Кто-то другой - Тонино Бенаквиста

«Смотри-ка, парикмахер… Парикмахер пришел…»

Поль и не догадывался, что этот парикмахер — самый незлопамятный человек на свете. Однажды он проходил мимо «Синей рамы», и Блен наорал на него за то, что он бросил пачку сигарет. Блен тогда просто впал в ярость — люди, способные на такое, безусловно, низшие существа, не раздумывающие ни о бытии, ни о других, они должны были умереть в младенчестве, а жить остаются по случайной ошибке. Парикмахер молча слушал его и даже извинился, чего Блен, брызжа слюной от бешенства, даже не расслышал. Ярость быстро сменилась неловкостью, и он никогда больше не ходил в его салон. А сегодня парикмахер оказался тут со стаканом пунша в руке. Поль не мог противиться желанию перекинуться с ним парой слов.

— Меня зовут Поль Вермерен, я был одним из клиентов Тьери Блена, но живу я в другом квартале.

— Жан-Пьер Маро, мы были коллегами, я имею в виду, у нас обоих был бизнес в этом квартале.

Он сгреб пригоршню арахиса и разом заглотил орехи.

— Что за бизнес?

— У меня парикмахерский салон.

— Я не ваш клиент, — улыбнулся Поль, проведя рукой по своему гладкому черепу.

Разговор с Полем не слишком занимал Маро, он пытался расслышать истории, которые рассказывала мадам Комб в нескольких шагах от них.

— Вы его стригли? — настаивал Поль.

— Довольно давно — да, но у нас случилась размолвка — так, полная ерунда, глупость, я бросил бумажку на улице, и с тех пор он ни словом со мной не перемолвился.

— Он наверняка раскаивался, знаете, как бывает. Может, он старался больше не ходить мимо вашей парикмахерской, потому что чувствовал себя неловко.

— Он был прав, наорав на меня. Я потом задумался, почему я иногда бросаю что-то на землю. Может быть, потому что меня совершенно не заботят окружающие или мне наплевать на чистоту улиц? Может, мне казалось, что за мной постоянно ходит мусорщик? Или просто потому, что у нас это не запрещено, прекрасный повод, чтобы позволять себя делать это? Я не отнес себя ни к одной из этих категорий, но страх оказаться в любой из них послужил мне прекрасным уроком. После этой бумажки для меня вдруг словно что-то включилось, будто совесть проснулась. И сегодня, когда я вижу человека, который что-то швыряет на улице, мне его жаль. Теперь я полон уважения к обществу. Благодаря Тьери Блену.

Поль Вермерен словно задохнулся от накатившей волны жара, пунш ударил ему в голову. Он бы хотел обменяться парой слов с каждым, послушать, что они говорят о Блене, узнать его получше. Вдруг он узнал голос и обернулся, не веря своим ушам. Голосок из прошлого, незабываемый тембр, который он забыл. Он искал глазами источник. «Та девушка была миниатюрной». Голосок, который так подходил к ее росточку. И ее всегда чуть нахмуренная мордашка — так она изображала обманчивую наивность.

«…Аньес?

Ты здесь, Аньес?»

Ее волосы слегка поседели, но она осталась верна прическе под Луизу Брукс. Вид чертика из табакерки. С шестнадцати лет она хотела иметь детей и заниматься ими, даже заниматься чужими детьми, она мечтала, чтобы дом был полон детей. Блен тогда еще не знал, как их делать. Аньес — чуть старше, чем он, но насколько опытнее! — была его первой наставницей. Ее родители развелись, она жила с матерью, соседкой Бленов. Однажды в выходные Тьери с Аньес на поезде отправились к ее отцу в Рюэль-Мальмэзон. Они хотели изображать киношных любовников — свечи, ажурные чулки, фальшивое шампанское и настоящий ужас — в общем, все непременные условия фиаско. Любовью они занялись только через неделю, без преамбул и декораций, в ее детской, в нескольких метрах от гостиной, где мать Аньес смотрела очередной сериал. У их истории не было времени совершить полный оборот вокруг солнца. И мог ли он представить себе, что двадцать лет спустя этот эпизод для нее по-прежнему важен? Ее сопровождал высокий предупредительный молчаливый мужчина. Она всегда мечтала о гиганте, чтобы дать шанс своим детям быть среднего роста. Слегка скованно они разговаривали для приличия между собой — здесь их никто не знал, и они не знали никого. Вермерен приблизился:

— Здравствуйте, меня зовут Поль Вермерен. Я тут почти никого не знаю. Похоже, вы тоже.

— Меня зовут Аньес, а это мой муж Марко. Я прочла в газете, что Тьери был… ну, в общем… исчез. Я даже не была уверена, что речь идет о том самом Тьери. Это было так давно…

Поль хотел бы удержать на мгновение руку Аньес в своей, только чтобы вернуться в прошлое.

