Замужество Сильвии - Эптон Синклер

Однако это было до известной степени верно. Надо было видеть, с какой нежностью она прижимала к себе ребенка, когда его принесли к ней для кормления. В этот момент Сильвия являлась настоящим воплощением Материнства. Теперь она знала самое худшее, и ее душа, освободившись от тяготевшего над ней ужаса, жадно впитывала ту долю счастья, которая была доступна ей. Ребенок принадлежал ей, она могла любить его, заботиться о нем и стараться смягчить для него жестокость судьбы.

Так мало-помалу наше существование снова вошло в колею. Мы зажили рутинной жизнью под музыку кокосовых пальм, которыми играли теплые ветры, беспрерывно дувшие с Мексиканского залива.

Тетя Варина заняла на время свое никем не оспариваемое положение хранительницы семейных традиций. Ее племянница лежала на веранде, как подобает настоящей южноамериканской аристократке, а миссис Тьюис читала ей вслух книги безупречно благопристойного содержания. Я помню, что она выбрала «Королевские идиллии», и обе они проливали слезы над этими печальными вымыслами. Вот каким образом вышло, что малютку окрестили именем бедной и глубоко несчастной героини А. Теннисона.

Помню длинные споры на эту тему и блестящее знакомство с родословной, которое обнаружила при этом тетя Варина. Ей казалось не совсем удобным назвать слепое дитя по имени кого-либо из членов семьи. Нужно было найти что-нибудь необычное, романтическое, мечтательное. Илэн – вот подходящее имя! Миссис Тьюис, как выяснилось, успела уже выбрать ребенку имя, несмотря на все тревоги и огорчения, вызванные его болезнью. Она назвала девочку Сильвией и теперь переживала мучительные сомнения, не зная, может ли иметь силу такое мысленное крещение и пожелают ли высшие силы изменить свои записи на небесах. Священник, приехавший из Ки-Веста, разрешил все ее сомнения. Он выслушал исповедь тети Варины и с торжественным видом заявил, что ошибку можно будет исправить формальным обрядом. Все это казалось мне странным и непонятным, точно история мира повернулась вспять на двести-триста лет! Но я ничем не обнаружила тех чувств, которые бушевали в моей бунтарской душе.

Доктор Овертон, вернувшись в Нью-Йорк, выслал оттуда специальную сиделку для ухода за Сильвией. С ней вместе приехала няня для ребенка, и обе они сделались доверенными лицами доктора Перрина. Таким образом составилась целая группа заговорщиков – пять женщин и двое мужчин, занятых тем, чтобы скрыть тайну от Сильвии. Все это так противоречило моим убеждениям и взглядам, что я хронически находилась в состоянии какой-то подавленности. Не должна ли я открыть ей правду?

Доктор Перрин больше не возвращался к этому вопросу, и я поняла, что он и доктор Джибсон считают его бесповоротно решенным. Разве можно было представить себе, чтобы какой-нибудь человек, находясь в здравом уме и твердой памяти, сознательно выдал такую тайну? Но я-то, я, всю жизнь защищавшая право женщины на то, чтобы знать правду, неужели же я, столкнувшись с первым испытанием, изменю своим убеждениям?

Когда Дугласу ван Тьюверу сообщили, что Сильвия знает о слепоте ребенка, он известил телеграммой о своем приезде. Это вызвало, конечно, сильное волнение в доме, и тетя Варина явилась ко мне, чтобы окончательно добиться от меня обещания молчать. Когда я отказалась исполнить ее просьбу, старую леди сменил доктор Перрин, и мы весь остаток дня и добрую часть ночи сражались с ним по этому поводу.

Он был слишком хорошо воспитан, чтобы назвать меня фанатичкой, но деликатно заметил, что женщины не могут правильно разбираться в подобных вопросах, ибо они органически не способны понять природу мужчины и не знают, каким соблазнам он подвержен. Я возразила, что считаю себя достаточно компетентной в этих вопросах, и тут же очень просто и ясно доказала ему это, так что под конец мой маленький, рыцарски настроенный оппонент согласился со всеми моими тезисами. Да, согласился он, совершенно верно, все это ужасно, зло распространяется с невероятной быстротой, и грехи мужчин падают главным образом на женщин. Он, пожалуй, даже согласен со мной, что пожилые женщины должны были бы взяться за это, сделаться как бы матерями нации, чтобы защищать и охранять будущее поколение не только у своих очагов, но и в школах, церквах. Однако все это дело будущего, а сейчас перед нами такой случай, когда «луч света» может испортить жизнь двум существам, ибо молодая мать не захочет больше знать отца своего ребенка. Я указала ему, что Сильвия совсем не истеричка, но он остался при своем: никогда нельзя предсказать, как отнесется к подобному вопросу женщина. В доказательство он вспомнил одну из своих пациенток, которая сказала ему: «Доктор, я знаю, чем вызвана моя болезнь, но только, ради Бога, скройте от моего мужа, что я это знаю. Иначе чувство собственного достоинства заставит меня разойтись с ним».

Глава дома возвращался. В самом воздухе чувствовался трепет ожидания. Команда баркаса тщательно натирала медные части, дворник сгребал сухую кору из-под кокосовых деревьев; тетя Варина пополняла запасы кладовой и вступала в таинственные совещания с поваром. Сиделка робко спрашивала меня, какой он из себя, и даже доктор Джибсон, брюзгливый старик, яростно сразившийся со мной однажды по вопросу о женском равноправии и с тех пор избегавший меня, как подозрительную личность, теперь поделился со мной своими тревогами. Он распорядился, чтобы ему выслали из дома сундук, а безответственная железнодорожная компания завезла его в какое-то другое место. Вот он и не знает, как ему быть, – не прокатиться ли в Ки-Вест, чтобы срочно заказать там фрачную пару? Я сказала ему, что не выписала никаких туалетов и собираюсь явиться к обеденному столу в простом полотняном платье. Старик был поражен моим ответом и решил, как я заподозрила, что я собираюсь на кухне встречать главу дома.

Я ушла к себе, пылая негодованием. Кто был этот человек, которому оказывались такие почести? Кто он: вдохновенный поэт, законодатель или искатель истины? Нет, всего-навсего владелец бесконечных миллионов долларов, а между тем от меня ждали, чтобы я из страха и почтения перед ним отказалась от самых дорогих мне убеждений. Кровь кипела во мне. Наступил час доказать на деле, что принцип и долг для меня – не пустые слова.

Утром того дня, когда ожидали приезда ван Тьювера, я отправилась в комнату к тете Варине. Она собиралась ехать встречать его в баркасе и в лихорадочном возбуждении приглаживала на голове свои самые лучшие фальшивые локоны.

– Миссис Тьюис, – сказала я, – я хочу, чтобы вы позволили мне встретить мистера ван Тьювера вместо вас.

Не стану приводить здесь патетических возгласов старой леди. Я сказала ей, что мне безразлично, принято ли так делать или нет, а также будет ли это приятно мистеру ван Тьюверу. Я очень сожалею, что должна буду навязать ему свое общество, но я твердо решила встретить его и ни за что не откажусь от этого намерения. Она как-то вдруг согласилась, немного удивив меня такой уступчивостью. По всей вероятности, тетя Варина решила, что ван Тьювер единственный человек, который сумеет справиться со мной, и, чем скорее он это сделает, тем лучше.