Зак и Мия - А.Дж. Беттс

– Зак?

– Не мешай. Я пишу тебе открытку.

– Откуда?

– Из Бостона.

– И как там?

– Снег.

– Да? – я сползаю и сажусь под дверью, поближе к его голосу. – А еще?

– Ты знала, что небоскреб Олд-Хэнкок мигает красным, когда матчи «Ред-Сокс» отменяют из-за дождя?

– Не знала, – небось, он вычитал это в Википедии, но мне все равно. Чем так уж плохо это сочинительство? – А кого-нибудь из знаменитостей видел?

– Пока нет.

– Можно прочитать?

– Когда допишу.

– Тогда я жду, – говорю я. И жду, оперевшись об дверь, которая отделяет его вселенную от этой. Наверное, он пишет, как они заблудились с семьей на улицах Бостона. Что приходится заходить погреться в рестораны, а еще они с Бекки падают в сугробы, чтобы делать «снежных ангелов». А Эван кидается снежками, но Зак отлично уворачивается: он, как-никак, полуфорвард.

Потом кто-то из мужчин меня поднимает и относит к Бекки. Когда успело так похолодать? Меня опускают на мягкую постель в гостевой. Рядом стоят мама, Бекки, Антон и миссис Майер.

– Хочешь есть? – спрашивает мама.

– Нет.

Она закатывает штанину джинсов и отстегивает мой протез. В дверях стоит Эван и наблюдает. Мама говорит, что все в порядке, и нужно выспаться.

– Простите, – говорю я Венди. – Он в Бостоне.

Я – еще несбывшаяся надежда.

Мия

Там, за окном, так много звезд.

Я не сразу соображаю, что нахожусь на ферме Зака, в гостевой кровати Бекки. У стены – протез из стекловолокна. Кажется, я впервые по-настоящему рада его видеть. Я дотягиваюсь, надеваю его, выбираюсь из окна и безупречно приземляюсь на две ноги.

Три часа.

Влажная трава скрипит под моими шагами. Я пробираюсь к большому дому и подхожу к окну Зака. Оно наполовину открыто, оранжевые шторы как будто приглашают зайти. Я хочу забраться туда и скользнуть к нему в постель, и чтобы он чуть отодвинулся, освобождая для меня место. В лунном свете его кожа будет казаться фарфоровой и ровной, если не считать шрама под ключицей. Он подсунет мне половину подушки и накроет нас обоих одеялом. И скажет, что я теперь десятка по его шкале, а он так и остался жалкой шестеркой. А я скажу ему правду о том, кто он такой. Или не скажу.

– Зак?

Но в комнате пусто. Только ветер шевелит оранжевые шторы.

Я вижу его там же, где и в первый раз, когда шла за Бекки в группе туристов. Он сидел на дальней калитке, повернувшись ко всем спиной. Как и сейчас. Помню, как у меня болела нога, и я злилась на него. Потому что соврал. Пообещал, что все будет хорошо, но все стало плохо.

Он и раньше выглядел не как все. В нем была какая-то хрупкость. Уязвимость. Я только из-за этого ему и поверила.

Сейчас он превратился в призрака в пижаме. Сидит на заборе, цепляясь пальцами ног за сетку.

– Стой, – Зак вытягивает руку, и я замираю.

– Почему?

– Ты ее напугаешь.

Ее? Здесь только мы, забор и темный лес. Зак всегда был удивительно разумный, но кто знает, что рак может сделать с человеком? Что он делает с Заком прямо сейчас?

Я очень стараюсь, чтобы голос не дрожал.

– Зак. Здесь никого…

– Тссс!

У меня ком в горле. Но плакать никак нельзя.

И тут из темноты сверкают два янтарных глаза.

– Не шевелись, – говорит Зак.

– Это лиса?

– Тсс.

Она жутко красива и, похоже, знает об этом. Она держится гордо, уверенно, и смотрит на меня слегка надменно. Затем она отводит взгляд и уносится прочь, мелькая за ветками. Я вижу острое ухо, роскошный мех, быстрые лапы. Я восхищаюсь грациозным зверем, но мне не нравится, что лисица может вызвать его среди ночи из постели и заставить ждать на холодном заборе. Какой же силы должен быть этот зов?

Она останавливается, лижет лапу и теперь смотрит на Зака. Я вижу, что они знают друг друга. И понимаю, что я здесь лишняя.

Но я не просто так проделала этот путь.

Я делаю два шага вперед, несмотря на знаки, которые подает мне Зак. Еще три шага, чтобы дотянуться до него, хотя его губы говорят: не надо. Янтарные глаза наблюдают, как я кладу одну руку ему на ногу, а второй обхватываю за кисть – и не отпускаю.

– Здесь холодно, Зак. Пойдем домой.

Он вырывается, но я крепко его держу. Я знаю: там, под пижамой, под кожей, где мышцы и кости, бешено размножаются больные лейкоциты. Они хотят перебороть здоровые, взять их числом. Я знаю, почему Зак вырывается.

