Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

Но в это время сидящий заговорил:

– Ну ладно, пусть остается.

И они стали собираться. Но вдруг, заметив провода, проведенные из дома к электрической машине, остановились.

– Дау вас здесь беспроволочный телеграф!

– Какой же беспроволочный, когда это провода для освещения.

– Знаем мы это освещение, это вы белым телеграфируете. Мы вернемся и приведем товарищей. Нас здесь четыреста человек на станции. Живо обыщем и, если кто из вас уйдет, всех расстреляем, а хутор сожжем.

Едва они скрылись, как я начал кричать и махать бутафорскому рабочему в красной шелковой рубашке. Имшенецкий быстро прибежал.

– Владимир Михайлович, настал решающий момент – или вступить в бой, или бежать.

– Но как же быть с женой? Она не побежит. Да и нас-то всего пять человек. Что мы можем сделать? Нет, я остаюсь.

Володя Имшенецкий бросил свой кольт в клевер, за ним полетел и револьвер Владимира Михайловича.

Я тоже было направился к клеверу, но перерешил. Нет, живым без боя в руки не дамся.

– Маруся, – позвал я.

Но она уже с дочерью шла ко мне.

– Сейчас же вместе с Наташей и Толей бегите в лес.

– А ты?

– Я остаюсь.

– Тогда и мы остаемся.

– Я приказываю вам.

– Мы без тебя не уйдем. Бежим с нами.

Что было делать? Тяжело было бросать Имшенецких, но было ясно, что они сопротивляться не будут, а, стало быть, я им пользы принести не могу.

И мы все чуть не рысью пустились в лес. Инстинктивно мы бежали все в том же направлении, где скрывались раньше. Тут вспомнил я о присутствии пяти офицеров и командировал к ним Борю и Толю, дабы просить их присоединиться к нам, если на Маргаритино будет совершено нападение. Ведь нас девять мужчин, из которых пять вооружены винтовками, а четверо браунингами. Этого уже достаточно, чтобы внезапным нападением разбить комиссаров. Но наши гонцы пришли с позорным ответом, что они к нам не присоединятся и просят не подходить к ним, так как мы идем с дамами.

Мы прошли мимо них и, перебравшись через большую болотную прогалину, достигли густого молодого сосняка. Если удастся пробраться этой чащобой сажен на двадцать, то мы станем невидимы и все следы пропадут. Выбрав подходящее место, мы остановились, напряженно слушая, не долетят ли до нас выстрелы из Маргаритина.

А лес таинственно, почти бесшумно шелестел своими ветвями. Какое дело этим гигантам соснам и чащобам до жалких людишек, так бесцеремонно нарушающих их вековечный покой?!

Просидели мы более часа. Имшенецкие решили пойти на разведку.

Минут через двадцать вернулся Боря и сказал, что можно возвращаться, «товарищи» ушли.

Перебивая друг друга, взволнованные от только что пережитых событий, Имшенецкие рассказали нам следующее:

– Едва вы успели скрыться в лесу, как на мосту появились пятнадцать «товарищей», предводимых юным комиссаром-евреем. Шли они с ружьями наперевес. Подойдя к усадьбе, комиссар приказал привести дерзкого плотника Николая. Бедный Николай сперва хотел спрятаться в выгребной яме, но затем совсем обмяк и, видимо, примирился со своей горькой участью. Ко времени вторичного прихода красных он смиренно работал на моей постройке. За ним побежали. Он шел к «товарищам» медленной, расслабленной походкой.

– Становись к дереву, – крикнул комиссар.

Николай спокойно стал спиной к сосне.

– Говори, – вскричал еврей, – что ты спросил у наших товарищей, когда они подошли к тебе?

– Что греха таить, виноват, – тихо ответил Николай. – Я спросил их, кто они – белые али красные?

– А что они тебе сказали?

– Сказали, что белые.

– А ты?

– Сказал, хорошо, что вы белые, а то бы я вам этим топором головы отсек.

– А кто тебя научил так говорить? Твой хозяин, да?

– Нет, хозяин не учил.

– Кто же тебя учил? Может, тот старик, что здесь сидел?

– Нет, он ничему не учил. А только так кругом все мужики говорят.

– А, вот как? Готовься, – скомандовал комиссар, и все направили на несчастного Николая свои винтовки.

Но тут вмешалась Маргарита Викторовна:

– Товарищи, повремените! Вам даст объяснение наш комиссар.

– Да, товарищи, я тоже комиссар местной коммуны, назначенный совдепом. Вот, читайте документы, – протягивая целых три удостоверения местных совдепов, сказал Имшенецкий.

Комиссар остановил солдат.

– Какая коммуна, какой комиссар? – вопрошал он.

– Вы читайте, – и Владимир Михайлович передал ему бумаги.

– Товарищи, вы, верно, устали и голодны. Не хотите ли напиться молочка? – говорила Маргарита Викторовна, таща краюху хлеба и молоко.

«Товарищи» солдаты пошли на речку и стали мыть руки.

– Ну, казалось бы, вы комиссар – и допускаете работать у себя такого белогвардейца?

– Какой же Николай белогвардеец? Он просто или ослышался, или от страха. Я уверен, что, если бы матросы сказали ему, что они красные, а не белые, он ответил бы: «Хорошо, что вы красные, а то я вам голову срубил бы». Вот и все.

Этот довод показался вполне убедительным комиссару-еврею, и тот отпустил несчастного Николая со словами:

– Ну, иди. Но помни, что так говорить нельзя.

Однако «товарищам» не удалось попить молочка. Едва они расселись, как с другого берега речонки послышался голос:

– Товарищи, скорей на станцию! Идут чехи! Скорее, скорее, а то не успеем.

Но торопить их не приходилось. Храбрые вояки в смятении чуть не забыли свои винтовки и, едва подхватив их, опрометью бросились на станцию.

В это время другой плотник побежал за нашим приятелем комиссаром в село Решеты. Комиссар живо сел на коня и поскакал к нам. Не доезжая нескольких сажен до Маргаритина, он встретил бегущих к станции «товарищей». Они едва не приняли его за казака, но, узнав, кто он, взяли с собой. А на станции, по рассказам ее начальника, происходило следующее.

С поездом с «Хрустальной», что стоял у станции, прибыло человек шестьдесят «товарищей». Они заняли станцию, пригрозив всем служащим, что в случае непослушания расстреляют. Кто-то увидел меня и Иоганна, пересекавших железнодорожный путь. Иоганн, бывший верхом да с граблями, был принят за казака. Не поверив объяснениям начальника станции, «товарищи» послали двух матросов вслед за мной на разведку.

Когда матросы вернулись и рассказали о беспроволочном телеграфе да еще о плотнике, хотевшем срубить им головы, было тотчас же решено всех в усадьбе перебить, а само «гнездо белогвардейцев» сжечь дотла.

– Да, Владимир Михайлович, – прибавил начальник станции, – подрожали мы за вас и за наших жен и детей! Вся станция замерла. Все слушали, когда раздадутся выстрелы. Ну да помиловал Бог.

Едва мы успели успокоиться и сесть за ранний именинный обед, как наш слух уловил какие-то таинственные звуки, идущие от железной дороги.

В это время с