Совершенство - Кристина Лорен

Но потом она находит его после уроков с виноватой улыбкой, глазами просит прощения.

Он произносит это вслух:

– Прости. Я знал, что тебе не нравится эта идея.

Он берет ее лицо в ладони, повторяет еще раз – губы в губы.

Они возвращаются в общежитие вместе, рука в руке. Пока он делает задание, она читает на его кровати, лежа на животе и болтая ногами в воздухе. Колин быстро перестает хотя бы притворяться, что читает учебник, и просто смотрит на нее, вспоминая тропинку, ее голодные поцелуи, ее ощутимый вес. В том поцелуе не было ничего бесплотного, ничего незавершенного. Он ощущал ее смех.

– Люси.

Она не сразу поднимает взгляд, будто колеблется, будто почувствовала что-то в его тоне.

– М-м-м?

Он смотрит, как ее пальцы тянутся к ключице, когда она смотрит на его руки. Глаза вспыхивают теплым янтарным светом, и тут она замечает, что он смотрит на ее горло, на то место, где он впервые попробовал ее кожу на вкус. На вкус она была сладкой и чуточку соленой. На вкус она была, как женщина, как дождь, как радость. Он больше не говорит ничего, только продолжает смотреть и думать: «Пожалуйста. Пожалуйста».

– Я не могу, – говорит она. – Ты не можешь.

– Почему?

– Я не смогу жить сама с собой, если мы это сделаем.

Когда она это говорит, он улыбается, – ничего не может поделать. И у нее чуть приподнимаются уголки губ.

– Колин, я серьезно.

Но мысль о том, что этого больше никогда не произойдет, невыносима. Ему кажется, что от любопытства у него вся кожа зудит.

– Мне нужно знать, правда ли я видел то, что видел.

Глаза у нее делаются цвета теплого меда, но тут она отворачивается обратно к книге, крепко зажав в кулак складки его одеяла.

– В мире нет ничего лучше того, что случилось на тропе, – настаивает он.

Она взглядывает на него, и вид у нее абсолютно несчастный:

– Я знаю.

– Но здесь у нас этого нет, – шепчет он. – Это совсем не то же самое.

Она ерзает на кровати, перекидывает волосы через плечо и, щурясь, вглядывается в книгу. Он игнорирует ее попытки изобразить отсутствие интереса, медленно подбираясь к ней, как хищник, караулящий добычу.

– Люси.

Ее глаза, не отрываясь, смотрят на страницу.

– Что?

– Позволь мне попробовать.

– Попробовать что?

Он протягивает к ней руки, нежно переворачивает на спину, укладывает на подушки.

Раздеть ее так легко. Пуговка здесь, молния там. Стянуть через голову мягкую ткань. Он расстегивает простой крючочек, и вот перед ним целый мир мягкой обнаженной плоти.

– У меня идея, – говорит он ей, стягивая по ее ногам трусики. – Просто доверься мне, ладно?

– Ладно, – кивает она, глядя на него глазами цвета черного кофе.

– Я все хорошенько обдумал.

Она издает низкий, хрипловатый смешок:

– Это уж наверняка.

Он пробует ее кожу на вкус у щиколотки, у колена. У бедра. Легкий выдох в нежный сгиб под коленом.

– Так можно?

Она кивает; никогда он не видел у нее таких широко распахнутых глаз. И он просто выдыхает прямо между ее ног. Ему даже не приходится думать о том, что нужно дышать почаще. Он и так с ума сходит от желания, когда видит, как она изгибается под ним. Ее пальцы находят его волосы, вцепляются в них. Спина выгибается, и когда он выдыхает в последний раз, то слышит звук, который ни разу не слышал ни от одной девушки – что-то среднее между всхлипом и мольбой. И все же после, когда он садится и целует ее, он просит прощения.

Свернувшись калачиком у него на груди, она просит прощения в ответ.

– В следующий раз мне хочется хотя бы прикоснуться к тебе, – говорит он ей в душистый затылок.

Она прижимается лицом к его плечу и просит прощения еще раз – беззвучно.

Как она и просила, он держится подальше от озера, от таинственных троп, ото льда. Снег все падает, и ему кажется, что он тоже погребен под сугробом. Каждой костью он чувствует его тяжесть; на ногах – будто цементные блоки. Но внутри у него все кипит. Колин с Люси ходят в школу, он работает в столовой по расписанию, и они проводят долгие ночи вместе, завернувшись в одеяла, обнявшись так тесно, что трудно сказать, где заканчивается один и начинается другой. Но это не то.

Он говорит ей, что это – как сбывшаяся мечта.

Говорит ей, что влюблен.

Просит не уходить никогда.

Но она уходит.

Когда он открывает глаза в серо-синем утреннем свете, воздух неподвижен. Нет привычного легкого мерцания рядом, ни призрачной тяжести у него груди. Он медленно садится, проводит рукой по вол осам и встает. Надевает первые попавшиеся чистые вещи. Не оглядывается назад, на пустую кровать.

Ему предстоят восемь часов занятий, и он не представляет, как сможет продержаться, постоянно ощущая в себе жажду отправиться ее искать, зная, что это бесполезно. Он просто не может думать о том, сколько ее не будет на этот раз. Дни? Недели? Или еще дольше? Думать о ней – все равно, что притрагиваться к синяку: в этом есть что-то завораживающее, даже приятное. И боль.

По дороге на работу он вспоминает, что сказал ей перед тем, как заснуть. «Не уходи». Ему кажется, что он уже тогда почувствовал, как она тает в его пальцах, как становится легче, когда она прижималась к нему, будто перо, подхваченное ветром.

Он сделал все, как она просила, и этого оказалось недостаточно.

На следующий день Колин уговаривает Джо пропустить школу. Они забрасывают велики в кузов его пикапа и отправляются к озеру, туда, где какие-то сорвиголовы на снегокатах оставили утрамбованные дорожки.

На пару часов ему почти удается забыть. Они катаются, несмотря на холод, пока он не чувствует, что весь взмок: он выматывает себя так, как давно уже не делал. Они преодолевают препятствия, совершают прыжки, и каждый по меньшей мере десять раз преодолевает импровизированный трамплин, который они соорудили из снега.

Колин балансирует на спинке скамейки у озера, когда Джей, наконец, задает вопрос, который – это Колину ясно – гложет его уже несколько часов:

– Что, опять она исчезла, да?

Колин приземляется, мягко скрипнув шинами по снегу, и поворачивается к Джею, щурясь от яркого солнца.

– Ага.

– Черт. Чувак, тебе не кажется, что она сбегает, чтобы где-то наширяться?

– Она не употребляет наркотики. – Колин свирепо косится на приятеля, потом опускает взгляд и смахивает с руля сухой лист. Обступившие их холмы хранят молчание, но завывает ветер вокруг, сдувает с сугробов снег, кружит и роняет обратно.

– Думаю, мне нужно кое-что тебе рассказать.

Джей пинает сугроб и ждет.

– В общем, Люси… Господи, не знаю даже, как начать.

Колин смеется над абсурдностью ситуации и задним числом ощущает прилив сострадания к Люси, вспомнив тот вечер, когда она рассказала ему правду, и свою реакцию. Но, Господи, ему просто необходимо кому-то рассказать. Он не знает, сможет ли продержаться еще хоть один день, пока тяжесть ее отсутствия давит целиком на его плечи.