– Расскажи мне еще раз про тот чан с Эммами Уотсон, в который ты нырнешь, когда тебе исполнится сто лет.

Он пытается отодвинуть меня локтем, но я придвигаюсь ближе.

– Ну хорошо, пусть это будет чан пива, а тебе исполнится всего девяносто.

Он высвобождается из моих рук, так что я забираюсь к нему на забор и сажусь, вцепившись в перекладину руками, не слишком еще доверяя своей способности держаться. Но он не двигается, чтобы освободить мне место.

Когда я поднимаю взгляд, то вижу, что наши выдохи клубятся облачками и уплывают в небо. И навсегда там растворяются.

– Смотри! – я тычу пальцем в небо. – Там метеорит, – это ложь, но больше ничего не приходит в голову. – Загадай желание.

– Я уже загадал.

– Нет, загадай по-настоящему.

– Я хочу, чтобы ты слезла с моего забора.

Он даже отбивается так, что мне смешно, и я смеюсь.

– Прости, мне очень нравится твой забор. И твоя ферма. И вообще…

– Они попросили тебя приехать?

– Я сама захотела.

– Я не просил.

– Ты мой друг, Зак.

Он хмыкает. Я знаю, почему. Ему не нужен друг. Он хочет, чтобы я исчезла и упала за край земли, потому что тогда он может упасть за свой.

– Езжай домой, Мия.

– Но я только приехала.

– Уезжай.

– Не могу.

– Можешь, я же помню. Просто вставай и…

– Ты же еще не видел, – я закатываю джинсы до колена. – Смотри, чашка из пористого материала. Не бог весть что, но лучше временного. И да, я опять могу ходить. Даже, наверное, бегать. Ну, по крайней мере, попыталась бы, если бы пришлось. Особенно если бы кто-то за мной гнался.

Я ловлю равновесие и подтягиваю к себе колено.

– Правда, гоняться за мной пока можно только очень медленно. Но у паралимпийцев даже есть специальные приблуды для скорости. Ну, ничего. Зато мой совсем легкий. Смотри.

Он подчеркнуто не смотрит, так что я отстегиваю ремни и высвобождаю протез.

– На, потрогай. Часто девушка предлагает тебе пощупать ее ногу?

Он тяжело вздыхает и на выдохе произносит мое имя.

– Ми я…

– Извини, хромая получилась шутка. О, и еще одна.

Он напрягается всем телом – собирается спрыгнуть с забора и уйти. В отчаянии я использую последнее, что может сработать: завожу руку за спину и, замахнувшись, швыряю протез так высоко и далеко, насколько хватает сил. Он куда-то летит, задевая в темноте невидимые листья, и стукается об ствол какого-то дерева. Где-то в той же стороне шуршит трава: лисица убегает прочь.

Теперь Зак уставился на меня.

– Тупее не придумаешь.

Не придумаешь? Мой следующий ход еще тупее: я слезаю с забора и на одной ноге скачу в сторону чащи. Штанина джинсов волочится по земле и цепляется за кусты. Интересно, в траве есть змеи? Там точно есть корни, чтобы спотыкаться, и ямы, чтобы падать. Роскошное поле опасностей, если у тебя всего одна нога.

– Что ты делаешь?

– Пошла искать ногу.

– Ты ее не найдешь.

– Она же в эту сторону улетела? А то было темно, я не заметила.

– Стой! Да куда тебя… блин, Мия, остановись!

Я стою на месте, развернувшись к нему лицом и стараясь держать равновесие. Как только наши взгляды встречаются, мне больше не смешно. Это совсем другой Зак, которого я не узнаю. Свет луны истончил его. Он стал – сама хрупкость. Сама уязвимость. И я жутко по нему соскучилась.

– Оставь меня в покое.

– Не могу.

– Хотя бы уйди в дом.

– Нет, я совершенно буквально не могу никуда идти.

– Мне только этого сейчас не хватало.

– Я здесь не для того, чтобы действовать тебе на нервы.

– Неужели? Тогда зачем ты здесь?

Теперь, когда лиса исчезла, его внимание приковано ко мне. И это жутковато.

– Вышла погулять. Мне не спалось.

– Зачем ты вообще здесь? Кто тебя звал?

– Никто. Но мне хотелось принять ванну у Бекки. И съесть грушу.

– Лиса все чует.

– Груши?

– Смерть, – говорит он. – А ты – нет?

– Зак…

– Я тоже чую.

– Так не бывает.

– Я должен быть мертв.

– Нет.

– Если бы я был кроликом или цыпленком, то уже бы сдох. Был бы овцой – меня бы уже пристрелили.

– Зак, ты не овца.

– Был бы ребенком в Африке – я б умер раньше, чем повзрослел.

– Неправда, – возражаю я, хотя, возможно, это и правда.

– То есть, я должен быть многократно мертв.

– Но ты не в Африке, – напоминаю я. – Ты Зак Майер, и ты в Австралии. У тебя фиговые дела с костным мозгом, но это поправимо.