Родом из ВДВ - Валентин Бадрак

Когда на следующее утро капитан Артеменко доложил о прибытии на Мандатную комиссию, он удивился ее малочисленности после размаха предыдущего мероприятия. Возможно, это ощущение преследовало Алексея из-за того, что действие происходило в том же зале, казавшемся теперь полупустым. Во главе стола восседал все тот же грузный седой человек, уже не казавшийся в окружении нескольких офицеров в штатских костюмах столь лощеным, как вчера. Может быть, потому что присутствующих было вполовину меньше. Его глянец сегодня заменяла большая ручка с золотым пером, которую он между внесением коротких аккуратных записей в большую, похожую на альбом, тетрадь, держал, как царственный жезл.

– Что ж, капитан Артеменко, на ваш счет были различные мнения. Будем говорить откровенно, американец вас забраковал, но направленец по Западной Европе намерен взять к себе. Если, конечно, сумеете закончить академию.

Алексей из всего сказанного понял лишь одно: он будет учиться! Он зачислен! Ему захотелось расцеловать начальника академии. Но он молчал, преданно глядя на него немигающими глазами. Лишь несколько лет спустя он осознал, как важно было при поступлении понравиться представителю или руководителю какого-нибудь конкретного направления, выступавших в роли покупателей чужих мозгов, как на самом настоящем невольничьем рынке. Покупатели тут выглядели избалованной, переборчивой публикой, подбирающей для будущего субботнего шашлыка отборную, пахнущую свежей кровью вырезку.

Для капитана Артеменко так и осталось неразрешимой загадкой, кому он обязан чудному превращению, в один миг перевернувшему всю его жизнь, открывшему новую, божественно притягательную реальность. Господу Богу, судьбе, индивидуальной жизненной программе, записанной где-то невидимыми чернилами на небесном папирусе, волшебному совмещению цифр в каком-нибудь звездном компьютере Вселенной, витающему над ним ангелу-хранителю или, может, своим собственным бесконечным усилиям, немыслимой для остального мира силе собственного желания? Он не знал этого, и сколько ни задавал себе вопрос, не мог найти внятного, удовлетворяющего его ответа. В одно мгновение перед ним как будто распахнулось окно, в котором виден был совершенно иной, фантастический мир. На нужной странице открылась книга волшебных сказок, и он успел стать героем одной из них. Рассказывая жене, раскрасневшейся от волнения и умиления, Алексей с прильнувшей к нему розовощекой дочуркой на руках вспоминал неисчислимое количество раз о всех перипетиях, подвохах, капканах и сомнениях, которые пришлось преодолеть на пути к заветному «да». Аля, свято верившая в силу Высшего разума, или Бога, неустанно твердила мужу в ответ, что ему выпала какая-то важная, не исключено выдающаяся, миссия. И он либо распознает ее позже, либо что-то будет сообщено ему потом, когда станет необходимо. Алексей же недоумевал и был лишь влюблен до беспамятства в жизнь, в жену, в дочь, в появившуюся перспективу. Ему казалось, что он неожиданно оседлал волну, оказавшись на ее исполинском вихрящемся гребне. Как, спрашивал Алексей сам себя, он, мечтательный мальчик, преисполненный книжной романтики, попал и выжил в таком суровом месте под названием «Рязанское воздушно-десантное училище»?! И как потом, приобретя страшный для обыкновенной жизни опыт, совершил обратный кульбит, прыжок в область интеллектуальных войн, превосходящих по силе и изобретательности мощь любого доселе известного человеку оружия?! Конечно, перед отъездом в Москву он пришел с визитом благодарности к полковнику Мигуличу, принеся Ивану Тимофеевичу самый дорогой коньяк, который только мог позволить его карман. Они долго говорили о превратностях человеческой жизни, о счастье и достижениях, о том, что составляет движитель человека стремящегося. «Все-таки прав был русский философ: культура – не клумба, а лес», – задумчиво сказал Иван Тимофеевич на прощанье. «О чем это вы?» – удивился Алексей. «Да о том, Алеша, что ты пошел правильным путем, дорогой самостоятельного определения ориентиров и достижения их. И что именно это, твои поиски и раздумья, а не какие-то универсальные наборы знаний, и вынесли тебя на поверхность большой реки. А теперь: большому кораблю – большое плаванье. Главное – выдержать первые шторма». И они обнялись крепко на прощанье, так, как обнимаются лишь отец и сын.

Шторма, в самом деле, оказались сокрушительными. Капитан Артеменко почему-то был определен во французскую группу из девяти человек, по какому принципу – он не имел понятия. Никто из офицеров группы раньше не изучал французский язык, и все, кажется, были одинаково ошарашены не поддающимся объяснению решением, испытывали смятение и тревогу. Всего на курсе, состоящем из двух факультетов, – и это Алексей вычислил долгим путем различных сопоставлений, – было человек двести. К своему величайшему изумлению, он попал не на ОАР – факультет оперативной агентурной разведки, а на САР – факультет стратегической агентурной разведки.