— Мы были соседями в Жювизи. А вы?

«Твой лифчик застегивался спереди. Ты уже тогда знала, что парни совершенно безрукие. А как ты произносила „уупппс…“, когда мои руки лезли в тогда еще запретные дебри».

— Мы так и живем в пригороде. Так лучше для детей.

«Я обожал смотреть, как ты сдуваешь челку со лба, а ты ненавидела, что она все время лезет в глаза. Ты позволяла мне смотреть, как ты моешься, я вытирал тебя, тебя всю целиком можно было завернуть в полотенце».

— И больше мы не виделись.

«Все обрушилось однажды утром, и у нашей драмы было имя — микоз. В наших словах было больше повседневности, чем любви. Мы не любили друг друга, мы обожали».

— Мы живем далеко отсюда, потом еще надо няню отвозить. Скажите, я давно хотела спросить, жена Тьери здесь?

Аньес хотела знать, на кого похожа подруга ее детского увлечения. Поль испытал то же чувство, когда увидел рядом с ней высокого мужчину.

— Она должна прийти, но пока я ее не видел.

— Ну что ж… В общем, спасибо, месье… Извините, забыла ваше имя?

— Вермерен.

Ее муж поставил стаканы, нашел ключи от машины, узнал у Брижит самый короткий путь до южного пригорода. Аньес снова сжала руку Поля, и он почувствовал, как она погладила его по ладони. Она посмотрела ему прямо в глаза, и ему передалось ее смущение.

— Идем, дорогая?

«Прощай, малышка».

Снова появилась Брижит, держа в руках поднос с бутербродиками.

— Хотите, я познакомлю вас кое с кем? — как всегда внимательная, спросила она.

Она даже не догадывалась, что с каждым из присутствующих его связывает пусть короткая, но история.

Натали Коэн, случайная партнерша по теннису. Техника у нее была значительно лучше, чем у Тьери, что в общем компенсировало силу удара. Надин и месье Коэн понаблюдали за ними немного, а потом отправились пить кока-колу, пока Натали гоняла его по корту, как ни одна женщина.

Дантист Мишель Боннеме пришел с Эвелин. Блен никогда ему не платил, а отдаривался рамами, никто не знал, на какой стадии их расчеты, их это забавляло и упрощало писанину. Полю захотелось, совсем как Брижит, поблагодарить их всех, одного за другим, за то что они пришли. Были ли они мозаикой Блена, его человеческими взаимосвязями? Могли бы они все вместе написать историю их дорогого без вести пропавшего? Разошедшаяся мадам Комб, кажется, готова была написать целую главу.

— Я его обожала, но вы себе не представляете, до чего же он бывал наивен! Иногда это выходило за рамки приличий.

Поль подсказал ей напрашивающийся было каламбур, но она не уловила.

— Я вам расскажу одну историю… Ох, сейчас, как подумаю об этом… Вы, может, помните, у меня тогда начался отит — он с тех пор не кончается, — но я придумала себе компенсацию. Теперь-то можно в этом признаться! Я тогда всем рассказывала, что наполовину глуха, и почти все мне верили, это позволяло мне слышать только то, что меня устраивало. Ну вот, представьте себе, однажды захожу в его мастерскую, чтобы забрать раму. Вот это была шутка! Он объявляет мне цену — шестьсот франков, я невозмутимо протягиваю ему двести, громко благодарю и ухожу. Как же я веселилась! Надо было видеть, как он бежал за мной по улице и орал «Шестьсот!» прямо в ухо.

Присутствующие смущенно заулыбались, раздались вежливые смешки. Поль помнил эту историю — накануне он смотрел фильм, где главный герой — багетчик, которому не платит никто, даже старушенция, притворяющаяся глухой и с широкой улыбкой благодарности дающая ему ровно половину того, что должна. Мадам Комб тоже видела этот фильм и почерпнула оттуда вдохновение. Все происходило именно так, как она только что рассказала, за исключением того, что Блен не бежал за ней по улице, но ограничился тем, что — как и герой фильма — дал ей уйти, пробормотав себе под нос: «Ну вы и хитрюга, мадам Комб». Он потерял четыреста франков, но зато целую минуту он ощущал себя героем фильма — цена не слишком высокая. Если бы Блена похоронили, то мадам Комб озаботилась бы сбором денег на венок. «От всех друзей по кварталу».

Одна история потянула за собой другую, довольно быстро Поль почувствовал, что не успевает услышать все.

— Я вот тоже помню, как однажды…

— А вот еще, послушайте…

Не в состоянии уловить их все, он потерял, наверное, три четверти — это было ужасно!

— Вот ведь хитрец…

— Что-то его мучило, это ж было очевидно…