Степная дорога - Дарья Иволгина

Да ведь это и не последний законный сынок! Теперь, когда разверзлось так долго закрытое лоно, пойдут дети – много детей, сыновья и дочери… Словом, напевала женщина своему мужу в оба уха – себя не помнила от гордости, от жадности, от желания все-все отдать одному только недавно рожденному сынку – Мэзарро, так его назвали.

Отец был так счастлив рождением законного наследника, что в конце концов послушал злой и завистливой жены. Времена настали для торговли не самые простые. Недавно потерял один караван – разграбили на дороге разбойники.

Решение зрело несколько дней. Но в конце концов созрело. Отец вызвал к себе мать, поговорил о чем-то с ней – Фадарат вдруг зарыдала, забилась, пала господину в ноги. А Салих, хоть и стоял рядом, но ничего еще не понял. Мало ли отчего прогневался отец! И не такое бывало. Случалось ему и прибить женщину, если та, по его мнению, напрасно перечила.

Отец же молвил кратко слова, показавшиеся Салиху странными – тогда: "Невелика потеря, родишь нового". И затихла наложница Фадарат, скрыв лицо за ладонями.

Такой и видел свою мать Салих в последний раз. Серебряные кольца на пальцах, тонкие цепочки тянутся от колец к браслету на запястье. Фадарат была полноватой женщиной, все еще статной и красивой.

Отец взял Салиха за руку и увел из дома. Мальчик шел вприпрыжку, радовался. Для него любая прогулка с отцом была неслыханным удовольствием. Он вертелся, глазел по сторонам, украдкой поглядывал на прохожих – как, завидуют ему встречные? Ведь он идет с отцом! Отец – самый добрый, самый щедрый человек на земле. Откуда было знать десятилетнему мальчишке, что отец после неудачных сделок, после того, как сорвались подряд три крупных поставки, оказался на грани разорения, что продал уже две лавки, впятеро сократил торговлю, избавился почти от всей домашней прислуги, а теперь, когда родился Мэзарро…

Поначалу мальчик не поверил. Глупая шутка взрослых! Отец куда-то вышел на минуту, но он сейчас вернется и все объяснит. Страшное недоразумение скоро разрешится, и они пойдут домой, к матери и маленькому братцу.

Но время шло, а отец все не возвращался.

Поначалу Салих не хотел верить в предательство отца – слишком жестокий удар нанесло оно его детской душе, не привыкшей еще к бесчеловечным обычаям того мира, где довелось ему родиться. Мальчик горько плакал, упрашивал своих новых хозяев сжалиться и отпустить его домой. Потом слезы высохли. Тогда ему впервые показалось, что душа его омертвела.

Вот так все Боги оставили Салиха из Саккарема. Теперь он один – во всех трех мирах. Какое ему дело, кого там чтут легковерные люди – Отца Грозы, Вечно-Синее Небо, Мать Кан с полной луной в ладонях или Богов-Близнецов с их Предвечным Отцом?

Он знал одно: он должен вырваться из Самоцветных Гор. А какую цену придется за это заплатить – о том даже не задумывался. И когда настал удобный случай, Салих, не колеблясь, солгал Ученикам Богов-Близнецов.

И вот он свободен и богат – и идет с Мэзарро к своей матери. Ее даже не придется выкупать. Отец, главный виновник всех его бед, мертв, и смерть его была не из легких. Но почему так тяжело на сердце?

На порог убогой хижины на окраине Мельсины вышла их встречать немолодая женщина, все еще полная, с морщинками-лучиками вокруг глаз. Серебряные браслеты исчезли с ее рук – давно продала, еще в первые годы нужды. Глаза – до сих пор яркие, живые – метнулись с Мэзарро к его спутнику. В глубине их затаилась тревога.

– Я принес немного денег, матушка, – сказал Мэзарро. – И… познакомься. Вот господин, благодаря которому сегодня вечером ты сможешь приготовить достойный ужин.

Салих выступил вперед, слегка поклонился. Он был очень бледен. Зубы у него постукивали. Он не знал, как держаться.

Фадарат с достоинством наклонила голову и чуть посторонилась, приглашая гостя зайти в дом.

Хижина была бедной, потолок у нее явно нуждался в починке. От земляного пола тянуло сыростью, а постелью служили две охапки соломы, накрытые вытертыми коврами. И все же это был ДОМ. Не бесприютное временное пристанище, не рабский барак, где провел большую часть своей жизни Салих, а самый настоящий дом. Такое чудо с убогой лачугой могла сотворить только женская рука. Рука матери.

Неожиданно для самого себя Салих всхлипнул. Женщина метнула на него удивленный взгляд, однако ничего не сказала. Пригласила сесть, подала молока в чашке с отбитым краем. Салих уже успел заметить, что целой посуды в доме не было: за годы почти вся пришла в негодность, а на новую не хватило денег.

Однако Фадарат не стала лебезить перед гостем, высмеивать собственную бедность и принижаться перед ним – благодетелем бестолкового сына. Хотя именно так и поступило бы большинство оказавшихся в подобном положении. Пожилая женщина держалась с достоинством почти королевским. И Салих невольно принял почтительный тон.

– Благодарю тебя за угощение, госпожа, – степенно проговорил он, отставляя чашку. – Давно мне не случалось видеть дома уютнее, чем твой, почтенная.

Фадарат улыбнулась.

– Ты, верно, шутишь. Я знаю, что живу в бедности, однако и в бедности можно поддерживать порядок и чистоту.

– Боги не зря сделали женщину хранительницей домашнего очага, госпожа, – тихо проговорил Салих. – Поверь мне, почтенная Фадарат, я слишком хорошо испытал на собственной шкуре, что такое бездомность и как выглядит жилище, не согретое присутствием женщины.

– Да пошлют тебе Боги добрую хозяйку, господин! – от души молвила Фадарат. Теперь она улыбалась. От этой улыбки все ее немолодое усталое лицо преображалось, становилось добрым, прекрасным, бесконечно родным. И Салих невольно забывал о своих тридцати с лишним годах, о жестоком жизненном опыте, об огромном богатстве, которое свалилось на него благодаря случайности. Он знал только одно: перед ним была его мать, еще более прекрасная и добрая, чем вспоминалась ему все эти годы…

– Расскажи, как ты повстречал моего сына, господин, – попросила женщина. – Не пойми так, что я тебя расспрашиваю из недоверия или пустого любопытства. Я люблю моего сына, а он, видать, жалеет старуху-мать: и половины из того, что с ним случается, не рассказывает – боится меня огорчить. Но встреча с тобой, похоже, – другое дело. Он говорит, ты обошелся с ним по-доброму?

– Может быть… – пробормотал Салих. В горле у него пересохло.

Мэзарро за спиной у Фадарат подавал Салиху отчаянные знаки, чтобы тот не говорил всего. Салих понял: юноша боится, как бы гость не рассказал матери о неудачной краже на базаре. Незаметно кивнул: мол, не бойся.

– Мы повстречались случайно, госпожа, – выдавил наконец Салих. – Это произошло на базаре, где я накупил полную корзину разной снеди. Твой сын, чрезвычайно вежливый, услужливый мальчик, предложил мне помощь, и поскольку корзина действительно была очень тяжелой, я с радостью принял ее.