мирами». Красота и выступает как «непосредственное и наглядно наиболее убедительное свидетельство некоего таинственного сродства между «внутренним» и «внешним «миром – между нашим внутренним и непосредственным самобытием и первоосновой внешнего, предметного мира»[351].

Действительно, такое «сродство» имеет место в эстетической ситуации, когда предмет природы соотносится с картиной мира личности и приобретает в процессе такого соотнесения ценностное значение. Фактически Франк в этих размышлениях ведет речь об особенностях формирования ценностного значения предметов природы. По его мысли, все прекрасное есть нечто «душеподобное», мы усматриваем во внешнем мире «что-то сродное нашей интимной глубине».

Итак, для Франка прекрасное возникает как результат взаимодействия личности с объектом – носителем ценности. Со стороны личности прекрасное характеризуется как продукт «чувственного созерцания, а не анализирующей, раздробляющей мысли» и поэтому выступает как «внутреннее слитное единство». Со стороны объекта прекрасное характеризуется некое гармонией, которая придает ему «внутреннюю законченность, некое спокойное самодовление и, тем самым, некую внутреннюю абсолютную ценность»[352]. В результате взаимодействия личности с объектом – носителем ценности и возникает прекрасное, которое становится выразителем «внутренней значительности» или «духовности» бытия. Для философа несомненно, что в эстетическом опыте нам дано лишь нечто «душеподобное» или «духоподобное», но именно благодаря этому и стирается грань между бытием объективным и бытием внутренним, субъективным.

Франк не использует терминов «символ» или «знак», Вместе с тем его представление о том, что красота в природе и искусстве «необходимо выразительна», свидетельствует о понимании им символической природы красоты: «…выразительность красоты означает…, что в ней "внутреннее" ("выражаемое") в реальности открывается во «внешнем» (в «выражающем»)»[353]. Ценностное значение для Франка и других представителей рассматриваемого направления вытекает из связи красоты с «идеальным бытием». С его точки зрения, красота есть то, с чем я «встречаюсь», что на меня «действует» и в чем я усматриваю «нечто, высшее, чем я сам», – «идеальное бытие», которое нетождественно бытию материальному или душевному. Явления, относящиеся к этому идеальному бытию, вносят в нашу жизнь порядок, смысл и ценность. Они выступают высшим мерилом истины и лжи, добра и зла, красоты и безобразия.

Несомненно, что фактически Франк связывает красоту с человеческими идеалами. И это вполне правомерно. Без соотнесения предмета с идеалом как краеугольным элементом картины мира личности не может возникнуть соответствующее ценностное значение. Вместе с тем ученый онтологизирует сами идеалы, которые в его концепции выступают как «Высшее», «Абсолютное» начало. Именно поэтому, с его точки зрения, люди, которым доступен сверхчувственный опыт, «весьма часто не улавливают характера трансцендентности, ему присущего». Можно наслаждаться красотой и при этом думать, что красота исчерпывается приятными эмоциями. На самом деле, по мысли Франка, эстетический опыт (так же как и опыт нравственный, и опыт религиозный) является сверхчувственным: «…этот опыт есть имманентный опыт трансцендентной реальности»[354].

Представляется, что на самом деле Франк подвергает анализу сам процесс формирования ценностного значения (который идентичен для эстетического, нравственного и религиозного опыта, по его мысли). В этой связи он говорит о «напряженном интересе к реальности», о необходимости сосредоточения воли для того, чтобы «увидать, заметить, воспринять», «направить взор» на предмет опыта, чтобы подлинно увидать то, что есть. Речь идет о необходимости для человека встать на эстетическую позицию для того, чтобы обнаружить в окружающем мире прекрасное, безобразное и т. д. Переход на эстетическую позицию и предполагает «включение» определенных психологических механизмов: только в результате взаимодействия потребностей и идеалов, сознания и подсознания и т. д. формируется ценностное значение.

Обращаясь к проблеме символического характера искусства, мыслитель полагает, что «через посредство чувственно-данных форм мы воспринимаем несказанное, сверхчувственное содержание»[355]. Так, слушая музыкальное произведение, человек, одаренный музыкальным чувством, кроме чувственно-данных звуков слышит и что-то другое, а именно то, что мы называем «музыкальной красотой» и что составляет само существо музыки. Это «существо музыки» философ обозначает терминами «содержание и смысл», отграничивая его от настроений и чувств, возникающих под влиянием восприятия искусства: «…чувства, которые мы испытываем, слушая музыку или созерцая художественное творение, конечно, „субъективны“, но они суть нечто иное, чем сама красота, которую мы при этом воспринимаем, чем та эстетическая реальность, которая при этом действует на нашу душу»[356]. Содержание и смысл произведения искусства (симфонии, поэмы, картины и т. п.) Франк связывает с тем, что хотел выразить автор, творец. Он выступает против отождествления содержания и смысла произведения с настроением, чувством воспринимающего или же материальной вещью внешнего мира. Так, музыка Л. ван Бетховена раскрывает нам «героическую эпопею духа – скорбь, мятеж, титаническую борьбу»; музыка И. С. Баха «как бы отверзает нам небеса и в переливах голосов показывает нам чистую, прозрачную, возвышенную красоту некоей нездешней эфирной орнаментики» и т. д.[357].

Франк, несомненно, прав, утверждая несводимость содержания произведения искусства к настроениям и чувствам воспринимающего. Действительно, художник-творец опредмечивает в произведении социально-значимый опыт, который в процессе восприятия (распредмечивания) и выступает как его социокультурное значение. Вместе с тем представляется, что это социокультурное значение всегда оказывается окрашенным в личностные тона, т. е. существует нераздельно с личностным смыслом. В свою очередь, личностный смысл не может не быть связан с настроениями, чувствами и переживаниями воспринимающего. Кроме того, философ в теологическом ракурсе пытается раскрыть сам процесс постижения ценностного значения произведения искусства. Он различает чувственный и сверхчувственный опыт. Как уже отмечалось, эстетический опыт является для него разновидностью сверхчувственного опыта. Поэтому реальный процесс передачи художественного содержания от автора к воспринимающему трактуется им как восприятие «сверхчувственного содержания». Если при этом принять во внимание общефилософскую концепцию Франка (согласно которой сверхчувственный опыт представляет собой общение с «совершенной и вечной реальностью, притом сращенной с нашей душой»[358]), то окажется, что ученый пытается осмыслить сложнейшую проблему формирования ценностного значения в сознании воспринимающего. Для него «содержание и смысл фуги Баха, симфонии Бетховена – то, что хотел выразить композитор и что пытаются передать исполнители, – остается реальностью, не будучи ни настроением, ни чувством, ни материальной вещью внешнего мира»[359]. Он справедливо указывает, что эта реальность, «идеальная реальность», связана с глубинами человеческой души. Однако дальше этой констатации в своих размышлениях он не пошел.