Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт - Фаня Шифман

Хочу только заметить (для тех, кто ещё не дорос до высот современного изобразительного искусства силонокулла!), что представленные здесь как формы, так и гамма запахов находятся в полном согласии с современными представлениями об унитазификации эстетики. Только удостоенные восприятия всего культурного комплекса силонокулла, только посвящённые в таинства силонокулл-гармоний, способны ощутить истинный букет запахов струй, изящно вздымающихся и ниспадающих — только посмотрите на мой Фонтан! Это не французские духи, и уж, конечно, не туалетная вода. Мне представляется, что всякие критические замечания по вопросу букета запахов, которые источает моё оригинальное творение, неуместны. Не стоит…

— Бар-Зеэвув грозно сверкнул глазами, — …лишний раз демонстрировать своё, скажем деликатно, недопонимание современного изобразительного искусства, обсуждая то, что является лишь малой частью идеи скульптуры — Фонтана Как-У-Всехного Согласия. Само название фонтана — символ грядущей сокрушительной победы новейшей струи подобающей цветовой гаммы, — снова голос Бар-Зеэвува зазвенел на пределе диапазона, — над всеми прочими, уходящими в прошлое течениями. Народ ещё скажет своё слово — и мы не сомневаемся, каково будет это слово! Вот об этом однозначно и недвусмысленно звенят вздымающиеся и ниспадающие струи моего фонтана!..» Нет нужды приводить до конца речь маститого законодателя художественной моды Арцены эпохи силонокулла — она вся была не просто выдержана в том же духе, но являлась многократным повторением одних и тех же фраз, каждый раз по-иному выстраиваемых и чуть-чуть приукрашиваемых словесными виньетками. Пока произносилась эта речь, а это заняло около двух часов, толпа заметно поредела.

Одни вспомнили о более важных и неотложных делах, кто-то устал, другим хватило для полноты впечатлений того, что уже увидели, услышали, унюхали.

Близнецы Блох со-товарищи выдержали до самого конца презентации. Букет запахов, источаемых вышеописанным основанием фонтана, нисколько не смущал далетариев: дым толстых и коротких сигар, которые они курили, забивал все запахи и даже вкусы. К тому же, в их бездонных карманах, как всегда, было несколько бутылок крепкого пива, и каждую очередную сентенцию, высказываемую маститым законодателем художественной моды, они сопровождали хорошим глотком прямо из горлышка бутылки.

Широко разрекламированное действо завершилось для них под утро.

К этому времени друг Тимми устроил обоих близнецов в группу кандидатов в гвардию дубонов, недавно созданную им под крылышком Добермана. Гендиректором, осуществляющим общее руководство гвардией дубонов, Тим назначил своего друга, известного адвоката Дани Кастахича. Командование ударным боевым батальоном дубонов он поручил не менее известному всей Эрании Кошелю Шибушичу.

Ни для кого в Эрании не было секретом, что в своё время Тим Пительман вытащил Кошеля Шибушича из пропасти отчаяния, пригрел, отмыл и зубы вставил. И какие зубы! Самые лучшие для командира ударного батальона гвардии дубонов, призванной охранять нетленнные ценности силонокулла и струи подобающей цветовой гаммы. У всех на глазах Кошель Шибушич воспрянул на новом неизведанном поприще, расцвёл и пошёл в гору, да такими семимильными шагами, что у него самого от успехов голова как начала, да так и не переставала кружиться круглые сутки. Он словно даже не замечал, что все его действия умелой и невидимой рукой направляет его добрый гений и покровитель Тимми Пительман. Вот в ударный батальон верного Шибушича и пристроил Тим кандидатами своих юных друзей, Галя и Гая Блохов.

То, что близнецам ещё предстояло наверстать пропущенное за время длительного пребывания в Австралии, наконец-то, сдать экзамены на аттестат зрелости, им казалось несущественной мелочью. Они ощущали себя на гребне успеха: ведь во время Великой Реконструкции подразделение под непосредственным командованием Кошеля Шибушича было занято непосредственно охраной Забора. А это включало в себя охрану культурных мероприятий, призванных отвлечь эранийские массы от неуместных размышлений и вопросов. Одним из таких культурных мероприятий и была презентация Фонтана Как-У-Всехного Согласия.

После презентации Фонтана уже не по верхней половине, а по всей матово мерцающей поверхности забора почти круглые сутки мелькали изображения всевозможных компьютерных игр, любимых эранийскими интеллектуалами. Старые любимые игры под добрую старую музыку демонстрировались только в самом начале открытого периода Великой Реконструкции. Затем перешли на те же мелодии в одногребёночных аранжировках. Это, по мысли организаторов и режиссёров околозаборных мероприятий, не могло вызвать никаких непредвиденных эмоциональных реакций у фланирующей вдоль Забора любопытствующей толпы. Поначалу эти мелодии, в аранжировке «Петеков», напоминали нежные и спокойные колыбельные. Звуки гигантской гребёнки, к которой одновременно присосались умелые губы симпатичных бараноликих «Петеков», пламенеющие под воротничками бордовые галстуки — всё это будило у слушателей сладкую ностальгию о временах их бурной и задорной молодости.

Даже Моти, по настоянию своих сыновей, на редкие мгновения сменявших гнев на милость, сходил разок к Забору, чтобы послушать «Петеков». Рути не пошла, отговорившись занятостью и тем, что она всецело доверяет живому описанию забористой музыки и вообще искусства из уст своего Мотеле.

Но недолго под жизнеутверждающие и бодро-усыпляющие звуки гигантской одной гребёнки витала вокруг Забора сладкая ностальгия. Потому как вскоре «Петек Лаван» полностью сменил аранжировку с колыбельной на бодрячески-похоронную. А затем на смену их знаменитой гребёнке незаметно и ненавязчиво пришли стиральные доски ихних бабушек и лихо рэппующие голоса далетариев какой-то одной из трёх любимых молодёжью групп; никто уж не вдавался в подробности — которой именно. Так и проклёвывались современные веяния прогрессивной струи подобающей цветовой гаммы.

Неведомые архитекторы Великой Реконструкции решили, что пришло время порадовать фланирующую вокруг Забора публику исключительно одной «старо-новой» игрой, которой, как сообщали анонсы в «Silonocool-News», недавно, по случаю модернизации, было присвоено загадочное и звучное название Кобуй-тетрис.

Ирми с Максимом обратили внимание, что хаотические пляски многообразных фигур на бесконечно-широком, выпукло-вогнутом экране, охватывающем всю поверхность Забора, очень похожи на картинки, знакомые им по добровольно-принудительному фанфароторию Арпадофеля. Друзья, независимо один от другого, заметили, что движения фигур подчиняются некоему определённому нарочито над-ритмическому порядку и, судя по всему, несут в себе какую-то хитро закодированную информацию.