Для человека, только что приколовшего к погону капитанскую звездочку, это было неслыханно и дерзко, и этого он не мог ни объяснить, ни осознать. В его группе оказались преимущественно майоры, знающие запах штабов и вкус интриг аппаратной жизни, да еще один капитан, который поступил год тому назад, но находился на стажировке в разведывательном управлении округа. С этим-то капитаном и оказалась семья Артеменко в одной двухкомнатной квартире. Если подавляющее большинство поступивших поселили в специальном общежитии рядом с академией, которое по неясным причинам в среде слушателей получило название «Хилтон», то учащихся на факультете САР расселяли в разных местах большого города. Каждый учащийся получил похожий на удостоверение пропуск, выписанный на девичье имя матери или жены, на выбор слушателя. Этим документом со всеми необходимыми печатями и данными воинской части следовало пользоваться внутри учебного заведения. Порядок применения настоящих документов был жестко регламентирован, но все слушатели с первого дня появления в Москве тщательно ограждались от любой необходимости предъявлять их. Но и это было не все. Каждый слушатель получил трехзначный порядковый номер, и из всех преподавателей только старший курсовой офицер, которого за спиной ласково звали «папа», знал настоящие фамилии. Теперь, представляясь преподавателю, Алексей говорил «Пятьсот восьмой», и такой же номер вместо фамилии значился в журнале, который передавали преподавателю.

Всем им предложили также надолго забыть о существовании военной формы, надежно запечатав ее в укромном уголке до особого распоряжения. Впрочем, Алексею казалось, что лишь очень немногие испытывают тоску по блестящим внешним атрибутам, свидетельствовавшим о принадлежности к касте военных. Сам он скорее обрадовался, чем расстроился, такому положению вещей; как меняющие шкурку животные, он с тайным удовольствием впитывал внешние признаки обновления, предвкушая еще большую внутреннюю трансформацию. Да и внешняя компенсация оказалась куда солиднее и слаще. Всех поступивших, поначалу недоумевающих, в один из дней собрали с вещевыми аттестатами под клубом. Когда же Алексей, дождавшись своей очереди, спустился в сказочное подземелье, то у него от изумления отвисла челюсть и выкатились из орбит глаза: там был огромный, кажущийся бездонным склад с импортной одеждой, какую можно было отыскать лишь в дорогих столичных магазинах за баснословные деньги. Алексей и большинство его новых товарищей были откровенно сконфужены, даже подавлены неожиданно обнаруженным размахом, за которым легко угадывался масштаб созданной в государстве тайной организации. Недоступной непосвященным, защищенной бесчисленным количеством оболочек и обладающей невиданной силой протянутых во все уголки планеты рук. И вслед за обескураженностью Алексей испытал прилив гордости и мечтательной радости – от принадлежности к этому великому сообществу, которому так откровенно покровительствует государство. Только теперь, после посещения тайных закромов, Алексей понял, что ГРУ – это государство в государстве. Из вещевой сокровищницы военно-дипломатической академии каждому слушателю выдали по несколько костюмов, рубашек, галстуков, пальто и еще великое множество удивительных мелочей мужского туалета, о существовании которых бравый десантник, привыкший по ночам до дыр драить щеткой единственную форму, даже не подозревал. Причем брать можно было все что душе угодно, ограничиваясь только определенным количеством предметов одежды. Когда Алексей держал в руках выделенную ему государством одежду, от удовольствия у него загорелись уши – никогда еще у него не было столько элегантных вещей. Но тут же у него возникло и стало нарастать снежным комом чувство невыразимого стыда: а как же его Аля? Как ему смотреть ей в глаза, одетому с иголочки, в то время как у нее старая куртка да лишь одни обноски. Что говорить о платьях и костюмах, если даже сносного белья у офицерской жены осталось лишь пару комплектов, и это было жуткое, неприятное следствие их долгой совместной борьбы с голодным временем. И только теперь, когда Алексея самого завалили роскошными костюмами, о приобретении которых он никогда и не помышлял, он вдруг с острой болью в сердце подумал о жене, которая безропотно шла с ним по жизни, не жалуясь, не ропща, ничего не прося, а напротив, улыбаясь солнцу, радуясь их совместно проведенным дням. Как он теперь посмеет блистать на посольских или каких-нибудь еще приемах, когда ей не в чем показаться даже в среде его преимущественно небогатых новых сослуживцев. И когда Алексей с увлажнившимися от умиленного чувства к любимой женщине глазами, с необъятными пакетами в руках шел домой, он поклялся после первого же денежного содержания одеть ее, как куколку. Не ради самой красоты – она и так была ему милее всех, но чтобы избавить ее от страданий и мучительных переживаний из-за их, нет – его, финансовой ущербности и несостоятельности. «Временной», – крикнул он сам себе.